Миткаль

Удивляясь его доброте, я по деревянной лестнице направилась на второй этаж, где было всего две комнаты, объединённые балконом. Миновав высокую ступеньку, я подошла к резным деревянным перилам. Дом дядюшки стоял на холме, и отсюда город был как на ладони. Смешно сказать, но я на мгновение почувствовала себя словно на картинке из детской книги сказок.

К полудню выглянуло солнце и сейчас заливало своими яркими лучами город. Он казался пестрым островом, плывущем в душном зелёном океане леса, со всех сторон его омывающем. Правильно ли я сделала, что приехала сюда? Не была ли это глупая детская блажь, неспособность решить, казалось бы, пустяковую задачу? Один умный человек, лицо которого я уже забыла, говорил, что бегством ты только множишь силы того, от чего бежишь, чтобы потом сойтись с ним лицом к лицу. Банальные слова, хотя в глубине души я с ними согласна. Но так же я знала и то, что не буду жить спокойно в своём родном городе. Я не могла выйти на улицу, потому что он сидел на лавочке и поджидал меня. Куда бы я ни отправилась, он шел за мной, как уродливая тень, к которой я не привыкла бы никогда. Уж лучше буду выдерживать ужасающий цинизм дядюшки, чем слушать ночью стук в дверь и громкие крики, будящие весь подъезд: «Пусти, юбимая! Откгой! Обними меня! Я хосю к тебе! Юбимая! Юбимая! Юбимая!».

Ещё немного побродив по дому, я взялась за мытьё полов. Площадь пыльного паркета была весьма обширна, и к тому же мыть его надо было аккуратно, потому как от большого количества воды паркет мог разбухнуть. В довершение всего после мытья дядюшка велел натереть его мастикой, чтобы блестел, как зеркало. С мытьём я справилась медленно, но без особых затруднений, несмотря на то, что приходилось таскать воду из колонки. Натирать же мастикой пол оказалось однообразно и тяжело. И в три раза медленнее, чем мыть полы.

Я очень устала, зато полы стали зеркальными. Мне осталось осилить только небольшой кусок паркета в коридоре перед самой кухней – и все!

Стрелки явно антикварных часов с кукушкой подходили к цифре VIII.

В глазах рябило от бесконечных узоров «елочкой», а в носу стоял специфический запах мастики. В глупой вязаной шапочке, которую я надела, чтобы на волосы не оседала пыль, под конец уборочных действий стало очень жарко. Так же как и в старом дядином спортивном костюме, который висел на мне мешком. Так же как и в заскорузлых садовых перчатках.

Увлекшись, я поздно услышала голоса за входной дверью, которая как-то слишком внезапно открылась. В это мгновение я вспомнила, что у дядюшки сегодня гости. Почти сразу зажегся верхний свет, и я увидела на пороге дядю в компании трех мужчин и двух женщин, у одной из которых в руках были чайные розы. Они уставились на меня, стоящую на четвереньках с резиновыми губками на руках, как-то слишком уж удивлённо. Словно диковинного зверька увидели.

Почему-то первое, о чем я подумала – у девушки с розами сегодня день рождения. Короткие светлые волосы, крупные красные бусы на шее, вся какая-то утонченная, она так и светилась. Мгновением позже до меня дошел весь комизм ситуации, потому что сейчас, в вязаной шапочке и, главное, в классической позе Золушки, я сильно отличалась от этих праздничных и нарядных людей.

Но самое, пожалуй, интересное заключалось в том, что, приди они десятью минутами позже, я бы встретила их умытая и переодетая.

Казалось бы, что тут такого? Ну, убирается человек, не в бальном платье же ему убираться? Зачем смотреть на меня, как на что-то крайне удивительное? Я чувствовала, как внутри собирается раздражение.

– Это моя новая уборщица, – сообщил дядя, отвечая на вопросы типа «Где ты её откопал?» и «А это не бомжиха?». – Не пугайтесь, господа, она не грязная и не заразная! Проходите, проходите! Бери пакеты, накрывай на стол, – последнее он прошипел мне.

– Мне надо переодеться, – так же тихо прошипела я. – Это грязная рабочая одежда. Неужели вам не неудобно перед гостями?

Его глаза блестели как-то слишком уж предвкушающее. Плевать ему было на гостей, вот что. Зато унизить меня – это ни с чем несравнимое удовольствие.

– Только попробуй переодеться! – с ухмылкой прошипел в ответ дядюшка. – Мой руки и быстро на кухню! И если ты думаешь, что, переодевшись, ты бы выглядела приличнее, то я должен тебя разочаровать. Ты выглядишь маленькой безмозглой бомжихой.

– Да мне плевать, кем я выгляжу. Так же, как плевать на вас и ваших друзей. Лучше подумайте о том, кем будете выглядеть перед ними вы!

Дядя задумался над последним предложением и не успел ответить, а я взяла тяжелые пакеты и понесла на кухню. Гости уже рассаживались за столом.

Им неловко было на меня смотреть. Что за дурацкий цирк? Я хотела развернуться и уйти, но что-то меня удержало. Какой-то маленький благоразумненький голосок, говорящий, что не стоит ссориться с дядюшкой.

Засучив объёмные рукава спортивной куртки, я накрывала на стол. Салаты аккуратно выложила из контейнеров с маркой магазина, где они были куплены, на тарелки. Нарезала два вида ветчины, сыр, хлеб. Даже украсила мясную нарезку листьями салата и оливками. Из разговоров я поняла, что все эти люди – сослуживцы дядюшки, и что у одной из женщин действительно сегодня день рождения, который дядюшка предложил отметить у себя.

По сравнению со всеми за столом, кроме именинницы, один из мужчин был молод – лет тридцать, а может, даже меньше. Одетый во все черное, с бледным цветом лица, который особенно бросался в глаза на фоне стоячего воротника его черной рубашки, он сидел прямо напротив кухонной стойки, где возилась я. Прихотливый рот его был чуть болезненно сжат, а прозрачные глаза взирали на мир насмешливо и высокомерно. Вместе с этим что-то угловатое, неуверенное было в его образе. Дядюшка называл его Владом и вообще, по-моему, души в нем не чаял.

С накрыванием стола управилась я довольно быстро. В довершение ко всему, налив в зелёную вазу воду, я поставила туда розы, конечно же, при этом уколовшись. От них шел восхитительный запах, а капельки воды лежали на лепестках, как осколки стекла.

Я на мгновение замерла. Я очень люблю цветы, но эти розы – не мои.

– Я могу идти, дядюшка? – устанавливая вазу в углу стола, спросила, скромно потупившись.

Молчание.

– Дядюшка? Значит, это твоя племянница? У тебя есть племянница? – сразу спросил кто-то. – А ведь говорил, у тебя вообще нет родственников. Наш одинокий волк оказался не таким уж и одиноким! И как её зовут?

Как же это противно, когда о тебе говорят в третьем лице. Дядя помалкивал. Может, он забыл моё имя? Ну, я напомню.

– Ева, – громко произнесла я таким тоном, что присутствующие не могли не обернуться на меня. – Меня зовут Ева.

– Браун? – послышался спокойный холодный голос, словно ледышки друг о друга ударились.

Не знаю, чего этот черный, как ворона, Влад ожидал. Может быть, того, что я вытаращу глаза и спрошу: «А кто это?».

– Мое отношение к Гитлеру несколько иное, чем у Евы Браун, – покачала я головой в своей лыжной шапочке. – Впрочем…

– Хочешь выглядеть умнее, чем на самом деле? – бесцеремонно перебил Влад.

– Ты видишь меня от силы двадцать минут, – парировала я. – Какое ты вообще можешь составить обо мне представление за это время? И, раз уж тут вы все, как я вижу, претендуете на комильфо… Тебе никто не говорил, что перебивать собеседника – признак дурного тона?

– Поверь, достаточное, – даже как-то устало произнесла ворона по имени Влад. – Тебе ли мне рассказывать о дурном тоне? Ты приехала сюда из глухой деревни, прочитав пару книжек Юлии Мыловой, и считаешь себя очень умной и образованной. Да, ты сильная, ты поборешь все преграды, и будешь счастлива в конце с нежным, чутким и любящим героем, – с наигранным пафосом произнес он и тут же снизил тон. – Ты выслуживаешься перед дядей в надежде, что тебе от него что-то перепадет. И невдомек бедной глупой девочке, что её удел – какой-нибудь Федя-тракторист, и животный перепих в стоге сена под блеянье коз.