Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 52 из 61

— Знаешь, а я видела в отделе для животных неописуемой красоты гепарда. Еще совсем котенок, такой маленький… Его зовут Саят.

В ответ мне не следует ни единая эмоция, и я подругиваю саму себя — глупая, да кому ты сдалась? Эти люди помогают тебе не для того, чтобы потом служить личным дневником.

Человек, в первую очередь, спасает сам себя, чего бы то не касалось, ты ведь не забыла это?

На протяжении всего дня я слоняюсь по резиденции, с каждым новым разговором с Б-Нель чувствую, что она становится мне ближе — ее задорные речи заставляют меня позабыть обо всем плохом, и к вечеру мы сидим на одном шезлонге за разговорами. Она показывает мне свою комнату, объясняет несколько хитрых приемов, благодаря которым подключается к технике Нового Мира и прослеживает все, что видно с камер видеонаблюдения.

Я прошу показать мне улицу Голдман, но девушка долго отказывается: пытаюсь юлить, вертеться, говорить, и понимаю причину того, понимаю причину первоначального отказа: то, что я вижу — убивает меня. Убивает изнутри, разжигая страшный костер ярости и обиды. Мать копошится в саду, и я наблюдаю за тем, как она отдергивает ненужные сухие листки с растений. К ней подбирается Миринда с подносом, предлагает напиток, но мать машет в ответ кулаком и прогоняет — служанка убегает.

Б-Нель видит мою растерянность и переключает камеру, та вмиг переносит нас на вид со здания управляющих прямо в окно отцовского кабинета. Кадр из новостей, где я стою с бокалом в руках, скорее всего, был сделан именно на эту камеру — могла ли Б-Нель перехватить сигнал и не пускать по новостям лживые статьи? Отец стоит с бутылкой в руках и пьет из горла.

— Не надо, — прошу я и отворачиваюсь от экрана компьютера Б-Нель.

Она выключает его и гасит всю систему, объясняя действия тем, что долго в сети находиться нельзя — заметят. Мне глупо и обидно настолько, что от досады сводит скулы.

— А что пишут в новостях? — без энтузиазма роняю я, будучи даже неуверенной в том, что хочу это знать; банальное любопытство берет вверх и торжественное возносит руки над разумом.

Б-Нель ищет недавние распечатки и открывает их, нам предстают десятки глупых заголовок и бессмысленных статей.

«Семья скорбит», «Потеря старшей дочери семьи Голдман», «Пропавшая навсегда?», «Убита безумцами из Острога — тайна и разоблачение», «Похищение в Южном районе — разлом», «Южный район отделяют от Нового Мира за причастность к действиям Острога», «Комендантский час перенесен: теперь раньше!», «Невеста в белом платье и беженцы», «Карамель Голдман — беженка или сумасшедшая? Расследование!»

— Абсурд! — восклицаю я. — Что за ерунду вещают в новостях? Убита безумцами из Острога? Кто это придумал? И это правда про Южный район?

— Нужно узнать, — отвечает Б-Нель, — Наши хотели завтра подниматься в центр, но без Южного района попасть туда нельзя.

— Значит, нам будет сложнее, да?

— Думаю, Южный район отгородят новыми стенами, — предполагает девушка. — Такое однажды уже случалось, — оговаривается она, и я задумываюсь о ее возрасте, потому что на моей памяти подобного не происходило. — Через такие стены не смогут передвигаться даже машины по воздуху, а, значит, будет действительно сложно. Мы должны начать действовать, — Б-Нель поднимает руку и, мягко коснувшись меня запястьем, прижимает указательный палец к моему плечу. — У нас есть ты. Ты — наше оружие.

Она посмеивается, но я не принимаю сказанное ею за шутку. Говорю, что устала и направляюсь в свою комнату.

В шкафу лежат несколько чистых полотенец, одеяло и подушка. Все само напрашивается на то, чтобы я расправила диван; маюсь с механизмом, но наконец вызволяю свое двуспальное место, после чего устраиваю баталии с постельным бельем.

— Можно? — раздается бархатистый голос Б-Нель — она появляется в дверном проеме, и я отвечаю ей согласием, говорю, что готовлюсь ко сну. — Я принесла тебе пижаму и несколько своих вещей, чтобы ты не ходила в этом.

Взгляд ее приземляется на мое рваное платье, подол юбки которого мы отрезали по колени, а спину скололи булавками. Благодарю девушку, закрываю за собой дверь и переодеваюсь в пижаму — ложусь спать.

За целый день в резиденции я никого иного не встречала; будто весь дом принадлежал нам с Б-Нель: мы ходили, где сами того желали ступать, мы делали, что самим грезилось сделать, мы говорили, что заблагорассудится молвить — ни единого ограничения не имелось, словно правил не существовало вовсе.

К вечеру пришлось вернуться в дом — по той причине, что на улице начало холодать; впервые я не слышала сирену комендантского часа: его здесь попросту не было.





Я смыкаю глаза, но чей-то ропот не позволяет долго держать их закрытыми.

— Карамель? — Слышится от двери.

Серафим решается проведать меня, но я слишком расстроена — вспоминаю мать в саду, пьющего отца. А где же Золото? — как ей тяжело в гимназии! Сдерживаю свою досаду, чтобы не начать царапать подушку, лежу и бездумно пялюсь в стену. Дверь закрывается — Серафим уходит, решив, что я сплю.

Мне кажется, что я тону…

Захлебываюсь и в этот же момент вижу перед собой детское личико Беса. Он ласково улыбается мне, машет рукой, разворачивается и убегает — все расплывается. Блики, блики, они пережевывают меня и сплевывают на асфальт. Я поворачиваю голову в сторону вышек Северного района — между ними выплывает солнце, до безумия близко и беспощадно жгучее. Я опять смотрю на Беса — он дергает рукой фонарики, что на мосту, в другой ладошке держит карамель. Мальчик хохочет, оборачивается на меня, кричит и зовет по имени — так радостно.

— Карамелька!

Солнце вот-вот испепелит его, поглотит, как вдруг само оно падает и бултыхается на дно Нового Мира.

Я пытаюсь сделать шаг навстречу Бесу, хочу оказаться на том мосту, где произошла авария, чтобы разделить с ним боль — брат продолжает звать меня. Я дергаюсь, но что-то липкое, тягучее не дает мне двинуться; осматриваюсь: я нахожусь в вертикальной ванной, наполненной прозрачной слизью. Понимаю, что на поверхности у меня только лицо: нос, глаза, губы.

И вот меня затягивает.

Я погружаюсь, ныряю, но больше не задыхаюсь. Наблюдаю безжизненное тело Беса: маленькие ножки свисают с отцовских рук, голова запрокинута назад, но мне видно ее часть — разбита. Кровь в волосах и на рубашке застывает как сургуч на конверте; все остальное — в порезах и грязи.

Не понимаю, что происходит дальше.

Под ногами появляется земля, и я выползаю из липкой ванны — на мне ничего нет из одежды. Чувствую себя подавленной и униженной, но дело не в наготе.

Вдруг отец отворачивается и вытягивает руки впереди себя — над пропастью; как я думала раньше — над Острогом. Он ослабляет хват, и Бес летит туда. Нет, пожалуйста, нет! Этого не было! Бездумно мчусь вперед и спрыгиваю с моста, но брата больше не вижу. Паря в воздухе, переворачиваюсь и гляжу на небо: нет моста, нет отца, нет Нового Мира. Все сверху белое, а подо мной черное — Инь и Янь. Я представляю себе столкновение с ограждением АндеРоссии, мне хочется раз, да побывать там, но маленькая часть внутри меня осознает, что мечте этой сбыться уже не суждено.

День Восьмой

Пип-пип-пип!

Отвратительный писк застревает в ушах, и я пробуждаюсь заново — в резиденции, в своей комнате, на диване. Подо мной сырая насквозь подушка — то ли от пота, то ли от слез. Потираю лицо и нащупываю маленькие кристаллики соли, замечаю часы над дверью — семь утра.

Я снимаю пижаму и беру одежду Б-Нель: джинсы в пору, белоснежная майка красиво подчеркивает грудь. Спускаюсь до гостиной — там шумно. Все еще не могу отойти от ночного кошмара, продолжаю думать о брате, о странной ванне, о белом небе, о мгле подо мной. Быстро захожу через двустворчатые двери, и тут же сожалею об этом. Сколько людей! — и все разом оборачиваются на меня.

— Привет, — выдаю я растерянно и оглядываю их, пересчитываю: тринадцать; представляюсь, — Я Карамель.