Страница 1 из 4
Владимир Третьяков
Провал операции «Мезгунь»
Немного ироническая, чуть-чуть сатирическая, в известной мере юмористическая, но в то же время в чем-то реалистическая повесть – пародия о промышленном шпионаже, и не только о нем, во времена первоначального накопления капитала.
Глава 1
На востоке разгоралась кровавая заря. Она полыхала за спиной Джексона, стоявшего на нижней ступени товарного вагона, заливая все вокруг зловещим светом, не предвещавшим никому ничего хорошего. Джим поправил потрепанную шапку-ушанку, поплотнее запахнулся в видавшую виды телогрейку и, тяжело вздохнув, еще раз мысленно перенесся на последнюю встречу с шефом…
Она, как и многие другие, произошла для Джексона неожиданно, хотя он всегда внутренне готовился к подобным сюрпризам. Где бы Джим ни находился, он постоянно был собран и сосредоточен. Солдат, хотя и невидимого фронта, должен оставаться таковым в любой ситуации, даже во внеслужебное время. Вот и теперь его выдернули с модного курорта на Майями, где он нежился под ласковыми лучами солнца, окруженный прекрасными и легкодоступными девушками и, не слушая возражений, доставили в кабинет шефа. Джексон толкнул знакомую дверь и широким шагом человека возмущенного до крайней степени, прошел к столу. Шеф ждал его, склонивши свою громадную лысую голову над огромной картой, лежавшей перед ним.
– Какого черта, шеф! – громким голосом человека, лишенного законных прелестей жизни, воскликнул Джексон. – Что еще такого страшного стряслось на той помойке, которая именуется нашим миром, из-за чего стоило бы прерывать мой отпуск?! Законный, заметьте, отпуск! Вот так всегда: только начинаешь присматриваться к местной фауне, как следует стоп – кадр и поступает стоп – команда! Кто объяснит мне, в конце концов, когда прекратится эта порочная практика отзыва из отпуска ведущих агентов по всяческим пустякам? Что, опять требуется выкрасть секретные документы китайцев, или разведать места базирования русских ракет? Я слушаю радио, но за последнее время не уловил в сообщениях агентств ничего настораживающего…
За то время, пока продолжалась эта тирада, ни один мускул не дрогнул на лице шефа. Он молча вышел из-за стола, вплотную приблизился к Джиму, оглядел его внимательно с головы до ног своими пронизывающими, как рентгеновский аппарат, глазами… Под этим тяжелым взглядом Джим неожиданно увял, и теперь напоминал ученика – двоечника, вернувшегося из школы домой, и представшего перед грозным отцом. Однако внезапно взор шефа потеплел. Он даже позволил себе улыбнуться. Чуть-чуть, одними уголками губ. Оттянув резинку шорт Джима, он щелкнул ею по загорелому животу любимого агента. Потом вернулся к столу, нажал кнопку на пульте и вновь повернулся лицом к собеседнику.
– Ну вот, теперь нас никто не сможет подслушать. Садись туда… сынок! У меня к тебе есть серьезный разговор. Только отряхни с коленок пляжный песок!
Джексон, удивленный таким необычным к нему обращением, дернул бровью, машинально провел ладонью по коленям, и тяжело плюхнулся в кожаное кресло. Шеф протянул ему стакан, в котором плескалась чуть зеленоватая жидкость, выдержал паузу и, наконец, заговорил ровным, лишенным эмоций голосом:
– Ты вовсе не ослышался, а я не оговорился, когда назвал тебя сынком. Сейчас я открою тайну, которой вот уже тридцать лет. О ней знали всего три человека: я, твоя мать и еще один человек, имя, которого тебе все равно ничего не скажет.
После этих слов Джексон, до этого сидевший с безразличным видом, вскинул голову, не в силах скрыть своего любопытства. Шеф заметил это и продолжил рассказ с еще большим вдохновением:
– По версии, которую тебе рассказали еще в раннем детстве, ты якобы был оставлен родителями у ворот сиротского приюта, а далее твоим воспитанием занималось государство. Тридцать лет ты считал себя сиротой, и вот только сейчас я могу тебе сказать, что это не так! Перед тобой – твой родной отец.
Джексон максимально широко распахнул глаза, и уставился на человека, которого он столько лет считал кем угодно, но только не ближайшим родственником. Удивление было настолько велико, что Джим теперь и не пытался скрыть своих эмоций, хотя в его профессии это была непозволительной роскошью, способной в боевой обстановке мгновенно «спалить».
Заметив это, шеф недовольно хмыкнул, отчего Джексон, опомнившись, поддернул вверх отвисшую нижнюю челюсть и, все еще не в силах произнести ни слова, приготовился слушать дальше. Но шеф молчал, глядя на Джима печальным, но в то же время нежным взглядом. Пауза затягивалась, и Джексон прервал ее первым:
– Вы сказали… мой отец. Невероятно… Но кто же тогда – моя мать?
Шеф поднял свой стакан, выцедил его содержимое до последней капли, некоторое время смотрел на хрусталь, как бы размышляя о чем-то, а затем медленно вытянул из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник, и достал из него кусочек картона.
– Вот ее фотография, – сказал он и протянул Джексону любительский черно-белый снимок. – Это последний…
Джим взял карточку и увидел молодую девушку, лицо которой показалось ему удивительно знакомым.
– Ты здорово похож на нее, – произнес шеф. – Сходство просто поразительное. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, мне одновременно видится и она.
– Так кто же она, моя мать? – повторил вопрос Джим, отрывая взгляд от фотографии. – И почему нужно было скрывать от всех тайну моего рождения?
– Она русская, – печально ответил шеф. – Именно поэтому я был вынужден помалкивать о своей связи с ней. Время было такое… Черт побери! – воскликнул он и с силой ударил кулаком по столу. – Будь прокляты все те, кто виноват в том, что один человек не может любить другого, будь прокляты!
Он вскочил из-за стола и нервными шагами начал мерить кабинет. Джим, еще не до конца осознавший все сказанное, сидел молча. Наконец шеф успокоился, вернулся на прежнее место и продолжил:
– Я познакомился с ней в России, когда мне пришлось там работать. О, какая у нас была любовь! Это было почти безумство! Но при этом я все же не забывал страховаться, прекрасно понимая, что нас ждет, если наша связь будет раскрыта. И все же, видимо, где-то допустил промах, и КГБ упало мне на хвост. Пришлось спешно уходить, даже не попрощавшись с Катей… Позже я узнал, что ее арестовали… Тебя после рождения определили в дом малютки. Потом один человек выкрал и доставил тебя сюда, а вот что стало с ней, я не знаю… Скорее всего, ее уже нет в живых. Давай, сынок, выпьем в память о ней, твоя мать была чудесным человеком! И прекрасной женщиной…
Они встали и молча выпили, после чего шеф уже совсем другим голосом деловито сказал:
– Ну, а теперь к делу, из-за которого я тебя вызвал. Ты был прав, когда говорил, что в мире в настоящий момент ничего особенного не происходит. Но это и не важно, ибо я хочу предложить тебе работу не на Контору, а совсем другое…
– И… что же? – подавшись вперед, удивленно спросил Джексон. – А на кого?
– Это будет началом нашего семейного бизнеса! – торжественно произнес шеф. – Первым совместным проектом, после осуществления, которого начнется процветание нашей фамилии. Посуди сам, через пару лет я вынужден буду выйти в отставку. Что меня ожидает? Жалкая пенсия для человека, который знает, что он достоин гораздо большего. С другой стороны – ты. Сейчас тебе – тридцать, и твоя шкура уже была не единожды продырявлена. Пока тебе везет, но кто может поручиться, что так будет продолжаться бесконечно долго? Фортуна – дама капризная, и мне было бы исключительно больно однажды узнать, что ты погиб. Не сомневаюсь, что ты способен покинуть этот мир, как подобает солдату, при исполнении долга, но все же, где-то далеко от «травы у родного дома». Конечно же, все мы смертны, но я предпочел бы, чтобы ты максимально отдалил момент встречи с этой милой старушкой в белом саване, умер в своей постели от старости, а не будучи молодым где-то в джунглях Амазонки или песках Гоби. Это – один аспект, но есть и другой. Допустим, что ты благополучно доживешь до моих лет и выйдешь на пенсию. Жалкую, повторяю, пенсию, которая больше похожа на пособие по безработице! Годам к семидесяти она почти полностью будет уходить на лекарства, чтобы поддерживать хотя бы в относительном порядке твое неоднократно битое и израненное тело, а умирать ты будешь тихо, в нищете, всеми забытый и заброшенный!