Карамель

— Одна справишься? — кивнув, уточняет он.

— Да, конечно. — Я и сама пытаюсь убедить себя в этом. Места иронии и шуткам более нет, я серьезно воспринимаю его беспокойство и также серьезно отвечаю. — Конечно, Ромео, все будет хорошо. Пару минут, не больше.

Юноша по-простому улыбается мне, разворачивается на каблуках своих туфель и бредет к выходу. Я в этот момент возвращаюсь в уборную и обрызгиваю лицо несколько раз водой; кран дрожит от сильного напора и струи кипятка бьют мне по оголенным запястьям.

На выходе из заведения одна из служащих ловит меня и взволнованно проговаривает:

— Извините, мисс. Мы хотели узнать, что с вами случилось, мисс. — И я понимаю, что волнует ее отнюдь не мое самочувствие.

— Дело не в вашей кухне, — спокойно отвечаю я, не удосужившись повернуться и даже мельком глянуть в сторону говорящей.

Девушка облегченно вздыхает, но потом глаза ее опять загораются — она запинается, заминается и не сразу продолжает.

— Жалоб и предложений никаких нет, мисс?

— Зашторьте окна, — посмеиваюсь без улыбки я и ухожу.

Ромео стоит через два десятка отделов по правую руку от меня — его отливающий на свету костюм трудно не заметить. К посадочному месту рядом садится машина, но практически сразу вздымается и улетает — предполагаю, что дело в различных представлениях об оплате услуг.

Я собираюсь пойти к Ромео, но кто-то со стороны сипло зовет меня:

— Карамель…

Голос — сухой, как старый башмак на чердаке дома или даже как старый, давным-давно опавший и позабытый ветром лист откуда-нибудь из сада по улице Голдман. Я оборачиваюсь и терплю столкновение с янтарными глазами, молодыми янтарными глазами — тот глупец и безумец, которого я однажды погнала от стен школ, тот глупец и безумец, что однажды подвозил меня на своей машине, тот глупец и безумец, что нелестно отзывался о нашем государстве. Так какого же дьявола он вновь явился передо мной?

— Сядь в машину, Карамель, — глухо проговаривает он, и я готова рассмеяться в лицо его наивности.

— Еще чего! — выдаю я с издевкой, ощущая собственную злость и собираясь окрикнуть Ромео.

Корпус тела моего плавно изгибается в сторону друга, я наблюдаю за стальным костюмом, вытянувшим руку. Пальто скручивается у меня над коленями, и я отдергиваю его, вновь обнажив белое платье — я позабыла застегнуться, однако мне не было холодно; недовольство и злорадство воспевали над моим промерзающим телом. Мои губы медленно складываются в первый слог имени Ромео, но тихо, сипло, и почти сразу же замолкают.

— Помолчи, Карамель, иначе я убью его, — говорит парень в машине и открывает дверь с моей стороны. — Ты этого хочешь?

Произнесенные им слова ударяют у меня в голове — смертоубийство, человекоубийство — кто этот раб, чтобы иметь возможность властвовать над жизнями высших людей, самих богов? Ничтожество, уродство из Острога — тьма и вечный холод, болезнь и смерть. И кто он такой, если угрожает жизни моему Ромео? В секунды я представляю, каково это лишиться моей пары — остаться без него в Новом Мире; нелестно, но терпимо — так, да? Так бы я сказала до сегодняшнего момента около раковин — верно; но ныне — отнюдь. Острый осколок неясно чего ударяет мне в левый глаз, и я быстро моргаю, чтобы убрать этот сор, красноту и соленую воду.

— Что ты сказал? — говорю я — растерянность в момент охватывает меня: весь гнев растворяется в удивлении. — Что ты сказал, глупец?

— Сядь ко мне в машину, Карамель. Поехали!

— Ты не посмеешь!

Я опять поворачиваюсь на Ромео; к нему подлетает машина, и он начинает переговариваться с водителем.

— Хочешь, чтобы он повернулся, и увидел, как ты садишься в машину к другому? — Режет острой пилой парень. — Действуй, Карамель, сядь сейчас, и он ничего не узнает.

— А если не сяду? — упрямствую я, опять посмотрев на него.

— Столкну твоего дружка, — спокойно кивает тот и глядит на распахнутую дверь — если он двинется подобным образом и действительно заденет стоящего на краю Ромео, удар будет несильным, но, вполне вероятно, что собьет с ног. И Ромео упадет. Мой Ромео. Прямо в эту пустоту, в этот Острог, в эту обетованную землю чудовищ.

— Ты не имеешь права, кто бы ты не был. Тебя накажут, это тебе говорю я..!

— Голдман, да-да, — опять, словно танцуя, парирует он и качает головой. — Как видишь, еще не наказали, Карамель. Садись.

— Я подам на тебя жалобу!

Пытаюсь юлить, искать спасения себе и спасения Ромео.

— Ромео это не поможет, а тебя примут за чудачку. Я дам показания в качестве свидетеля, я скажу, что ты толкнула Ромео.

— Другие люди…

— Я куплю их молчание!

Вижу, как Ромео начинает поворачиваться, и бездумно заваливаюсь в машину. Стальной костюм делает пару шагов в сторону «Логова», выискивает меня, после чего оглядывается на водителя и, кажется, просит его подождать. Сам он бежит в заведение, которое мы поспешно покинули — красные двери отделяют меня от Ромео в то время, что незнакомец и я подлетаем, помчавшись невесть куда.

Что ему нужно от меня? От моей семьи? Деньги? Акции? Он выкрал меня, чтобы продать Голдман? А если это сама вина Голдман, и я лишь — приманка, заначка, шантаж. А если он хочет убить меня, и все это было спланировано?

— Дыши, ладно? — усмехается парень, и это приводит меня в чувства; сначала не замечаю, как тело мое охватили хаотичные содрогания, как я вжалась в сидение и затряслась, еле открывая рот.

— Куда ты меня везешь? — испуганно спрашиваю я. — Кто тебе заплатил?

— Не будь такой романтичной. — Парень многозначительно улыбается. — Ты как те барышни былых времен. Такая глупенькая, с шальным воображением…

— Что? — обрываю его я.

Я хочу, чтобы он остановился и выпустил меня на первом же посадочном месте. Пускай, это будет Южный район, я согласна, я доберусь до дома!

— Пристегнись, — кивает на ремень парень, но я продолжаю оглядывать его и салон машины изнутри. — Карамель, будь добра, пристегни ремень безопасности.

Никогда этого не делала и по воли глупого раба не приступлю; он ждет и жаждет от меня повиновения, но тому не бывать.

— Зачем? Ты все равно хочешь меня убить! — Я дергаю дверь — бездумно; так, словно вывалиться в пустоту — лучшая из дозволенных идей.

Но дверь закрыта.

— Я не говорил, что хочу тебя убить. Только поговорить, Карамель.

Вслух произнесенное его устами мое имя делает его уродливым, роняет на землю, отправляет в Острог и тешит с людьми из низовья. Я пропитываюсь этим кошмаром с каждым разом, как незнакомец причитает «Карамель», обращаясь ко мне. Теперь это не сладкое и не гадкое имя; оно грязное.

— Зачем ты украл меня? Ты украл! Похитил! — негромко вскрикиваю я, доказывая свое.

— Романтичная! — вдруг кивает на меня незнакомец, — мне кажется, это так красиво. Романтичная и ранимая девушка, настоящая девушка, которых я еще не встречал.

Я боюсь пререкаться с ним, боюсь, что за мою излишнюю сговорчивость он что-нибудь со мной сделает, боюсь и оттого оставляю эту несуразную и мерзкую реплику без ответа. Угрюмо отворачиваю глаза и продавливаю ими стекло на двери с моей стороны.

— Ты бы не села просто так в мою машину, Карамель, — вдруг преподносит свои объяснения парень. — Извини, что прибег к таким излишкам…

— Ты угрожал сбить моего молодого человека! — я огрызаюсь и резко оборачиваюсь; он смотрит не на дорогу — на меня.

Машины плавно тянутся друг за другом, некто сворачивает, и тогда мы оказываемся на воздушной полосе одни.

— Я же говорю, Карамель, иначе — ты бы не села ко мне.

— Сумасшедший, — процеживаю я еле слышно и затем с каждым разом повторяю все настойчивее и злее, — сумасшедший, ты сумасшедший, сумасшедший!

— А ты романтичная! — перебивает он. — Хотя, Карамель, все говорят, что у тебя эмоций столько же, сколько у рыбы.

Я вижу в зеркале дальнего вида его скорченную гримасу: он надувает щеки и вытаращивает глаза — дурная пародия. Он хочет меня позабавить? Глупость!