Незаконнорожденная

Сол Брэдбери и Пташка переглянулись, и Пташке пришлось приложить немалое усилие, чтобы не улыбнуться.

– Господи, надеюсь, больше никто не убежит, – пробормотала миссис Хаттон. На какой-то миг она сгорбилась, и на ее лице появилось изможденное выражение. – Пташка, хватит ухмыляться. Будь любезна, отправляйся наверх к мистеру Аллейну и приберись у него в комнатах. Да разведи пожарче огонь в камине: сегодня похолодало. Он попросит вина, но хозяйка велела ему не давать. На этой неделе у бедняги были страшные головные боли. У каждого из нас могли бы происходить такие перемены в настроении, случись нам пережить подобные страдания. А теперь, пожалуйста, ступай, Пташка. Я не хочу слышать никаких возражений.

Она предостерегающе подняла палец и пошла догонять Доркас.

Пташка улыбнулась ей в спину. Хорошо, что ей удалось внушить миссис Хаттон, будто ей не по душе ходить в комнаты Джонатана Аллейна. Если бы у той создалось впечатление, что ей это нравится – а ей это нравилось, – возникли бы подозрения. Это было очень странное удовольствие, ее сердце бешено билось, дыхание становилось частым, и в глубине души она понимала, что ей страшно. Она не боялась на него смотреть, не боялась того, что может увидеть в его комнатах, не боялась вспышек ярости, как остальные служанки, – нет, она боялась того, что может сделать сама, или того, что может сделать он. Потому что она помнила Джонатана Аллейна с тех пор, как была маленькой девочкой, и знала о нем такие вещи, каких не знали другие слуги. То, чего не знал больше никто.

Пташка обнаружила поднос с ужином, который должна была отнести Доркас, на столике рядом с дверью, ведущей в комнаты Джонатана Аллейна. Хозяин занимал два смежных помещения на третьем этаже, имеющих общую стену с соседним домом, входящим в состав Полумесяца. Комната, где он спал, выходила на задний двор. Мебель в ней была невыразительная – за исключением огромной кровати с балдахином на позолоченных столбиках и с пологом из малинового дамаста. Двойные двери из спальни вели в комнату, выходящую окнами на улицу; предполагалось, что в ней находится его кабинет. Ее украшало огромное нависающее над тротуаром окно-эркер. Из окна открывался прекрасный вид на город и окружающие его холмы. Впрочем, окно почти всегда было закрыто ставнями. Эта комната переполняла ужасом не одно поколение служанок. Пташка помедлила и напрягла слух, проверяя, не послышатся ли шаги миссис Хаттон или еще кого, кому случится пройти поблизости, а затем добавила к стоящим на подносе тарелкам бутылку вина. Бутылку, которую она специально раздобыла у Ричарда Уикса и в которую был добавлен куда более действенный спиртной напиток, от которого вино стало еще крепче. Пташка знала, что мистер Аллейн выпьет все до капли, даже если догадается, что его служанка поколдовала над вином на свой вкус. Она знала, что он не сможет остановиться. А возможно – девушка едва заметно улыбнулась, когда ей в голову пришла эта мысль, – возможно, он даже решит, что она это сделала, чтобы доставить ему удовольствие.

С минуту Пташка настороженно прислушивалась, застыв на месте. За дверями стояла тишина. Никаких звуков, выдающих шаги, разговор или проявления ярости. Он, верно, ждал в темноте. Но Пташка темноты не боялась. Джонатан Аллейн никогда не зажигал лампы в сумерки, он любил сидеть в полумраке. Как-то раз она слышала, что он сказал, будто сгущающиеся тени его излечивают. Что ж, она их прогонит. От чего это ему нужно исцелиться? Позади раздалось легкое потрескивание – это затрепетало на сквозняке пламя стоявшей у стены лампы. От этого же сквозняка затылок похолодел, и кожу стало слегка покалывать. «Ничего страшного не произошло, – ободрила она себя. – Всего лишь холодный ветер. Просто где-то оставили открытой дверь». Это был не страх. Она запретила себе бояться Джонатана Аллейна, несмотря на то что знала о нем ужасную вещь – то, чего не знал никто, – знала, что он убийца.

Джонатан, верно, поджидал ее там, внутри, где ничто не говорило о его присутствии, кроме пляшущих в его глазах красноватых отблесков горящего в камине огня. «За тебя, Элис», – произнесла она мысленно, громко постучала в дверь и вошла.

Сэр Артур великодушно предоставил свое ландо Рейчел и ее новоиспеченному мужу, чтобы они отправились на нем в Бат на свадебную трапезу. Но как только они сошли с него у таверны «Голова мавра», экипаж укатил прочь, и последняя ниточка, связывающая Рейчел с семьей Тревельян, оборвалась клацаньем подков запряженных в ландо лошадей, ступающих по каменной мостовой. На Уолкот-стрит дул холодный ветер. Ричард нанял двух крепких парней перенести сундук Рейчел к его дому на Эббигейт-стрит, а затем протянул жене руку, чтобы та на нее оперлась.

– Пойдем, дорогая, подальше от этого ветра, – произнес он.

Как раз в тот миг зазвонил часовой колокол аббатства[9].

– Подожди, – сказала она. – Прошло так много лет с тех пор, как я последний раз слышала этот колокол.

Она посмотрела вдоль улицы в городскую даль, где повсюду теснились дома из светлого камня, а по мостовым туда и сюда сновали возки, экипажи, запряженные осликами кабриолеты и спешившие по делам господ слуги. Торопились безвкусно одетые горничные с узлами белья; они несли его прачкам, шаркая ногами в деревянных башмаках, которые защищали туфли от грязи и навоза. Шли экономки и поварихи с корзинами, полными сырого мяса и овощей. Шагали потные носильщики, тащившие богачей в роскошных портшезах. Прогуливались уличные продавцы, беспризорные мальчишки и модные дамы в плащах, застегнутых по погоде, то есть на все пуговицы. Рейчел втянула в легкие воздух: он пах темной рекой, сладковатой гнилью из сточной канавы, свежевыпеченным хлебом и жарящимся мясом, из «Головы мавра» доносились ароматы пива и табака. Это была знакомая смесь запахов, от которых она успела отвыкнуть, живя в деревенской тиши Хартфорд-Холла. Так пахло в Бате в те времена, когда она приезжала сюда с родителями. И с маленьким братом, еще до того, как они его потеряли. Это было приятное воспоминание, но Ричард ее не понял и подумал, что ей взгрустнулось.

– Забудь все это, миссис Уикс, – сказал он и сжал ее руку, подводя к дверям таверны. – Теперь твоя семья – это я, и все начнется сначала. Будь уверена, Бат сильно изменился с тех пор, как ты здесь была в последний раз. Все время строятся новые здания и приезжает много новых людей. Хорошие ребята, то, что надо, – добавил Ричард, и Рейчел улыбнулась, не пытаясь объяснить, что у нее на душе.

Потолок в «Голове мавра» был низким, с выступающими балками, а пол выложен красным кирпичом, за многие годы отполированным башмаками посетителей. Вокруг уже слышался гомон голосов, иногда прерываемый взрывами смеха, хотя на часах аббатства пробило только пять часов пополудни. Едва Ричард вошел, его приветствовал хор голосов. Он усмехнулся и поздоровался за руку с несколькими посетителями, которые успели уже немало выпить, судя по их красным щекам и осоловелым взглядам. Рейчел смущенно улыбнулась, когда они приветствовали ее поднятием высоких кружек с элем и рукопожатиями – куда более крепкими, чем те, к которым она привыкла. Дым ел глаза, и она часто моргала. Ричард улыбался широченной улыбкой – до тех пор, пока не взглянул на Рейчел и не увидел, что она чувствует себя не в своей тарелке. Тогда его улыбка померкла.

– Сейди, наш стол готов? – крикнул он девушке, стоящей за барной стойкой. У девушки было круглое лицо, густые каштановые кудри, большой бюст и пухлые щеки.

– Ага, мистер Уикс, как вы и просили. Проходите, пожалуйста, – ответила Сейди.

Как раз в этот момент к стойке приблизился пожилой человек и остановился рядом с ними. Он был дородный, с морщинистым лицом и в грязном седом парике, который сполз на одно ухо. Подошедший неуклюже похлопал Рейчел по руке.

– Ну, я вижу, молодой человек, ты внакладе не остался. Ты говорил, что она красотка, но кто бы мог подумать, что тебе удалось заполучить столь утонченное существо, а? – проговорил он слегка заплетающимся языком.

9

Речь идет о батском аббатстве Святых Петра и Павла, одном из известнейших готических сооружений в Южной Англии. Аббатство было основано во второй половине VII в., реорганизовано в X в., перестроено в XII и XVI вв.