Страница 3 из 5
Сона улыбнулась. Трактат знаменитого Мистериуса, главного тайноведа Прозрачной Империи, она знала наизусть.
– Цвет сургуча определяет свойство тайны, – процитировала по памяти девушка, – жёлтый – тайну можно сохранить несколько месяцев. Синий – тайна останется неразгаданной несколько лет. Если же у сургуча цвет киновари, эту печать в будущем уже никто не снимет, даже тот, кто её поставил.
– Совершенно верно, – Теофиль лукаво усмехнулся, словно припомнил нечто забавное, – знаете, Сона, с тайнами следует обращаться крайне бережно и осторожно. Именно на них держится весь плотный мир. Да что греха таить! Наш, прозрачный, тоже. Постичь непостижимое, увидеть незримое, разгадать загадку – по сути, в этом и есть смысл человеческой жизни. Существуют особенные тайны – великие, могущественные, от них дух захватывает, за них можно отдать целую жизнь, но так и не найти ответ. А всё почему? Потому, что на них стоит печать цвета киновари.
– Разве не бывает исключений? – осторожно спросила Сона. Ей не хотелось выглядеть в глазах начальника цеха необразованной дурочкой, но так уж вышло, что историю великих тайн и загадок она знала довольно поверхностно.
Теофиль засмеялся. Его зелёные, словно дубовый мох, глаза стали на тон светлее – цвета первой весенней травки.
– Исключения? Нет, не бывает. Зато случаются ошибки. Вот, послушайте. Однажды наш сотрудник, неглупый, в принципе, парень поймал новорожденную тайну. Бедняга, как позже выяснилось, страдал дальтонизмом, именно потому, упаковав свою находку, он запечатал её синим сургучом. Роковая ошибка! Тайна-то была из тех самых, великих, интригующих – рецепт эликсира молодости, ни больше, ни меньше! О, что тут началось! Тайноведы схватились за свои, полные загадок, головы! Председатель комитета безопасности Ребус Эль-Секрето силовым способом готовился изъять раскрытую тайну из плотного мира; пресса вопила: «Конец света»; профессор Мистериус публично выступил со своей знаменитой речью: «Ненавижу дилетантов»… Словом, изрядный скандал! Несчастный дальтоник уже готовился наложить на себя руки и уйти в Невидимый мир, но тут вновь случилось нечто странное и, не побоюсь этого каламбура, загадочное. Секрет самоуничтожился. Вспыхнул и сгорел в пожаре вместе с человеком, который его открыл. Вот что случается, если перепутать цвет сургуча.
Сона поежилась.
– Страшная история! А поначалу казалось, что всё так просто… упаковывай – и дело сделано.
– Просто? – Теофиль хмыкнул, не скрывая сарказма, – чтобы упаковать новорожденный секрет, его для начала нужно поймать и укротить. Просто!.. Посмотрю я на вас, милочка, когда вы приступите к выполнению практического задания. Да-да, не смотрите на меня так. Я ведь предупреждал, что испытательный срок завершится экзаменом. Справитесь – останетесь работать в цеху тайн. Вот, ознакомьтесь!
Инструкция гласила:
«Для упаковки ищите новорожденную тайну, проявите фантазию. Если понадобится, будьте готовы распороть реальность, вдохнуть в неё загадку, а затем зашить прореху белыми нитками. Несколько раз проверьте, надежно ли запакован объект, затем запечатайте его сургучом. Не забудьте, что цвет сургуча определяет свойство тайны».
Сона вздохнула: упустить эту работу она просто не имела права.
Приличный оклад, страховка, возможность карьерного роста.
Интересные задания, что, согласитесь, немаловажно.
А главное – Теофиль.
Спокойный, сдержанный, уверенный в себе, он, кажется, знал все секреты, когда-либо существовавшие в плотном мире. Заглядывая в его зелёные кошачьи глаза, Сона чувствовала, что готова упаковывать тайны и загадки хоть целую вечность – лишь бы под его руководством.
На выполнение практического задания ей дали неделю – вполне достаточно, если знаешь, что упаковывать.
К сожалению, этого Сона пока не знала.
В плотном мире ей доводилось бывать и прежде.
Мир как мир: люди, их пустые надежды, мечты, стремления…
Всё, как в Прозрачной Империи, только тяжеловеснее, утолщённей.
Пройдя испытательный срок в цеху тайн, Сона взглянула на плотный мир по-новому. Теперь она видела то, о чем профессор Мистериус писал в своем трактате, – удивительную, необъяснимую сторону жизни.
Повсюду были секреты и загадки, – золотыми маячками подмигивали они Соне, спрятанные в сейфах, замурованные в стенах, зарытые под землёй, захороненные в человеческих сердцах.
«Изменила мужу…»
«Нашел на чердаке странную книгу…»
«Кто же прислал этот букет?»
«Неужели чайные ложки ворует домовой?»
«Не могу признаться, боюсь…»
Сона искала новорожденную тайну, такую, об упаковке которой никто ещё не позаботился. Сквозняком врывалась она в приоткрытые окна квартир, чёрной кошкой гуляла по горбатым крышам многоэтажек, осенним листом-самоубийцей бросалась под ноги случайным прохожим…
Необъяснимого было много – и всё тщательно упаковано Теофилем и его коллегами по цеху.
– Что же мне теперь делать? Вспороть реальность, вдохнуть в неё тайну, а затем белыми нитками заштопать? – огорчённо размышляла Сона, устав от бесплотных поисков.
Стемнело, и город принарядился, засверкал неоновыми огнями, зажёг фонари, вывески, окна. Пабы и трактиры распахнули свои двери, дразня горожан густыми ароматами жареного мяса и звоном пивных бокалов. Афиши кинотеатров обещали показать премьеру «самого кассового блокбастера сезона». В богемном полуподвальном ресторанчике саксофонист оплакивал свою несчастную любовь – его музыка тоже была загадкой, из тех, которые ни за что не разгадаешь, на которых стоит печать цвета киновари.
Взобравшись на крышу высотного здания, Сона ещё раз окинула взглядом окрестности. В центре оживлённой площади возвышалась колонна, украшенная позолоченной лепниной, увенчанная фигурой то ли девушки, то ли ангела; от площади лучами расходились улицы, узкие, старинные, мощёные чёрной брусчаткой. Там, в конце этих улиц, белели колокольни древних соборов; здесь, в самом центре, сверкали фарами сверхновые авто. Столетия причудливо переплетались, смешивались, скрещивались, и в этом тоже крылась какая-то тайна.
Постепенно офисные здания погружались во тьму – клерки торопились домой, или в паб, или в кино, или в ресторанчик, где тосковал хриплый саксофон.
Вот погасло окно напротив, и ещё одно, и ещё…
А во-он там, на восьмом этаже (кажется, это банк?), наоборот, кто-то включил свет, приоткрыл форточку…
Сона принюхалась, словно ищейка, взяв след.
…Мускус, терпкий кедр, сандал, цедра лимона, красный кайенский перец…
Запах опьянял.
Так пахнут новорожденные тайны.
На восьмом этаже международного банка, в круглой офисной клетке, где уродливые ксероксы и принтеры соседствовали с тропической диффенбахией и скромной комнатной фиалкой, их было двое: он и она.
Он – юноша, сутуловатый, худощавый, похожий на цветочного богомола, сидел за компьютером, сосредоточенно глядя в монитор. Стук клавиш разрезал тишину пустого офиса: казалось, по клавиатуре бегает целая гвардия шумных мальчиков-с-пальчиков, топ-топ-топ, топ-топ, топ-топ…
Она – миловидная сероглазая пышечка, смотрела куда-то в пустоту, задумчиво подперев щёку рукой.
Именно над девушкой витал дивный аромат: сандал, бергамот, цедра лимона… на конечной ноте – мускус.
Запах чего-то необъяснимого, непознанного.
«Чтобы упаковать новорожденный секрет, его для начала нужно поймать и укротить», – вспомнились Соне наставления Теофиля Ключа.
Поймать и укротить, повторила она про себя, ещё раз проверяя наличие снастей.
Всё было на месте, всё было при ней: голубовато-дымчатый сачок с невероятно длинной ручкой, прозрачное лассо, сияющий лунным серебром невод, бамбуковая удочка с медным крючком, хитро сделанный капкан (это для страшных, смертельно-опасных секретов). И, разумеется, флакончик со специальной эссенцией, позволяющей на некоторое время ослабить энергию чужой тайны.