Миткаль

Странно, но эта откровенность мне даже понравилась. Дядя не стал строить из себя доброжелательного родственника, и пошел напрямую. А ведь он прав. Я в далёком незнакомом городе, где единственный человек, которого я знаю – вот этот дядюшка, собирающийся использовать меня в качестве обслуживающего персонала. Я даже на нормальную работу устроиться не могу, потому что только месяц назад окончила среднюю школу и ещё несовершеннолетняя.

На что я надеялась? Боже, какая дурочка! Аплодисменты.

Но надо что-то решать и притом прямо сейчас.

– Хорошо, – хмуро кивнула я, скрипя сердце. – Уборщица – так уборщица. Не надейтесь, что это продлится долго – при первой возможности я от вас съеду, но ладно. Так и быть. Единственное, чего я прошу – не говорите со мной в подобном тоне. Вам не очень приятно моё общество, а мне, честно говоря, ваше, поэтому давайте соблюдать нейтралитет.

Пока я это все говорила, дядюшка сидел с каменным лицом, вроде бы внимательно вслушиваясь в мои слова. Левая половина его рта медленно ползла вверх, и, наконец, он, уже не сдерживая себя, расхохотался.

– Нет, ей богу, ты забавная зверушка! – заявил дядюшка, вытирая батистовым платочком уголки своих непонятного цвета глаз. – До такой степени забавная, что мне даже стало интересно, почему ты приехала. И откуда знаешь такое умное слово «нейтралитет»?

Будет оскорблять, подумала я. Будет целенаправленно, специально втаптывать в грязь, так, чтобы я четко уяснила, что являюсь никем. Угораздило же меня. А ведь по телефону был вежливый такой, доброжелательный. «Да, конечно, приезжай, дорогая», – сказал. Может, я правда адресом ошиблась? Может, на какой-то другой улице стоит какой-то другой дом, где другой дядюшка, добрый, настоящий, ждет меня не дождется?

– Вы сказали, что вам наплевать, значит, не буду смущать вас подробностями, – спокойно проговорила я. – И я ещё много других слов знаю. Например, «снобизм».

– То, что ты умеешь зубрить, как мартышка, не делает тебе чести, – сказал дядюшка презрительно. – Так что там у тебя?

– В Интернете я прочитала, что в вашем городе есть академия «Согинея», – отозвалась я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Я хотела попытаться туда поступить. Я хочу учиться.

– Ах, да, – протянул дядюшка, поднеся костяшки пальцев к носу, – ты же несовершеннолетняя. Я ещё ведь должен по идее нести за тебя ответственность. Сколько тебе там? Семнадцать? И до какой степени ты безмозглая в свои семнадцать лет! Да будет тебе известно, что эта академия частная и учеба там не из дешевых.

Это правда. В том же Интернете была указана общая цена обучения за пять лет. Сумма впечатляла. Я знала, что таких денег мне не собрать. Но было там указано и кое-что другое.

– Да, обучение платное и дорогое, – произнесла я медленно, потому что хотела сказать о своей главной надежде. – Но есть ещё четыре бесплатных места. На которые берут по результатам конкурса.

– Опомнись, дурочка! Эти четыре места для лучших, для избранных. Для блестящих. Ты не сможешь, расборка. Провалишься на первом же экзамене. Для тебя безнадежно даже говорить об этих четырех местах. Так куда ты пойдешь после провала? В официантки? Массажистки? Впрочем, и там нужно умение. Может, в проститутки? Учти, я предоставляю тебе только кров. Ты должна иметь свои деньги, потому что кормить тебя я не собираюсь.

– Сравнивая меня с аквариумной рыбкой, вы делаете преждевременные выводы, дорогой дядюшка. Хотите показать, какой вы умный по сравнению со мной, безмозглой дурочкой? Вы не знаете меня. Неужели думаете, что после всего, что вы мне наговорили, ваш кусок полезет мне в горло?

Я все заметнее крутила на своём пальце кольцо и это не укрылось от его глаз. В них читалось презрение пополам с равнодушием.

– А никто тебе этот кусок и не даст. Ни крупинки сахара. Ни пакетика чая, – процедил сквозь зубы дядя и неожиданно выдал вот что, – Если сможешь поступить, я разрешу тебе выбрать себе для жилья любую комнату в моём доме. Абсолютно любую, кроме, конечно, той, в которой живу я. Но не надейся, что тебе удастся сменить бывшую людскую на более комфортабельные апартаменты. Поступай, поступай! Пробуй. Чем круче будет твой провал, тем, в конечном счете, будет веселее мне. Расборка, – добавил он и отвернулся, давая понять, что разговор окончен и мне следует выметаться из кухни.

Дядя даёт мне один процент из ста. Или даже одну десятую процента. Иначе он бы не стал обещать такое. Ну что ж, когда я поступлю, пусть только попробует не выполнить своё обещание, данное в абсолютной уверенности того, что я глупая аквариумная рыбка.

Внутреннее убранство дядиного дома напоминало интерьер дворянской усадьбы восемнадцатого века с блестящим паркетом, пушистыми коврами, стенами, обитыми зелёными, красными и синими тканями, старинной мебелью и картинами в багетных рамах. Похоже, это действительно был каким-то чудом не тронутый революцией 1917 года дом, а не искусно воссозданный современными дизайнерами интерьер. Самой темной и холодной в дядюшкином доме была маленькая угловая комнатка, отведённая мне, с голыми серыми стенами, желтым диванчиком прямо напротив окна и консервативным комодом. Больше ничего в комнате не было, даже ковра.

Бросив сумку у дивана, я подошла к единственному окну без занавески. Прямо перед ним росла огромная ель с шершавым красноватым стволом. Из-за занавеса густых еловых ветвей мало дневного света проникало сюда. В отдалении росло несколько елей поменьше. Метрах в пятидесяти плотной стеной начинался лес.

Да, уютно. Особенно приятно мне будет смотреть ночью на лес из этого голого окна. Не то что бы я чего-то боялась, однако все же передвинула диван в угол.

Дядюшка без стука появился в дверях, когда я раскладывала по комоду свои немногочисленные вещи.

– Ну, как? – поинтересовался он нарочито бодро. – По душе рыбке её аквариум?

Я сочла за лучшее ничего не отвечать. Он молча наблюдал за мной. Это страшно раздражало. Остановившись с платьем в руках, я повернулась.

– Вы что-то хотели?

– Я прибуду только вечером. Ко мне сегодня придут гости, а ты должна нам прислуживать, как настоящая горничная. Не в твоих интересах случайно, – он поставил ударение на последнем слове, – как бы ненароком пролить на кого-то кипяток из чайника. Или уронить тарелку с салатом.

– Я, в отличие от вас, играю по правилам, – бросила я, повернувшись к нему спиной.

– Глупая аквариумная рыбка, – покачал головой дядюшка и со всего размаха хлопнул дверью.

Не буду скрывать – когда за ним захлопнулась и входная дверь, дышать мне стало намного легче.

Зачем-то выждав минут двадцать, я выскользнула в коридор, двинувшись по анфиладе комнат. Странно, но тогда, как многие люди пытались сделать своё жилище современнее, дядюшка, наоборот, пытался сделать его старомодным. И если мне не изменяют скромные познания, то некоторые вещи здесь, например, диван, обитый тканью в крупную сине-белую полоску в гостиной, или статуэтка гончей собаки на туалетном столике в дядиной спальне, действительно старинные и дорогие.

Побродив по первому этажу, я засомневалась в наличии здесь ванной комнаты, пока не наткнулась на невзрачную белую дверку. За ней и оказалась ванная, которой, к моему сожалению, сто лет никто не пользовался. Здесь горела только одна тусклая лампочка, освещающая уходящие вверх стены, обложенные старинным кафелем грязно-розового цвета, и сизый от подтёков потолок. Посредине комнаты на высоких ножках в виде львиных лап стояла старая-престарая ванна, не похожая на такие, которые делают сейчас. Внутри она была вся жёлтая от извести и грязи. Из края ванны торчали два загнутых латунных крана с горячей и холодной водой, которые не работали. Больше тут ничего не было, даже зеркала.

Лампочка качнулась, и тени разбежались по кафельным стенам. На мгновение мне показалось, что они живые, а стены уходят в бесконечность. Я щелкнула выключателем и отступила назад, в свет коридора. По сравнению с этой комнатой людская показалась мне номером vip. И почему дядюшка не поселил меня прямо здесь? С него бы сталось.