Страница 28 из 39
На этот раз удача улыбнулась Клавдию Петровичу. Между двумя барханами виднелось на три четверти увязшее в песке здание, похожее на огромную юрту. Но эта «юрта» была выстроена из синего и желтого кирпича, твердого, как бетон. Кирпичу было несколько тысяч лет.
Как в настоящей юрте кочевников, в этом здании не было окон. Если в нем и была дверь, она скрывалась под песком, и экспедиции предстояла тяжелая работа найти ее. Все были измучены, но никто не медлил ни минуты. Замелькали лопаты, заструился песок.
Только Чаон-Го, расседлав верблюдов и распаковав вьюки, уселся на песке. Он не желал работать.
Копали молча.
Клавдий Петрович с тоскливой жадностью поглядывал на здание. В огромной каменной юрте не виднелось никакого отверстия: это и печалило и радовало профессора. Печалило, потому что нельзя было проникнуть внутрь, а радовало, потому что давало надежду на то, что все находящееся внутри постройки сохранилось.
Стали соображать, не пробить ли стену.
Вдруг Тышковский хлопнул себя по лбу и уронил одно слово:
— Дым!
— Какой дым?
Тышковский молча указал пальцем на куполообразную крышу здания. Но купол не дымился.
— Какой же дым?
— Отверстие…
— Отверстие?
— О, я понимаю! Тышковский говорит, что, быть может, на верхушке купола есть отверстие, какое бывает в обыкновенных юртах для дыма! — воскликнул Костя, вскарабкался на крышу здания, и вскоре оттуда раздалось его звонкое:
— Так и есть!
— Отверстие? — встревоженно спросил профессор. — Значит, постройка наполнена песком?
— Нет, но здесь есть медная круглая заслонка, которая, должно быть, закрывает отверстие… А на заслонке какой-то зверь вырезан.
В несколько минут все очутились рядом с Костей.
Действительно, верхушку здания закрывала круглая медная заслонка.
Заслонку не без труда сняли.
Выждали, пока свежий воздух войдет в помещение, и все по веревке спустились внутрь. Лучи солнца врывались через отверстие в куполе и освещали внутренность помещения.
Чаон-Го был прав: на восточной окраине Великого Города было расположено кладбище, — найденная постройка была древней гробницей, и в ней, очевидно, был похоронен славный охотник.
Четыре скелета тигров, быть может, трофеи последней охоты, лежали по четырем углам намогильного камня. В ногах вытянулась бронзовая фигура барса в золотом ошейнике. Глаза его, сделанные из зеленого камня, блестели.
Возле могилы лежало оружие — меч и наконечник копья, древко которого сгнило. Стены были покрыты рисунками, изображавшими охоту с охотничьими гепардами и соколами.
Опьяневший от восторга профессор сравнивал найденную могилу с египетскими гробницами и уверял, что могилы Великого Города не хуже. Памятники древнего Египта были больше и богаче, но зато «юрта» превосходила их в художественном отношении.
Вслед за первой гробницей в течение ближайших недель были открыты еще две. Ни формой, ни размерами они от нее не отличались. Одна из них хранила сундук, наполненный предметами женского обихода. Там были разукрашенные зеркала из полированного серебра, прялка, украшения и легкая шелковистая пыль — остаток от платьев, когда-то положенных в сундук. Красивое женское лицо было вырезано на могильной плите, на двери и на снятой верхней ставне.
В третьей гробнице были найдены статуэтки, шкатулки, букеты цветов из сплава серебра и золота. И так как на медной ставне было изображение человека, лепящего куклу или статуэтку, то решили, что в этом склепе похоронен художник.
На новом месте экспедиция работала налетами, потому что здесь не было ни капли воды. Приезжали сюда на рассвете, а вечером возвращались к западным воротам.
Время шло. Средства и силы истощались. И когда открыли четвертую гробницу, решили вернуться в Хотан, а оттуда ехать в СССР.
Последняя находка ошеломила всех, а в особенности Витю. Эта четвертая гробница была так глубоко скрыта в одном из барханов, что вершина ее купола приходилась почти вровень с гребнем песчаной насыпи, и Витя совершенно случайно наткнулся на верхушку гробницы своей лопатой.
Один Костя услышал его громкое:
— Ох!
— Ты чего? — обернулся он.
На верхушке купола четвертой гробницы, только что вынырнувшей из песка, сверкал знак, тот знак, который увел мальчиков за 5 000 километров от Ковылей.
Золотое солнце в венце из пшеничных колосьев блестело в горячем песке.
Глава XXIX
На помощь Вите собрались все члены экспедиции.
Сам Витя работал так, что товарищам страшно становилось, когда они взглядывали на его багровое лицо.
Какую тайну прятала четвертая гробница? Не хранятся ли в ней зерна чудесной пшеницы?
— Да это не медь! — с удивлением воскликнул Веселов, рассматривая диск, закрывавший отверстие в склеп. — Похоже, что сюда примешали серебро.
— Должно быть, царская гробница, — коротко ответил Клавдий Петрович.
Размеры купола, превышавшего вдвое куполы первых трех могил, тоже заставляли думать, что здесь лежал не «простой смертный».
Заслонка подалась, поехала в сторону, и верхушка купола глянула в небо черной дырой.
Исследователи спустились в гробницу.
Внутри стены гробницы мерцали разноцветными фарфоровыми плитками. Нежная окраска сияла такой свежестью, словно фарфор только вчера вышел из рук мастера.
Только в одном месте не хватало нескольких блестящих плиток, и это место зияло черным пятном. На одной из стен была картина.
Каждая фигура в этой картине состояла из бесчисленных кусочков разноцветного фарфора, которые были подобраны так искусно и тонко, что в двух-трех шагах картина казалась написанной красками.
На синей горе, вокруг которой расплывались облака, стоял человек. В руках он держал кувшин такой же формы, как и сосуды, найденные в Великом Городе. Человек наклонял кувшин и лил на землю воду. Семь разноцветных дорог бежали с горы и, пройдя сквозь пестрые луга, кольцом охватывали семь городов. Изумительные крошечные фарфоровые дома напоминали постройки, лежавшие теперь грудой развалин под песками Такла-Макан.
Но нигде на картине, ни в одном из семи городов, не было ничего похожего на мрачные шестиугольные башни. Этот факт подтверждал слова профессора о том, что крепость построена гораздо позднее остального города.
Кроме этой картины, никаких украшений и вещей в гробнице не было. Только венок из золотых колосьев шел вокруг открытого вверху отверстия.
Витя поднял руку, указывая на этот венок.
— Клавдий Петрович, я знаю, почему здесь изображены колосья. Когда солнце в полдень проходит над этим окном, снизу кажется, что солнце окружено венком пшеницы. Чудесной пшеницы… — прибавил тише мальчик.
— Гляди, — шопотом прибавил он, сжимая руку Косте, — ведь могильная плита кажется золотой, оттого что на ней нарисованы тысячи крохотных пшеничных венков и тысячи маленьких солнц.
Сделали массу снимков «гробницы семи городов», как назвал могилу Клавдий Петрович. Фотографировали до тех пор, пока не истощился весь запас пластинок.
Из гробницы нечего было взять, кроме изумительных фарфоровых стен. А чтоб перенести их целиком в музей, где тысячи людей смогли бы любоваться их тысячелетней красотой, требовалась другая — специальная экспедиция.
Клавдий Петрович глядел на зияющее черное пятно на фарфоровой стене. Кто же вынул плитки?
И профессор вздыхал. Он боялся, что тот, кто опередил его и нанес первую рану «гробнице семи городов», вернется вскоре, чтобы докончить начатый грабеж.
— Они не постесняются, — вздыхал профессор. — Какой-нибудь варвар-миллионер, чтобы разукрасить свою квартиру, способен выломать всю облицовку и по кусочкам вытащить эту единственную в мире мозаику.
Но вскоре Клавдий Петрович успокоился. Было более похоже на то, что давно уже, может быть сотни лет, гробница никем не посещалась, и вора, выломавшего часть облицовки, вероятно, уже несколько столетий нет на свете.