Карамель

— Вызови отца, Миринда! — истерично кричу я, зная, что она меня может отсюда и не услышать. — Сейчас же, Миринда! Миринда! Вызови отца!

Статуэтка падает.

Ко мне приходит осознание, и стены дома еще губительней давят меня.

Я кидаюсь к окну, прижимаюсь к холодному стеклу горячим лбом, ладонями. Колени прикасаются также, и я соскальзываю на пол.

Карамелька!

Мост.

Они починили его на следующий день, а в новостях сказали, что произошел несчастный случай.

Что такое слезы? никогда не плакала, никогда, да? Ком в горле стоит, а голова кружится, глаза краснеют, но слезы… я убеждаю себя, что это психическое расстройство, и давлю их.

Вдруг реву. Не помня себя — дергаюсь, кричу и бью кулаками по стеклу. Бес! Бес! Слезы текут по щекам, по платью. Сами. Я не хочу. Я не хотела… Плачу сильнее, ударяясь лбом, затем соприкасаюсь щекой и оставляю на стекле сырой отпечаток. Бес… Скребусь ногтями и кричу.

Мой Бес — мой бес.

Завываю как те бедняки на Золотом Кольце, когда приходит их черед умирать. Сжимаю руки в своих волосах и тяну их; опять кричу, сильнее прижимаясь к стеклу.

Здание управляющих, мосты, сотни мостов, переплетающихся друг с другом и с высотками. Внизу — темень: Острог.

У меня получается отдышаться, и я замолкаю: глотаю слезы, слизываю с губ соль, глубоко вздыхаю.

— Как сходила к психологу? — слышу я голос матери с явной издевкой.

Медленно поднимаюсь и поворачиваюсь.

— Откуда ты знаешь? — взахлеб спрашиваю я.

— Золото беспокоилась за тебя, говорила, что у тебя не все в порядке. — Мать заходит в кабинет. — Я и решила попросить психолога взять тебя к себе.

Не могу усвоить это — не верю.

— У меня не все в порядке? — переспрашиваю я. Смеюсь: — Это у Золото не все в порядке, если она старается следить исключительно за моей жизнью, а не проживать свою. Как ты могла?

— Ты и у меня на закуске.

Она ехидно улыбается и уходит. Она слышала все — весь разговор с дядей; или его слышала Золото, а потом как единственная любимая дочка нажаловалась мамочке.

Вид матери приводит меня в чувства, заставляет успокоиться. Я отчужденно двигаюсь, отчужденно сажусь в отцовское кресло. Дверь открыта, поэтому я наблюдаю за длинным черным коридором.

Не знаю, сколько проходит времени: кажется, часы над дверью не совладают с циферблатом — стрелки торопятся, совершают круг за кругом.

В конце коридора появляется худой силуэт, он приближается, нарастает — отец.

— Карамель? — спрашивает он, заходит и закрывает за собой дверь. — Миринда сказала, что ты была вне себя. Тебе нужен врач?

— Это твоей жене нужен врач.

— Карамель…

— Она решила ради своей забавы отправить меня к психологу, и я потеряла сознание… Понимаешь? — спрашиваю я, обращаясь с ним как с дураком. — Ты понимаешь? И обозвали это обобщающим сном. Знаешь, что такое обобщающий сон? Он заставил меня вспомнить Беса.

Реакция отца не заметна, хотя я действительно пыталась задеть его, остро уколоть его коротким именем.

— Но сейчас все хорошо?

— Ты издеваешься? — вспыхиваю я. — Поверь мне, то, что я несла в своем бреду, могло коснуться темы Острога и твоих проблем. Южный район, говоришь, восстание готовит? Она бы и про это с радостью послушала!

И только последнее сказанное мной заставляет отца задуматься по-настоящему; брови его сводятся, образовавшаяся складка глубоко режет лоб.

— Больше ты о ней не услышишь, — спокойно говорит отец и затем спрашивает: — Ты ушла с уроков?

Киваю ему; не удосуживаюсь одарить отцовские крохотные уши своими речами.

— Как отправлюсь на работу, заеду в школу, — отчеканивает строго он — словно зачитывает один из своих многочисленных документов перед высокопоставленными чинами в комитете управляющих. — Администрация школы Северного района также пожалеет, что взяла такого «профессионала» к себе на службу.

Я не знаю, стоит ли мне его благодарить.

— А теперь иди, — вместо «спасибо» слышит отец. — Дальше я сама.

Он медлит, оглядывает меня, но все-таки уходит. Никакие отцовские чувства — как бы глубоко они не были закопаны, ибо по закону я являлась просто кровным сожителем и не более — не подтолкнули его на то, что обыкновенно людей подлечивало, а близких людей — скрепляло и поддерживало. Это вопрос. «Ты в порядке?»

Ты в порядке, Карамель?

Я встаю к окну и наблюдаю, как отец садится в автомобиль и улетает. Короткая беседа — огромный смысл; это стоило того, чтобы вырвать отца с рабочего места.

Я спускаюсь на кухню и обращаюсь к служанке, велю ей поджарить мяса и сделать к нему соус. Порция настоящего — а не синтетического или безобразной сои — мяса мог стоить несколько тысяч золотых карт. Это зависело от размера, свежести и вида животного. На различные пиры и праздники мясо заказывали заранее, ибо имелась специфичная норма количества скота, который можно выпустить из-под конвейера деторождения и запустить под конвейер с пилами. Из пригодных для еды животных в Новом Мире остались лишь кролики, куры, коровы, ослы, свиньи и лошади — разнообразием флоры и фауны мы не отличались, но к тому и лучше; могу не шутить про скупого Ноя Нового Мира со скупым ковчегом. Добавляю Миринде, чтобы она убедилась в свежести мяса и не испоганила блюдо, а также велю ей управится за час, после чего спокойно бреду в свою комнату, размышляя о заданном эссе по философии. Бедность… Бедность! Представляю тех существ — кои не смеют посягать на имя Человека — и передергиваю плечами от мерзости, ударившей едким запахом под нос — уродливые люди несли за собой свой нищий амбре, состоящий из погоревших акций, бедного взгляда и грязных лиц.

Миринда в срок приносит мою еду, на черновике ни единого слова.

— Позвони в дом Ромео, и передай, чтобы он зашел ко мне вечером, Миринда, — говорю я.

— Будет сделано, мисс Голдман.

Кусок мяса среднего размера лежит передо мной на тарелке. Я медленно съедаю блюдо, расточительно накалывая каждый кусочек его на золотую вилку и с закрытыми глазами разжевывая говядину средней жарки в кисло-сладком соусе. Еда — такое же искусство, и я убеждена, что поедание ее — длительный процесс как и само приготовление. Уродовать желудок некачественными продуктами — вверх неуважения к своему телу. Насытившийся мозг попросит еще, почувствовав удовлетворение в несколько мгновений, а обиженный организм будет долго отходить от травмы. Ирис постоянно глотала всякую ненатуральную дрянь моментального приготовления или обыкновенные быстрые углеводы, а потом травилась питьем для рвоты и замеряла талию. Я баловала себя особенным постоянно, но постоянство это не заключалось в двадцати четырех-часовом поедании экзотических блюд. Мясо встречалось в моем меню не чаще раза в неделю, салаты сменяли супы и низкокалорийные гарниры, среди напитков в приоритете была вода — Новый Мир не мог победить меня в сфере развлечений, к которой новшества на кухне были приравнены давным-давно. На самом деле я была слишком скрупулезна, и трата на лекарства и медицину казалась мне излишней. Стоило однажды увидеть воочию Южный район и его процветающую корнем вверх структуру заводов — и вот ты уже не тронешь и пальцем хоть один продукт, доставленный оттуда, а — не секрет — что современная продукция съестного высшего класса любила подкидывать что-нибудь из дешевки отродья.

Недавно в моду вошли насекомые на кремовых булочках. Под вошли в моду я подразумеваю показ рекламы сверчков, пауков и кузнечиков, запеченных на хлебе и какую-то красивую девушку, поедающую это. Она подтвердила аппетитность данного блюда и вуа-ля! На самом же деле Высшие старались продвигать то, чего больше застаивалось в лабораториях в какой-то определенный промежуток времени.

Слышу, как со школы возвращается Золото, с работы отец. И, наконец, приходит Ромео: я не выхожу встречать его; он сам поднимается. Гости в нашем доме — редкость.

Ромео заходит и осматривается — он впервые тут.

— Сегодня вышло небольшое недоразумение, — говорю я, встречая его со своего рабочего места, медленно встаю и делаю пару шагов к двери.