Страница 12 из 44
Не все в воле Божией
Выслушав того человека, я сказал себе следующее. Жалкий червяк! Ты претендуешь на роль высшего изо всех мыслимых существ — на роль Бога, а не можешь решить самую примитивную задачку самого примитивного человечка! Признай свое ничтожество! Завтра же иди в комиссию по трудоустройству и соглашайся на любую работу, какую тебе предложат! Это будет твой самый весомый вклад в дело спасения человечества.
Приняв твердое решение покончить со своей божественной миссией, я почувствовал необычайное облегчение. Сразу пропала изжога, появившаяся после только что съеденного обеда. Взгляд мой стал задерживаться на встречных женщинах. Но это продолжалось недолго. Я вспомнил о том, что мне через полчаса предстоит встреча с партийным руководителем городского масштаба, жаждущим вылечиться от заикания. И понял, что люди просто не позволят мне снять с себя функции Бога. Я им нужен именно как Бог, а не как ничтожный страдалец, радующийся простейшим проявлениям жизни. Я им нужен как страдающий, но как Бог, — как страдающий Бог.
Я и Антипод
— Почему ты думаешь, что твое идеологическое учение есть истина? — спрашиваю я.
— Потому что оно основано на науке, — говорит он.
— А на чем основана уверенность в истинности утверждений науки? — не унимаюсь я.
— На практике, — говорит он.
— Но практика отвергла массу утверждений, считавшихся научными, — не сдаюсь я. — И кто сосчитал, сколько утверждений науки и религии отвергла и подтвердила практика? К тому же твоя идеология такая же фантазия, как и религия. Она сосет соки науки, но сама не есть наука. Возьми утверждение идеологии о бесконечности мира в пространстве и времени. Логически оно недоказуемо. Опытным путем его не подтвердишь. Чем оно с этой точки зрения лучше утверждения о сотворении мира неким высшим существом?
— Есть опыт людей в течение миллионов лет, — говорит он. — Правила интерполяции и экстраполяции…
— Они суть правила логики, а не законы природы, — говорю я.
— Идеология в духе эпохи, — пускает он в ход последний аргумент.
— А ты уверен, что «дух эпохи» не изменится в ближайшее время? — наношу я свой решающий удар.
На этот раз я победил. Но чаще побеждает он. Меня это не смущает.
Немцы в прошлую войну выиграли почти все битвы, но продули войну в целом.
Так и я могу проиграть Антиподу все отдельные дискуссии, но могу выиграть в конечном результате, ибо религия побеждает, идя дорогой поражений, — такова ее историческая роль.
Мой медицинский статус
Само собой разумеется, меня поставили на учет в психиатрическом диспансере, хотя я там до этого ни разу не был и никакого обследования с этой точки зрения не проходил. Произошло это так. За мелкое хулиганство, которого на самом деле не было (меня избили незнакомые лица), меня осудили на пятнадцать суток. В один из этих дней меня посетила «комиссия» из трех человек. Главный из них просил меня «признаться чистосердечно», являюсь я шизофреником или нет.
— Если я скажу «нет», — ответил я им, — то вы будете рассуждать так: он шизофреник, поскольку шизофреники отрицают, что они шизофреники. А если я скажу «да», вы будете рассуждать так: он парень образованный, знает только что приведенную истину, и потому соглашается считать себя шизофреником, чтобы скрыть тот факт, что он — шизофреник.
— А ты не дурак, — сказал глава комиссии. — Значит, шизофреник. Так и запишем.
И записали. На всякий случай. Чтобы можно было в любое время изолировать. В связи с важными событиями (праздники, приезд руководителей из Москвы) город очищают от всякого сброда, вроде меня. Таких «шизофреников» в городе сотни. И их всех в таких случаях забирают в сумасшедший дом, знаменитый на всю страну. Я же теперь на это время исчезаю сам. В последний раз я исчез на даче у самого начальника Областного управления КГБ — работал на его участке (копал землю, пилил дрова, красил заборы и даже чинил печи).
В тот раз один из членов «комиссии» задержался на минутку.
— Я себя чувствую так, будто меня не было, нет и не будет никогда, — тихонько сказал он. — Вместе с тем мне кажется, что я был, есть и буду всегда. Что это по-твоему?
— Божественное начало в человеке, — сказал я. — Человек отличается от животного своей причастностью к Вечности.
— Ясно, — сказал он. — Только по-дружески советую, не говори больше никому об этом.
Трудности профессии
Моя профессия принадлежит к числу трудных и опасных, хотя оплачивается крайне низко. Об опасностях расскажу потом. А трудности заключаются главным образом в том, что мои ученики и пациенты почти никогда не понимают меня и потому обижаются на меня. Вот, например, средних лет мужчина, занимающий приличный пост, потребовал (не попросил, а потребовал) научить его быть красивым. Я сказал ему для начала следующее: если хочешь иметь красивое лицо, мой регулярно ноги. Он не понял фигурального смысла моего изречения: приведи сначала в порядок все, что в тебе скрыто от глаз посторонних. Он понял мои слова буквально. Разгневался. Поносил меня последними словами как жулика и шарлатана. Не заплатил за визит ни копейки. Погрозился сообщить обо мне «куда следует» (это — уже из области опасностей). Я сказал ему, что «там, где следует» могут заинтересоваться, как он встретился со мной, и это может ему повредить. Он выругался матом. Но, по-видимому, не донес. И на том спасибо. Другой человек попросил меня научить его выражать заложенные в нем потенции, так как он хочет самосовершенствоваться. Я сказал ему, что надо стремиться выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле. Он тоже обиделся. И тоже не заплатил. Правда, он не ругался матом и не грозился донести: как-никак он собирался самосовершенствоваться. Но то, что я ему посоветовал, есть единственно возможный путь самосовершенствования, ибо в человеке вообще нет никаких скрытых потенций. Это предрассудок, будто такие потенции есть.
Бывают и смешные случаи. Одна длинноносая женщина попросила помочь ей придумать что-нибудь такое, чтобы нос не казался таким длинным. Я ей сказал, что ее проблема тривиальна: надо ей самой сделать свой нос предметом шуток и подчеркивать его размеры и безобразие. В истории такие прецеденты уже имели место. Она тоже сначала обиделась. Тоже ушла, не заплатив. Но через месяц она разыскала меня и заплатила по-царски. И была счастлива. Я ей посоветовал изучить литературу, касающуюся носа: шутки, анекдоты. Через полгода она успешно вышла замуж. Я был приглашен на свадьбу, потом — на пьянку по поводу рождения сына. Упившийся муж отозвал меня в сторонку и попросил придумать что-нибудь такое, чтобы уменьшить нос его супруге, — за это время он стал еще длиннее и уродливее.
Добро и зло
Один старый забулдыга рассказал мне такой случай. Сталину доложили, что профессор Н. прислал в «Коммунист» статью, в которой оспаривает некоторые утверждения Сталина о языке.
— Товарищ Н. впал в ошибку, — сказал Сталин. — Человек он заслуженный, надо ему по-товарищески помочь преодолеть заблуждение.
— Как конкретно? — спросили Сталина.
— Расстрелять мерзавца, — сказал он. Глаза его в этот момент источали доброту. Сталин понимал соотношение добра и зла. Он был почти что Бог, но не Бог: он был Сатана. Потому он говорил с акцентом. Советский человек охотно причиняет зло ближнему и делает подлости. Но он предварительно убеждает себя в том, что он имеет на это моральное право, что его действия оправданы так или иначе, что они в конце концов суть не зло, а добро. Мне, например, приходилось беседовать с десятками людей, совершавших супружеские измены. Лишь немногие из них делали это без психологического и морального самооправдания. Как правило, они находили причину своего предательства в недостатках супругов, которым изменяли, и рассматривали свое поведение не как предательство, а как некий выход из создавшегося положения, как стремление преодолеть трудности и даже как желание облагодетельствовать тех, кому они изменяли. Почти во всех таких случаях результатом была аналогичная ответная реакция второго из супругов, причем тут моральное оправдание уже не вызывало сомнения. Подлость за подлость, зло за зло! И так устанавливалось некое житейское равновесие, именуемое добром. Совершенно аналогичные случаи я видел в служебных отношениях людей, в творчестве, в «светской» жизни. Зло за зло — вот практически действующий принцип нашего жития.