Страница 10 из 24
– Нет, – возразил ему. – Сокращать надо просто и ясно: начмед полка, начмед бригады и тому подобное.
– В функциях тогда должны быть изменения, – предположил комиссар.
– Конечно, Лев Захарыч, – заверил его, – как же без изменений. Революция – это всегда изменения. И должны они быть только в лучшую сторону. Я предлагаю кроме руководства перевязочным пунктом взять на себя также санитарное состояние в ротах. Для чего отобрать по одному грамотному бойцу и обучить его на санитарного инструктора роты. А для того чтобы это эффективно продвинуть, то дать ему командирские полномочия наказывать нерадивых. Конечно, полномочия эти ограничены исполнениями обязанностей по санитарному надзору за ротной кухней, отхожими местами и гигиеной личного состава. Иначе мы все быстро завшивеем и скатимся к эпидемии тифа в ротах. А оно нам надо?
– Добро, – согласился комиссар. – После отпуска докладную записку мне на стол. Такое начинание надо распространить на всю армию. А пока держите, – Мехлис вынул из кармана два листка бумаги, – это ваши отпускные свидетельства. На четвертый день жду вас тут в полдень. Работы ты мне прибавил, товарищ начмед. Но справимся. Должны справиться. И полномочия тебе дадим драконовские. Вплоть до привлечения нерадивых командиров к суду Ревтрибунала. А то анархисты какие-то из этих красных партизан, а не большевики.
Когда наша двуколка неторопливо отъехала от Лятошиновки за версту, Наталия Васильевна, которая всю дорогу таинственно молчала, вдруг громко зашипела:
– И что это значит, Георгий Дмитриевич?
– Ты это о чем, милая? – улыбнулся ей.
Какая же она красивая. Особенно когда сердится. Век бы сердил и любовался, как она мурзится.
– О свадебных подарках комиссара. Может, объяснишь, что это значит?
Сделал морду ящиком и спокойно ответил:
– Три дня отпуска, милая Наталия Васильевна, нам даны командованием бригады на совершение обряда венчания, каковой и состоится в селе Зубриловка, в которое мы и едем.
– То-то я смотрю, ты с собой бутыль спирта прихватил. Мужиков на свадьбе поить?
– Не без этого, любимая. Не только мужиков, но и их баб. Традиции в мелочах нарушать не следует тому, кто собирается нарушить их глобально.
А вокруг осень уже властно вступала в свои права. Для средней полосы России начиналась самое живописное время года. Лишь дубы пока сохраняли зеленый лист. Все остальные древа и кусты радовали глаз желто-красной гаммой цвета от лимонного до темно-бордового оттенков увядания. К тому же погоды стояли изумительные. Солнечные и еще теплые. Бабье лето.
– Но как венчаться, если ты мне даже предложения не сделал? – обиженно заявила баронесса.
– Это и будет, любимая, первым нарушением отживших традиций. Свадьба без обручения. Кстати, ты баню топить умеешь?
– Баню? Какую баню? – не поняла меня Наталия Васильевна.
– Самую обыкновенную, деревенскую каменку.
– Зачем? – удивилась она.
– Ну, хоть перед свадьбой-то помыться надо. Не идти же к венцу с запашком каретного сарая. Батюшка не поймет-с, – ухмыльнулся я.
– Вот тебе, противный. – Баронесса стукнула меня по плечу кулачком, совсем как когда-то Наташка из «путанабуса».
Реинкарнация. Не иначе. Вон как ноздри раздулись. Точно как у Наташки перед нападением албанцев в «Ковчеге», когда девчата по жребию запихнули ее в мой номер.
– Так ты еще смеяться надо мной будешь? – взвизгнула милосердная сестра. – Тогда еще получи! – И снова мне кулаком по плечу. И по шее.
– Люблю, когда ты сердишься, – улыбнулся я женщине.
– Тогда обойдешься без сладкого. – Баронесса отодвинулась, надула губки и засунула ладони под мышки. – И никакой койки до свадьбы!
На что я только хмыкнул и подстегнул вожжами кобылку. Молодая еще Наталия. Отлучалка пока не выросла.
Кобыла, рванув повозку, пошла ровной широкой рысью, и скорость двуколки существенно приросла.
Наталия Васильевна, враз раздумав на меня сердиться, привалилась к моему плечу и восхищенно залепетала:
– Прелестная у вас тут природа. Почти как у нас в Черной Руси. «Короче становился день. Лесов таинственная сень с печальным шумом обнажалась». Любите Пушкина?
– А кто его не любит, – ответил ей серьезно, – Пушкин – это наше все.
– Как здорово это вы сказали. Действительно, он наше все. К сожалению, все, что осталось от старого мира…
– Я думаю, что товарищи еще попытаются «сбросить Пушкина с корабля современности». Но этого у них не выйдет. Не справятся товарищи с Пушкиным. Калибр не тот.
– А зачем они будут отказываться от Пушкина? – возразила мне Наталия Васильевна. – Какая глупость!
– Затем, что он аристократ, крепостник, помещик, камер-юнкер и ездил в гости к царю. Разве этого мало, чтобы объявить его врагом народа? И за меньшее сейчас товарищи к стенке ставят.
– А как же русская культура? – удивилась баронесса.
– Русская культура для товарищей – всего лишь орудие великодержавного русского шовинизма в угнетении национальных меньшинств. У них своя культура будет насаждаться – пролетарская. Пролеткульт, не к ночи будь помянут.
Но судьбы культуры милосердную сестру волновали гораздо меньше, чем ее собственная судьба.
– Георгий Дмитриевич, скажите правду: зачем вам нужна эта свадьба? Я же вдова. Свободная женщина. Все, что вы хотите от меня, вы и так имеете. Даже больше…
– Эта свадьба нужна для того, чтобы на вас, разлюбезная моя Наталия Васильевна, не упал топор этой кровавой революции при любом исходе моей судьбы, – пояснил я ей свои резоны. – Так мы уберем баронессу в туман войны. А замуж за разночинца Волынского пойдет мещанка Зайцева. О чем отец Мельхиседек вам выдаст выписку из метрической книги нашего прихода. На основании справки о мобилизации Наталии Зайцевой в Красную армию. Вместе с этой справкой такая метрика – это ваш мандатный базис на будущее, если судьба заставит остаться на территориях, подконтрольных товарищам. Бюрократию большевики разведут такую, что царским чиновникам даже не снилась. Все, что Салтыков-Щедрин писал как юмор, будет реальностью. И жизнь настанет такая, что без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек.
– А вам самому что это дает? – теребила она меня на какие-то особые признания.
Не стал ее разочаровывать и сказал правду:
– Я просто буду мужем красивой женщины. Любимой женщины! Разве этого мало? Так как насчет баньки?
– Все я умею, – пробурчала баронесса, – даже коров доить. Война всему научит…
А сама улыбается до ямочек на щеках, и глаза шалые.
Двенадцать верст дороги резвой рысью пролетели быстро. Хорошую кобылку нам сосватал интендант Шапиро.
Припомнив, что ключи от дома у Трифона, уже в селе сразу свернул на соседнюю улицу к его подворью.
На нашу удачу, хозяин был на своем дворе и с характерным хеканьем долбил колуном по свежим срезам березовых чурбаков. А его младшие сыновья, погодки десяти и одиннадцати лет, на подхвате таскали колотые дрова и укладывали их в большую поленницу. По виду поленницы дров для растопки Трифонову семейству должно хватить на две зимы. Не меньше.
Сам Трифон был одет в расхристанную, без опояски кумачовую косоворотку с закатанными рукавами, штаны заправлены в высокие шерстяные носки, на ногах – опорки от сапог. Из-под войлочного шляпка на его лоб обильно струился пот.
– Бог в помощь, Триш, – крикнул ему через забор. – Я смотрю, ты скоро Стоянова переплюнешь по количеству дров.
Неизвестно какими судьбами заброшенный в наше село болгарин Стоянов был притчей во языцех, как самый справный и запасливый хозяин в округе.
– Его переплюнешь, куркуля. – Трифон с облегчением положил колун на колоду – появился повод законно сачкануть – и пошел открывать нам ворота, по пути распинывая ногами пестрых кур. – У него вокруг двора уже крепость цельная из дров сложена: хошь из пушки его шибай!
Трифон потянул половинку ворот и натугой стал ее открывать. Ворота у справного хозяина не скрипели, петли были вовремя смазаны дегтем.