Печать ворона

— Думаю, Нагаев пытается закосить под сумасшедшего. И валит все на Воронкова, который, по показаниям дневального, из казармы не выходил. Странный способ отвести от себя вину, вам не кажется? — следователь задумчиво потрогал боро-давку на лбу. — В любом случае, его ждет психиатрическая экспертиза.

— А если его признают сумасшедшим?

— Тогда у прокурора будет вопрос к вам, майор. Как вы допустили, что психиче-ски неуравновешенного человека поставили в патруль и дали боевое оружие?

— А кто его в армию призывал? — спросил Ордин.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Земля. Небо.

Между землей и небом — война.

И, где бы ты ни был,

Чтоб ты не делал, -

Между землей и небом — война.

После несчастного случая с Мирзоевым оружейную комнату закрыли и опе-чатали, а в патруль заступали без автоматов, только со штык-ножом. На дивизион свалились комиссии и проверки, потом начались учения, и Иван целую неделю ос-ваивал новую армейскую специальность, отслеживая и захватывая воздушные це-ли. Время шло, дембеля увольнялись, в часть приехали новые солдаты, сплошь местные жители. Русских по-прежнему не присылали. Шевцов объяснил, что на-чинается сокращение и вывод войск из Узбекистана, и Иван обрадовался, надеясь, что его переведут в Россию, ближе к дому.

Но ничего не менялось. В один из майских дней капитан Колпаков взял Ивана с собой в бригаду. Нужно было привезти какое-то оборудование из ремон-та. Дела завершили быстро, а машина запаздывала, и капитан разрешил Ивану часок погулять.

Иван направился в свою бывшую казарму, надеясь увидеть Лешу-Художника или Санька и, наконец-то, поболтать по душам. Поднявшись по бетонным ступе-ням, вошел внутрь. На тумбочке стоял дневальный из молодых, Иван его не знал. Он повернул к вошедшему круглое простоватое лицо. Надо же, сюда еще призы-вали русских…

— Здорово, — сказал Иван. — Ломакина знаешь?

Молодой окинул солдата быстрым оценивающим взглядом, понял, что перед ним старший по сроку службы, и, вытянувшись, ответил:

— Нет.

— Как не знаешь? — удивился Иван. — Ломакина Лешу? Художника?

— А-а, Художника! — осенило молодого. — Знаю.

— Где он? Позови!

Дневальный замялся. Почесал веснушчатую щеку:

— В госпитале он.

— Почему в госпитале?

— Дембеля его отпи… — перехватив горящий взгляд Ивана, солдат запнулся.

— Когда?!

— Да неделя прошла…

— Кто его бил? — спросил Иван. Дневальный закрутил головой.

— Я не знаю.

Иван схватил его за ремень и стащил с тумбочки, встряхнул, как куклу:

— Кто его бил?!

— А-а, это ты? — в конце коридора показался Тунгус. — Давно не видел.

Иван отпустил дежурного и неприязненно посмотрел на одногодка.

— Кто его бил, скажи, — уже почти шепотом спросил он дневального, но парень лишь крутил головой и пожимал плечами. Он не хотел говорить при Тунгусе.

— Как стоишь, солдат? — спросил Тунгус, остановившись напротив дневального. Тот вытянулся, словно палку проглотил. А ведь он здоровее, подумал Иван, мог бы Тунгуса по стенке размазать! По крайней мере, попробовать…

— Почему посторонние в казарме? — наехал на него Тунгус. — Службу забыл, сы-нок? — кулак воткнулся в грудь молодого. Тунгус наслаждался своим положением, ожидая реакции Ивана. Но Иван молчал. Он сам не понял, почему не возмущается, не лезет в драку. Чувство гадливости охватило его, как будто эти двое занимались чем-то непотребным. Он презирал их обоих.

— Еще увижу, что службу не шаришь, будешь сортир зубной щетка чистить! — сказал Тунгус. Солдат замер, подняв испуганные глаза к потолку.

— Чего пришел? — спросил Тунгус Ивана.

— Где Леша?

— Твой друган-чумошник в больнице, — осклабив скуластое лицо, радостно сказал Тунгус.

— Что с ним случилось?

— П…ды получил! — довольным голосом сказал уроженец Якутии.

— За что? От кого? — стараясь выглядеть равнодушным, спросил Иван. Если Тун-гус почувствует его интерес, ничего не узнаешь.

— Не шарил, как следует, — пояснил Тунгус, — и получил! Немченко его так раз-украсил перед дембелем, а вчера уехал. Жалел, что тебя нет!

Иван посмотрел Тунгусу в глаза, но в этих диких раскосых зенках давно умерло то, что можно назвать душой. И если до сих пор Иван слабо представлял, каким должен быть мужчина, то сейчас понял, каким он не должен быть. Таким, как это быдло. Таких не исправишь.

— Прощай, Тунгус, — сказал Иван и повернулся к дневальному:

— А ты соберись и дай этой скотине по зубам! И не бойся, потому что все они тру-сы и подонки!

Взглянув на оторопевшего от таких слов Тунгуса, Иван вышел. Кулаки сжи-мались от бессильной ненависти, но что он мог поделать! Леша в больнице, а Немченко едет домой! И будет же ходить по земле такая сволочь! Где справедли-вость, где?

Обратно Иван ехал мрачнее тучи, так что даже капитан Колпаков поинтере-совался, не случилось ли чего. Не случилось, ответил Иван. Но случится, подумал он. Что-то обязательно случится. Возникнув неизвестно откуда, это чувство не по-кидало его, но Иван не понимал, что это значит.

На следующий день Воронкова отправили за колючку чинить оборванный провод. Он пошел знакомым маршрутом, мимо почты и старой бани, перешел пе-рекресток с шоссейной дорогой и остановился у пекарни. Небольшой домик с пло-ской крышей и яркими побеленными стенами стоял возле автобусной остановки, и Иван, проходя мимо, всегда покупал там румяные оранжевые лепешки. Но вместо женщины, обычно стоявшей у сделанного прямо в стене окошка-прилавка, внутри пекарни орудовал старый узбек в тюбетейке, из-под которой торчали остатки бе-лых как снег волос. Увидев Ивана, пекарь обрадовался:

— О, солдат! Как дела? — по-русски он говорил весьма неплохо, лучше, чем моло-дые парни из пополнения.

— Ничего, спасибо, — сдержанно ответил Иван. — Мне лепешку одну, — он про-тянул в окно пятнадцать копеек.

— Подожди! — пекарь задвигался по комнате, выдвигая из печек огромные гре-мящие листы с еще не успевшим подрумяниться хлебом. — Еще не готово! Подож-ди пять минут. Откуда будешь, солдат?

— Из Ленинграда.

— Из Ленинграда? — радостно воскликнул узбек. — Я воевал под Ленинградом, город твой защищал! Заходи, дорогой, чаю попей.

Иван отказывался — времени мало, но старик был неумолим, и пришлось зайти.

— Я знаю: тяжело солдату! — сказал он, разливая в пиалы дымящийся чай. — Так далеко от дома служишь! Письма пишешь?

— Пишу, — односложно ответил Иван. Ему было неудобно, он не мог привыкнуть к восточному гостеприимству, когда совершенно незнакомые люди могли запросто пригласить проходящего мимо человека к столу, накормить и напоить. Почему у нас такого нет, думал Иван, представляя, как он идет по Ленинграду, а прохожие наперебой зовут в гости… Представлялось с трудом.

— Пиши, дорогой. В письмах вся правда пишется. Бери варенье, — старик подо-двинул Ивану большую пиалу с густым темно-красным вареньем.

— Спасибо.

— Кушай, дорогой, мне работать надо, — старик повернулся, белый незастегнутый халат распахнуло ветерком, и Иван увидел старую медную медаль…

Обрыв он обнаружил там, где и ожидал. На одном из участков провод сле-зал со столбов и тянулся по канаве и кустам вдоль поля, и каждой весной колхоз-ные трактора задевали и рвали его, нарушая связь. Зачистив и соединив изране-ный провод, Иван прозвонил его, удостоверился, что все в порядке, и спешно по-шел обратно.

Дни плелись, как усталый караван под палящим солнцем. Яркая, всегда хо-рошая погода, обилие зелени и фруктов немного скрашивали армейские будни. Колхозная баня, в которую ходили каждую субботу, закрылась на ремонт, и при-ходилось мыться в арыке с не слишком чистой проточной водой. По приказу ко-мандира в одном месте арык расширили и углубили, сделав что-то вроде крохот-ного бассейна, там и купались, спасаясь от сильной жары. Шел второй год службы. Оставалось меньше года до свободы, но как же еще далеко!