Страница 29 из 31
Он просил от нее так много и вместе с тем так мало: веры в него. А она даже не поняла вопроса, настолько потрясли ее предшествующие объяснению события: разговор с его отцом, страшное известие про снятые со счета деньги. Это должно было быть самое важное объяснение в ее жизни, а она все испортила!
Надо бежать за ним! Признаться, что она любит его таким, каков он есть! Ведь это была чистая правда. Джемайма полюбила Энрике Валдеса даже раньше, чем узнала его настоящее имя… Но что-то ее останавливало.
Да, она восхищалась им, уважала его, сходила по нему с ума. Но сегодня, получив очередное подтверждение тому, как шатко и ненадежно ее положение, увидела ситуацию с другой стороны. То, что она любит его, — дело ясное. Но вот хочет ли провести с ним всю жизнь? Ответа Джемайма не знала. Пока не знала.
Что, если через пятнадцать — двадцать лет она проснется и узнает примерно то же самое, что узнала сейчас? Да, на первый взгляд между тетей Бесс и Энрике мало общего. Но есть нечто, что их роднит, — одержимость. Тетя Бесс готова на все ради своей секты, Энрике — ради свободы делать то, что вздумается, и жить так, как заблагорассудится. Чертов любитель острых ощущений! Он всегда будет действовать, руководствуясь не разумом, а чувствами, а если и наделает миллион-другой ошибок, то пожмет плечами и отнесется к ним философски.
Рядом с ним ей всегда будет захватывающе интересно — но надежно ли? А ведь Джемайма с самого детства мечтала о надежности. А вовсе не о том, чтобы жить, как на качелях: то взлетать к облакам, то стремительно падать вниз.
Хватит ли у нее сил для этих взлетов и падений? Хватит ли мужества? Хватит ли любви?..
Надо определиться, раз и навсегда решить, чего же она, собственно, хочет. Сколько можно терзаться мучительной неопределенностью: с ним — или без него?
И поставленный таким простым и незамысловатым образом вопрос решился на редкость просто. Точнее, вовсе не существовало никакого вопроса.
С ним! И только с ним!
Вообще-то Энрике не собирался объясняться с отцом по поводу всего произошедшего. Но когда, проходя мимо офиса Гарсии, столкнулся с почтенным родителем нос к носу, не выдержал.
— Добрый день, отец. Нам надо поговорить.
Выражение смуглого лица Франсиско Валдеса неуловимо изменилось.
— Энрике? Не думал встретить тебя здесь.
Стоящий за спиной отца Гарсия, как всегда чуткий к настроениям брата, тут же уловил, что дело неладно.
— Пойдемте в мой кабинет, — предложил он.
— Зачем? — недоуменно поднял брови отец. — Мы же собирались сейчас в закроечный цех.
— Как хочешь, — криво улыбнулся Энрике. — Мне все равно, где закатывать скандал, здесь или в кабинете. Но на твоем месте я все же предпочел бы более уединенное место.
Отец все понял. Больше не споря, он вернулся в кабинет. Гарсия — за ним. Последним вошел, плотно притворив за собой дверь, Энрике.
Если отец в первую секунду слегка растерялся, то теперь полностью овладел собой. По губам его скользила привычная саркастическая улыбка.
— Кажется, сынок, ты собирался немного поскандалить? Ты и в детстве отличался буйным нравом. Давай начинай. Будешь кидаться на пол и молотить по нему ногами?
Эта холодно-насмешливая манера общения всегда доводила Энрике до белого каления, хотя он сам нередко прибегал к ней, когда хотел кого-либо вывести из себя. Глубоко вдохнув и сжав кулаки, он мысленно досчитал до десяти, и лишь потом вызывающе посмотрел на отца.
— Наше соглашение аннулировано.
— Что? — На сей раз ему, кажется, и впрямь удалось поколебать невозмутимость отца. Тот ожидал бурной сцены, скандала, но только не лаконичного и твердого заявления. — О чем ты говоришь?
— Ты отлично знаешь, о чем. Ты первый нарушил правила.
— Послушайте, да что тут происходит? — спросил Гарсия, переводя вопросительный взгляд с отца на брата.
Ни тот, ни другой не удостоили его ответом.
— Наш договор яснее ясного гласил: никакого вмешательства. А ты вмешался. — Скрестив руки на груди, Энрике мерил отца гневным взглядом. — Можешь не отпираться. Я слышал твой разговор с Джемаймой.
— Разговор с Джемаймой? — присвистнул Гарсия, усаживаясь в кресло с видом взыскательного зрителя новомодной пьесы. — Вот теперь это становится и впрямь интересным.
Энрике и Франсиско Валдесы с одинаковым раздражением обернулись к нему. Энрике возвел глаза к небу.
— А ты уверен, что тебе не надо никуда идти? Управлять большим предприятием — штука тонкая. Тут глаз да глаз нужен.
— Ничего-ничего, — заверил его брат, устраиваясь поудобнее. — Когда все так хорошо налажено, дела идут своим чередом.
Вышвырнуть его сейчас можно было бы разве что силой. Да неудобно выгонять человека из его же собственного кабинета. Чертыхнувшись сквозь зубы, Энрике вновь повернулся к отцу.
— Ей-богу, я не шучу. Сначала я так разозлился, что не уловил смысла происходящего. Но теперь все понял. Ты вмешался, а значит, наше соглашение теряет силу. Я свободен. Как бы ни шли у меня дела к моему тридцатилетию, к тебе я не вернусь.
Франсиско Валдес нахмурился.
— Я вовсе не вмешивался в дела твоей компании. Я же обещал, что не стану пускать в ход деловые связи, мешать тебе заключать контракты…
— В самом деле? А попытка подкупить Джемайму, чтобы она уговорила меня все бросить или на худой конец просто отвлекала меня от работы, это не вмешательство?
Гарсия снова присвистнул, и отец пронзил его убийственным взглядом.
— Энрике, — теперь в его голосе послышались увещевающе-вразумляющие нотки: точь-в-точь мудрый пастырь перед неразумной, заблудшей овечкой, — я всегда заботился о твоем же благе. Да, ты попробовал свои силы, но и слепому ясно, что у тебя ничего не вышло. Эта стройка разорит тебя окончательно, ты останешься без гроша.
Гарсия вскочил с кресла.
— Энрике, значит, у тебя все-таки неприятности?
— Никаких неприятностей! Я отлично справляюсь. — Даже если мне придется вкалывать по двадцать часов в сутки и работать без выходных, я все равно добьюсь успеха! — сказал себе Энрике. — По правде говоря, отец, ты даже оказал мне услугу. Своими руками разорвал соглашение, которое стояло у меня поперек горла. И теперь я снова могу сам распоряжаться своей жизнью без оглядки на наш уговор.
— Но Джемайма не согласилась. — Франсиско Валдес предпринял последнюю попытку все исправить. — Она не приняла моего предложения — сказала, что ни за что не причинит тебе вреда. Так что, сам видишь, все осталось по-прежнему.
Трудно описать, какое облегчение испытал Энрике от этих слов, хотя и сам уже пришел к тому же выводу. Но все же ему хватило ума не попадаться на удочку.
— Это уже не имеет никакого отношения к делу. Мы заключили совершенно недвусмысленное соглашение. И там вовсе не говорилось, что попытка вмешательства обязательно должна быть успешной. Ты пойман с поличным.
Впервые в жизни Энрике видел, что отцу нечего возразить. Но это длилось недолго. Несмотря на непреклонность и упрямство, Франсиско Валдес был очень проницателен и умен, а в кое-каких вопросах — необычайно чуток. Он всегда мог отыскать уязвимое место в обороне противника и молниеносно сменить тактику.
— Твоя мать сказала, что у нее сложилось впечатление, будто на сей раз ты увлекся всерьез. Сказала, что ты отмалчивался, на вопросы отвечал уклончиво, но по глазам-то все было видно.
Энрике невольно улыбнулся. Во всем, что касается сердечных дел, мама была настоящей ведуньей — скрыть от нее хоть какое-то мало-мальски серьезное увлечение было поистине невозможно. Она удивительно тонко чувствовала душевный настрой своих сыновей, даром что они так различались меж собой.
— Это уж мое личное дело… Хотя, кто знает, может, благодаря твоим стараниям между нами с Джемаймой теперь все кончено.
Франсиско Валдес покачал головой.
— Нет. Эта женщина с ума по тебе сходит, невооруженным глазом видно. А вот ты, похоже, любишь ее гораздо меньше, иначе задумался бы о том, что ей по-настоящему нужно.