Страница 25 из 66
Мне снился сон про наш весёлый наворот,
Что будто вновь кругом пятьсот,
Ищу я выход из ворот,
Но нет его, есть только вход — и то не тот.
Конец простой — пришёл тягач,
И там был трос, и там был врач,
И «МАЗ» попал, куда положено ему.
И он пришёл — трясётся весь,
А тут опять далёкий рейс.
Я зла не помню, я опять его возьму.
[1972]
БАЛЛАДА О ГИПСЕ
Всеволоду Абдулову
Нет острых ощущений. Всё — старьё, гнильё и хлам.
Того гляди, с тоски сыграю в ящик.
Балкон бы, что ли, сверху, иль автобус пополам —
Вот это боле-мене подходяще.
Повезло! Наконец, повезло!
Видел бог, что дошёл я до точки.
Самосвал в тридцать тысяч кило
Мне скелет раздробил на кусочки.
И лежу я на спине,
загипсованный.
Каждый член у мене —
расфасованный.
По отдельности до исправности
Всё будет в цельности
и в сохранности.
Жаль, был коротким миг, когда наехал грузовик,
Потом я год в беспамятстве валялся,
И в новых интересных ощущениях своих
Я, к сожаленью, слабо разобрался.
Всё отдельно — спасибо врачам,
Всё подвязано к разным канатам,
И, клянусь, иногда по ночам Ощущаю себя космонавтом.
И лежу я на спине,
загипсованный.
Каждый член у мене —
расфасованный.
По отдельности до исправности
Всё будет в цельности
и в сохранности.
Эх, жаль, что не роняли вам на череп утюгов.
Скорблю о вас — как мало вы успели!
Ах, это просто прелесть — сотрясение мозгов,
Да это ж наслажденье — гипс на теле!
Как броня на груди у меня.
На руках моих — крепкие латы.
Так и хочется крикнуть: — Коня мне! Коня! —
И верхом ускакать из палаты.
Но лежу я на спине,
загипсованный.
Каждый член у мене —
расфасованный.
По отдельности до исправности
Всё будет в цельности
и в сохранности.
Задавлены все чувства, лишь для боли нет преград.
Ну, что ж, мы часто сами чувство губим.
Зато я как ребёнок, весь спелёнутый до пят
И окружённый человеколюбьем.
Под влияньем сестрички ночной
Я любовию к людям проникся.
И клянусь, до доски гробовой
Я б остался невольником гипса.
Вот лежу я на спине,
загипсованный.
Каждый член у мене —
расфасованный.
По отдельности до исправности
Всё будет в цельности
и в сохранности.
Вот хорошо б ещё, чтоб мне не видеть прежних снов, —
Они как острый нож для инвалида.
Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков,
Мне снятся драки, рифмы и коррида…
Ох, надёжна ты, гипса броня,
От того, кто намерен кусаться!
Лишь одно угнетает меня —
Что никак не могу почесаться,
Что вот лежу я на спине,
загипсованный.
Каждый член у мене —
расфасованный.
По отдельности до исправности
Всё будет в цельности
и в сохранности.
Вот я давно здоров, но не намерен гипс снимать.
Пусть руки стали чем-то вроде бивней,
Пусть ноги истончали, — мне на это наплевать! —
Зато кажусь значительней, массивней.
Я под гипсом хожу ходуном,
Наступаю на пятки прохожим.
Мне удобней казаться слоном
И себя ощущать толстокожим.
И по жизни я иду
загипсованный.
Каждый член у меня —
расфасованный.
По отдельности до исправности
Всё будет в цельности
и в сохранности.
[1972]
БАЛЛАДА О БРОШЕННОМ КОРАБЛЕ
Капитана в тот день называли на «ты»,
Шкипер с юнгой сравнялись в талантах.
Распрямляя хребты и срывая бинты,
Бесновались матросы на вантах.
Двери наших мозгов посрывало с петель
В миражи берегов, в покрывала земель —
Этих обетованных, желанных,
И колумбовых, и магелланных!
Только мне берегов не видать и земель —
С хода в девять узлов сел по горло на мель.
А у всех молодцов — благородная цель…
И в конце-то концов — я ведь сам сел на мель.
И ушли корабли — мои братья, мой флот.
Кто чувствительней — брызги сглотнули.
Без меня продолжался великий поход,
На меня ж парусами махнули.
И погоду, и случай безбожно кляня,
Мои пасынки кучей бросали меня.
Вот со шлюпок два залпа — и ладно!
От Колумба и от Магеллана.
Я пью пену — волна не доходит до рта.
И от палуб до дна обнажились борта.
А бока мои грязны — таи не таи —
Так любуйтесь на язвы и раны мои!
Вот дыра у ребра — это след от ядра,
Вот рубцы от тарана, и даже
Видно шрамы от крючьев — какой-то пират
Мне хребет перебил в абордаже.
Киль — как старый неровный гитаровый гриф.
Это брюхо вспорол мне коралловый риф.
Задыхаюсь, гнию — так бывает:
И просоленное загнивает.
Ветры кровь мою пьют и сквозь щели снуют
Прямо с бака на ют, меня ветры добьют.
Я под ними стою от утра до утра,
Гвозди в душу мою забивают ветра.
И гулякой шальным всё швыряют вверх дном
Эти ветры — незваные гости.
Захлебнуться бы им в моих трюмах вином
Или с мели сорвать меня в злости!
Я уверовал в это, как загнанный зверь,
Но не злобные ветры нужны мне теперь!
Мои мачты — как дряблые руки,
Паруса — словно груди старухи.
Будет чудо восьмое! И добрый прибой
Моё тело омоет живою водой.
Море — божья роса — с меня снимет табу,
Вздует мне паруса, будто жилы на лбу.
Догоню я своих, догоню — и прощу
Позабывшую помнить армаду.
И команду свою я обратно пущу —
Я ведь зла не держу на команду.
Только, кажется, нет больше места в строю.
Плохо шутишь, корвет! Потеснись — раскрою!
Как же так — я ваш брат! Я ушел от беды!
Полевее, фрегат, всем нам хватит воды!
До чего ж вы дошли? Значит, что — мне уйти?
Если был на мели — дальше нету пути?
Разомкните ряды, всё же мы — корабли,
Всем нам хватит воды, всем нам хватит земли —
Этой обетованной, желанной,
И колумбовой, и магелланной…
[1972]
ЗАПОВЕДНИК
Бегают по лесу стаи зверей,
Не за добычей, не на водопой —
Денно и нощно они егерей
Ищут веселой толпой.
Звери, забыв вековечные страхи,
С твердою верой, что все по плечу,
Шкуры рванув на груди, как рубахи,
Падают навзничь: бери — не хочу!
Сколько их в кущах — столько их в чащах,
Ревом ревущих, рыком рычащих.
Сколько бегущих — столько лежащих
В дебрях и кущах, в рощах и чащах.
Рыбы пошли косяком против волн —
Черпай руками, иди по ним вброд!
Столько желающих прямо на стол,
Сразу на блюдо — и в рот.
Рыба не мясо — она хладнокровней:
В сеть норовит, на крючок, в невода.
Рыба погреться желает в жаровне,—
Море по жабры, вода — не вода.
Сколько их в кущах — столько их в чащах,
Скопом плывущих, кишмя кишащих,
Друг друга жрущих, тучных и тощих
В дебрях и кущах, в чащах и рощах.
Птица на дробь устремляет полёт,
Птица на выдумки стала хитра:
Чтобы им яблоки всунуть в живот —
Гуси не ели с утра.
Сильная птица сама на охоте
Хилым собратьям кричит: — Сторонись! —
Жизнь прекращает в зените, на взлёте,
Даже без выстрела падая вниз.
Сколько их в кущах — столько их в чащах,
Выстрела ждущих, в силки летящих.
Сколько плывущих — столько парящих
В дебрях и кущах, в рощах и чащах.
Шкуры не хочет пушнина носить,
Так и стремится в капкан и в загон.
Чтобы людей приодеть, утеплить,
Рвётся из кожи вон.
В ваши силки — призадумайтесь, люди! —
Прут добровольно в отменных мехах
Тысячи сот в иностранной валюте,