Страница 2 из 9
— Да, Себастьян, — сказал он без малейшей сонности в голосе; из пяти Себастьяновых сотрудников один лишь Файн был, похоже, постоянно готов к вызову. — Старорожденный? А какого вероисповедания?
— Коп вроде бы еще не знает, — пожал плечами Себастьян.
Для него самого это не имело значения, ведь пастор был готов откликнуться на нужды любой религии, в том числе иудаизма и юдизма, хотя сами юдиты были, пожалуй, несколько иного мнения. Как бы то ни было, они получали пастора Файна, нравилось им это или нет.
— Решено? — спросила Лотта. — Летим?
— Да, — кивнул Себастьян. — У нас уже собрались все, кто нужен.
Боб Линди, чтобы пробурить воздуховод и управлять землеройными инструментами. Доктор Сайн, чтобы обеспечить экстренное и жизненно необходимое медицинское внимание. Отец Файн, чтобы исполнить Таинство Чудесного Возрождения… а затем уже завтра, уже в рабочее время Черил Вейл, чтобы провести всю бумажную работу, и торговый агент Р. К. Бакли, чтобы оформить заказ и заняться поисками покупателя.
Влезая в балахонистый костюм, очень подходящий для таких вот холодных ночей, он размышлял, что не очень-то любит эту, торговую сторону дела, а вот Р. К., похоже, прямо для этого и рожден. Ведь у него есть даже специальная теория размещения товара, под каковым имелось в виду умение сбагрить кому-нибудь старорожденную личность. Бакли хвалился в рекламе, что он размещает старорожденных только в «особо благоприятных условиях в надежно проверенной обстановке», но в действительности он продавал кому угодно, если цена была достаточной, чтобы гарантировать ему пять процентов комиссионных.
Пока он доставал из шкафа пальто, Лотта говорила:
— Ты читал когда-нибудь Первое послание коринфянам в НАБ[2]? Я знаю, этот перевод немного подустарел, но мне он всегда нравился.
— Ты бы лучше поторопилась с одеванием, — сказал Себастьян, возвращая ее на землю.
— Хорошо, — послушно кивнула Лотта, направляясь к шкафу, чтобы достать свои рабочие брюки и нежно обожаемые высокие сапоги из мягчайшей кожи. — Я сейчас как раз учу его наизусть, ведь я же, в конце концов, твоя жена, и оно прямо относится к работе, которой мы — в смысле, ты — занимаемся. Говорю… это в смысле, так оно начинается, я уже цитирую. «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся — в друг, во мгновение ока, при последней трубе»[3].
— Труба, — задумчиво сказал Себастьян, терпеливо наблюдавший, как она одевается, — протрубившая однажды в июне восемьдесят шестого.
Ко всеобщему, думал он, изумлению — всеобщему, конечно же, если не считать Алекса Хобарта, который предсказал всю эту катавасию, за что эффект антивремени и получил его имя.
— Я готова, — гордо сказала Лотта.
На ней уже были сапоги, рабочие брюки, свитер и, как знал он, пижама подо всеми этими одежками; Себастьян улыбнулся, подумав об этом: она сделала так для сбережения времени, чтобы его не задерживать.
Они вышли из квартиры и поднялись скоростным лифтом на крышу к своей машине.
— Лично я, — сказал он, вытирая с машины ночную росу, — предпочитаю старую Библию короля Иакова[4].
— Никогда ее не читала, — с детским простосердечием призналась Лотта, словно говоря: но обязательно прочитаю.
— Сколько я помню, — продолжил Себастьян, — там этот пассаж выглядит следующим образом: «Внимайте! Я поведаю вам тайну. Все мы не уснем, но все изменимся…» — и так далее. Нечто в этом роде. Но я точно помню это «внимайте». Мне оно нравится больше, чем «говорю вам».
Он запустил двигатель и поднял машину в воздух.
— Наверное, ты прав, — согласилась Лотта, вечно готовая смотреть на него снизу вверх — ведь он же был гораздо старше ее, старше и авторитетнее.
Это ему всегда нравилось, да и ей вроде бы тоже. Сидя рядом с Лоттой, он ласково похлопал ее по коленке, и она, как всегда, тоже его похлопала: их взаимная любовь была вполне искренней, была свободным двусторонним потоком.
Молодой, очень серьезный полицейский Тинбейн встретил их за облупившейся железной оградой кладбища.
— Добрый вечер, сэр, — сказал он Себастьяну и отдал честь; для Тинбейна форма делала каждое его действие официальным и совершенно безличным. — Ваш техник прибыл пару минут назад и сейчас бурит временную воздушную скважину. Очень удачно, что я пролетал мимо. — Тут полицейский заметил Лотту и тоже отдал ей честь. — Добрый вечер, миссис Гермес. Жаль, что так холодно. Вы бы не хотели посидеть в патрульной машине? Там включен обогреватель.
— Да нет, мне вполне тепло, — отмахнулась Лотта, вытягивая шею, чтобы рассмотреть Боба Линди за работой. — Она все еще говорит?
— Болтает без умолку. — Включив фонарик, Тинбейн повел Лотту и Себастьяна к освещенному пятачку, на котором орудовал Боб Линди. — Сперва она вцепилась в меня, а теперь в вашего техника.
Стоя на коленях, Линди рассматривал показания приборов бурильной установки; он, конечно, слышал, как подошли Тинбейн, Лотта и Себастьян, но никак на это не отреагировал, для него работа всегда была на первом месте, а разговоры — на последнем.
— Говорит, у нее есть родственники, — сказал Тинбейн Себастьяну. — Я тут записал, что она говорит, их адреса и фамилии. В Пасадине. Но она совсем уже дряхлая и мало что понимает. А ваш доктор, — Тинбейн оглянулся, — он точно прибудет? Думаю, в нем возникнет необходимость. Миссис Бентон тут что-то говорила про воспаление почек, от него она, видимо, и померла. Так что, скорее всего, потребуется подключение искусственной почки.
Рядом зажгла посадочные огни и села машина, из которой вышел доктор Сайн, весь запакованный в элегантный пластиковый костюм — термосберегающий, по последнему слову моды и техники.
— Ожила, значит, — сказал он Тинбейну, опускаясь на колени рядом с могилой, несколько секунд прислушивался, а затем крикнул: — Миссис Бентон, вы меня слышите? Вам хватает воздуха?
Из-под земли донесся слабый дрожащий голос, и Линди тут же перестал бурить.
— Здесь так душно и так темно, и мне все время очень страшно. Я бы хотела поскорее выписаться домой. Вы собираетесь меня спасать?
— Миссис Бентон, мы как раз бурим скважину! — крикнул доктор Сайн, сложив руки рупором. — Немного потерпите и ничего не бойтесь. Воздух будет через пару минут. Ты что, — спросил он у Линди, — даже ничего ей не кричал?
— Мне работать нужно, — огрызнулся Линди, возобновляя бурение, — а не языком болтать. Поговорить, это и вы можете. Да еще отец Файн.
Бурение совсем подходило к концу, заметил Себастьян, отходя от могилы. Он брел по кладбищу, вслушиваясь в него и в мертвецов, лежавших под могильными плитами. Тленных, как называл их Павел, которые однажды, подобно миссис Бентон, станут нетленными. И эта смертная, думал он, станет бессмертной. И сказанное осуществится, смерть будет побеждена. О смерть, где твое жало? Могила, где твоя победа? И так далее. Он бродил по кладбищу, светя себе фонариком и стараясь не спотыкаться о могильные плиты. Он двигался медленно, очень медленно, и все время прислушивался — не буквально, не ушами, а чем-то таким, внутренним — к смутному шевелению под землей. Те, думал он, которые вскоре станут старорожденными, частицы их плоти уже сползаются, находя свое прежнее место; он ощущал непрестанный процесс, сложную, нескончаемую активность кладбища, и это преполняло его энтузиазмом, даже возбуждало. Разве возможно что-либо более оптимистичное, более мощное в своем стремлении к добру, чем это воссоздание тел, которые, по выражению Павла, истлели, а теперь, в хобартовской фазе, обратили тление вспять.
Единственное, думал он, в чем ошибся Павел, так в том, что ожидал этого еще при своей жизни.
Теперешние старорожденные были последними, кто умер, с этим было покончено в июне 1986-го. Но, согласно Алексу Хобарту, обращение времени будет двигаться все дальше и дальше, оживляя все более древних умерших, и через две тысячи лет Павел уже не будет больше «спать», как он это назвал.
2
НАБ — Новая Английская Библия, английский перевод Библии, из которого Новый Завет был напечатан в 1961 г., а Ветхий Завет и апокрифы — в 1970-м, то есть уже после написания этого романа.
3
«Первое послание к коринфянам», 15:51—52.
4
Библия короля Иакова — английский перевод Библии, вышедший в 1611 г.