За чудесным зерном

— Но я не подозревал, что ты умеешь так ловко переводить плавную восточную речь, да еще с такого языка.

— Ох, боюсь, Иван Викентьевич, что это мой первый и последний опыт. Клавдий Петрович, не сердитесь: мне самому ужасно жалко, что я ночью не дослушал до конца Ашура. Это сказание, по-моему, существует уже страшно много времени. Все до одного, не исключая и ребят, распевают его там вроде того, как у нас распевают Буденновский марш! Но у меня как-то не хватило времени записать целиком. Вообще, — тут Витя с живостью обернулся к Веселову, — эти вечеринки аджинцев ужасно мне напоминали наши семейные вечера в клубах: поют, работают, играют в шахматы. Только шахматы у них не совсем такие, как у нас: у коня другие ходы, я вам покажу как-нибудь. А в общем хороший народ, честное слово!

— Да ты, Витька, не отвлекайся, докладывай дальше!

Костя с изумлением глядел на товарища. Ему все еще не верилось, что Витя сидит рядом с ним.

Пятнадцать дней, проведенные в безуспешных поисках, почти без сна, почти без пищи, почти без воды, измучили всех больше, чем все прежние месяцы работы и странствований.

Экспедиция обыскала развалины и все песчаные сугробы от западных ворот вплоть до могилы Семи Городов. Очки, оставленные Клавдием Петровичем в гробнице, лежали нетронутые: было ясно, что Витя не добрался до гробницы.

Песчаный вихрь замел следы исчезнувшего товарища.

Чаон-Го, обливаясь слезами, покаялся в своей оплошности. Он извлек из своей сумки весь запас припрятанных цветных бумажек, испещренных непонятными значками, и сжег их перед самым высоким барханом. Пока курился тоненький синий дымок, китаец бормотал заклинания, улещивая злых духов, похитивших Витю.

Наконец наступил момент, когда все поняли, что поиски тщетны. И сил и припасов осталось ровно столько, чтоб добраться до колодца Эч. Кроме того, Клавдий Петрович высказал правдоподобное предположение о том, что Рыжий, который чаще других верблюдов приносил воду из Эча, мог во время бури направиться к знакомому колодцу.

Появилась надежда, что Витя ждет экспедицию у Эча, боясь двинуться с места, чтобы не заблудиться и не погибнуть.

Лагерь снялся с места. Отъезд был печален.

Экспедиция увозила драгоценнейшие вещи, вырванные у пустыни и у тысячелетий, во взамен этого она потеряла веселого, доброго товарища.

Как всегда, караван шел гуськом. Чаон-Го шагал впереди. Скрылись крепость и западные ворота. В последний раз сверкнул красный зуб развалившейся башни и опять заструились пески и барханы.

Экспедиция добралась до колодца Эч. Вити там не было, и путешественники, наполнив в глубоком молчании турсуки[3] водой, двинулись дальше.

Верблюды с повислыми горбами медленно шагали по дороге в Хотан. Клавдий Петрович с ужасом глядел на утомленных животных, боясь, что придется выбросить что-нибудь из клади.

С мучительной медлительностью двигался караван. И поэтому его легко нагнали смуглые люди, закутанные в плащи из овечьей шерсти. Их было восемь человек, они мчались на необычайно быстрых верблюдах, точно совершали разбойничий набег.

Когда всадники приблизились, с одного верблюда кубарем скатился какой-то человечек и вцепился в Веселова.

— Витя! — воскликнул тот.

Глава XXXV

Недоверчиво рассматривали аджинцы бледный, почти невидимый при свете дня, свет электрических фонарей. Иван Викентьевич подарил им три фонаря, отдал также по настойчивой просьбе Вити почти весь запас инструментов. Аджинцы охотно взяли подарки. Отвечая на любезность любезностью, четверо из них сошли с верблюдов и, прижав левую руку к сердцу, передали поводья Вите. Они уверяли, что оставшиеся у них животные прекрасно доставят их обратно и что друзьям рыжеголового мальчика необходимы свежие верблюды, если они только хотят невредимо добраться до ближайшего оазиса.

Прежде чем проститься один из всадников отвел в сторону Костю и спросил его:

— Как зовут повелителя вашей страны, где умеют огонь запирать в коробку и делать его холодным?

— Но… у нас нет повелителя, — ответил Костя, — мы сами управляемся со всеми делами!

— Это правда? — резко повернулся аджинец к Чаон-Го, который прислушивался к их разговору.

— Увы! — вздохнул китаец. — Я не из их страны. В моей земле повелевают те, у кого есть деньги. Но у них, слышал я, управляют те, кто работает.

Белые зубы аджинца сверкнули на смуглом лице.

— Пусть будет приятна жизнь твоему отцу, — сказал он Вите, — за то, что ты нам рассказывал правду. Отныне каждое новолуние мы будем навещать Великий Город до тех пор, пока не вернется к нам кто-нибудь из твоего народа. Мы скрываемся от тех, кто приходит, чтобы грабить бедных людей. Но для людей твоего народа у нас будут приготовлены пища, вода и овечье молоко! — Он протянул руку Вите и продолжал: — Но как же мы узнаем тех, которые явятся из твоей страны к Великому Городу?

— У них будет красная звезда! — быстро ответил Витя.

— Хорошо, я запомню.

Всадник тронул верблюда, тот зашагал, а за ним и остальные. Все быстрей становился их шаг, и пыльное облако поплыло за ними.

И теперь, сидя под чахлыми кустами кандыма, все слушали с неистощимым интересом рассказ Вити. Но, сам не замечая того, Витя о себе говорил коротко и скупо.

«А год назад, переживи он такие дни в пустыне, как пылала бы его фантазия!» — мелькнуло в голове у Веселова. Но Витя не чувствовал себя героем. Чудесного зерна он не нашел. И не его заслуга в находке оазиса Аджи. Это была счастливая случайность.

— Ашур — хороший старик, — говорил Витя, перескакивая от одного воспоминания к другому, — он вылечил меня, он лечил всех.

— В каждом селении у диких народов есть какой-нибудь лекарь, — заметил Веселов.

— Да, но это не лекари, а знахари. Помните, как лечили у «священного очага» сынишку Али-хана? А старый Ашур не колдует, не шаманит. Он собирает травы на лекарства и всех их учит, как ими пользоваться, никаких секретов из этого не делает.

— Ну, а о древних аджинцах ты еще что-нибудь узнал?

Витя улыбнулся, вытащил из-за пазухи пакет. Это была знаменитая географическая карта, с которой Витя начал свое путешествие из Ковылей. За полтора года карта истрепалась, загрязнилась, но полотно, на которое она была наклеена, еще крепко держало закудрявившуюся по краям бумагу.

— Внимание! Доклад мой будет иллюстрирован последними заграничными фильмами, — торжественно заявил Витя. — Я вам уже рассказал, как я слушал Ашура и уснул. — Потом я понемножку собирал сведения об аджинцах. Когда-то, еще раньше всех знаменитых азиатских завоевателей, было здесь — «от гор и до гор» — царство. В нем жили древние аджинцы. Это были тюрки или что-то вроде. Царство это было таким, как полагается всякому царству: правитель драл семь шкур с подданных и воевал с соседями. Воды тогда было больше, чем теперь. Хотан-Дарья не исчезала в песках, и текли другие реки, которых теперь нет.

Но все-таки рек было мало, и селение теснилось возле них. Кое-как жили. Народ работал. Царь, придворные, купцы жили привольно. Помучившись довольно долго, бедняки и рабы возмутились.

Когда не стало ни царей, ни богачей (а борьба длилась несколько лет), восставшие стали раздумывать, как бы получше наладить жизнь. Пустыня воспользовалась тем, что о ней позабыли, и проглотила несколько оазисов. Народы, жившие за горами, прекратили подвоз припасов, потому что соседние правители запретили торговать с разоренной мятежной страной. Но тогда среди восставших появился человек — тот самый, который лежит в гробнице Семи Городов. Он был простой раб с клейменой щекой (помните шрам на портрете?). Своими речами и примером он воодушевил тех, кто пал духом. Он поставил около горных проходов и перевалов вооруженную охрану. Но этот человек был не только вождем. Он оказался искусным строителем, и под его руководством была устроена оросительная система, которая протянулась от гор через всю страну и спасла восставший народ от гибели.

3

Турсуки — мешки для воды из бараньей кожи.