Страница 24 из 28
В субботу после обеда Генрик Гольдшмит обыкновенно собирал детвору из нескольких дворов в своей комнате на Хлодной (комната была на первом этаже) и устраивал «игры». Я приходила помогать ему в этих играх{86}.
В «Правилах жизни» Корчак тоже вспоминает этот период:
Мы выдавали книги в субботу вечером и в воскресенье после полудня.
Но читатели собирались задолго до открытия читальни – в передней, на лестнице и на улице. <…>
Они стояли так в летнюю жару и в зимнюю стужу. Им было не лень, и они никогда не скучали: один заказывал книги у другого{87}.
В этих бесплатных читальнях работала и панна Янина Горвиц – пишу об этом с гордостью, дабы подчеркнуть, что моя семья и Корчак с юных лет шли одними и теми же дорогами, жили одним и тем же убеждением: никто не свободен от ответственности за происходящее вокруг, а жизнь имеет смысл лишь тогда, когда становится активной и творческой.
Но не только гуманитарии собирали вокруг себя учеников, передавая им знания, которых не мог дать русифицированный университет. Нельзя не вспомнить о варшавских врачах, внесших огромный вклад в развитие медицины и образования. Специалисты высокого класса, выпускники великолепной Варшавской главной школы или европейских университетов, бескорыстно делились умениями с младшими коллегами. Они создавали клинические отделы в больницах, где работали, чтобы студенты могли проходить практику под их руководством. Организовывали исследовательские семинары, научные кружки.
Бывает так, что, когда человек отчаянно ищет цель, на его пути появляется посланник судьбы, который меняет ход событий. Кем-то подобным в жизни Корчака стал не раз упоминавшийся здесь доктор Юлиан Крамштик. Сын Исаака Крамштика, известного казначея времен январского восстания, он окончил медицинский факультет Варшавского университета, был замечательным педиатром, не только практикующим врачом, но и ученым. Однако, будучи евреем, он не мог получить ученую степень. Поэтому не стал профессором. Крамштик работал в детской больнице Берсонов и Бауманов – сначала участковым врачом, затем ординатором – и вел курсы дополнительного образования для студентов-медиков, на которые попал Генрик Гольдшмит. Они подружились, несмотря на разницу в возрасте. Впоследствии эта дружба повлияет на дальнейший ход нашей истории.
10
Такой скучной книги, как моя жизнь, я еще не встречал
Водку я пил, конечно, не раз ставил на карту жизнь, не мятую бумажку. Только на девушек у меня не было времени…
Начинался двадцатый век, который – как пророчил Болеслав Прус в «Недельной хронике»[18] – должен был принести одни лишь перемены к лучшему. Общественный прогресс. Развитие промышленности. Благоденствие. Расцвет искусства. Всеобщее довольство жизнью.
В 1900 году Генрику Гольдшмиту было двадцать два года; по заказу главного редактора «Кольце» он вместе с друзьями-журналистами писал криминальную повесть с продолжением – «Лакей (Из дневников подлеца)», по образцу зарубежных изданий. Они, наверно, от души веселились, выдумывая нелепые похождения актрисок и зажиточных вдовушек, попавшихся в сети коварного лакея. Каждую главу писал другой автор, под псевдонимом – было бы трудно подписывать эту околесицу собственным именем. Но шеф был доволен и сделал молодым людям заманчивое предложение: по очереди печатать у него сатирические фельетоны на всю страницу.
«Я – человек, невероятно заинтересованный вопросами воспитания»{88}, – объявил студент второго курса медицинского факультета в фельетоне, подписанном «Ген.Рик», приступая в 1901 году к новой форме сотрудничества с «Кольце». В этой вещи он описал свой разговор с изумленным редактором, которому предложил переделать юмористический еженедельник в педагогический журнал. Добился он только разрешения время от времени, в промежутке между текстом об искусственном кормлении осиротевших котят и отзывом о новой пантомиме в цирке Чинизелли, писать что-то на интересующую его тему. При условии, что рассмешит читателей. Так между двумя шуточками ему удавалось вплести идеи о безрассудной, деморализующей любви родителей к чадам или о бессмысленных требованиях школы, пичкающей учеников ненужной информацией.
В том же 1901 году «Чительня для вшистких» начала печатать с продолжением повесть «Дети улицы», подписанную уже не «Ген.Рик», а «Януш Корчак». Начало повести наводит читателя на мысли об извращениях. Таинственный незнакомец в пенсне с темными стеклами за три тысячи рублей покупает у пьяницы из варшавских трущоб двух маленьких оборвышей – мальчика и девочку. Отвозит детей в уединенный дворец, но там, вопреки ожиданиям, действие развивается вовсе не в духе повести маркиза де Сада. Антка и Маньку ждут чистая одежда, сытная пища, умелый уход, обучение и моральная поддержка, одним словом – шанс на физическое и духовное возрождение. Незнакомец, некогда распутный граф Заруцкий, хочет таким образом искупить грехи молодости.
Можно смеяться над наивностью фабулы. Но удивляет психологическая точность, с которой автор рисует образы пролетарских детей, показывает их отношение к жизни, особенности характера, бесстыдный цинизм, наивные мечты. Чувствуется, что он хорошо знаком с этой средой. И возникает подозрение: почему молодой человек из интеллигентной семьи столько времени проводит с варшавскими уличными мальчишками, а не с ровесниками? Откуда этот неотвязный интерес к детям, живущий в нем с гимназических лет? Я не вправе бесцеремонно копаться в чужом подсознании, охотиться за скрытыми травмами и комплексами, ставить стереотипные диагнозы. «Разлаженные отношения с родителями», «психологическая незрелость», «боязнь противоположного пола», «неудачи в половой жизни» – разве только из-за этого становятся педагогами? Может, достаточно ответа Корчака: «Я воспитатель просто потому, что всегда лучше всего чувствовал себя среди детей»{89}.
Он отнюдь не был ангелоподобным юношей. Его влекла темная сторона жизни: вылазки в места обитания варшавского люмпен-пролетариата, где среди изгоев и «продажных женщин» можно было ощутить дрожь декадентского восторга. Его спутником был Людвик Станислав Лицинский, парень старше его на пару лет, «цыган», бунтарь, ненавистник мещанского уклада, писатель, сегодня почти никому не известный, создатель ужасающих картин жизни на самом дне общества. В рассказе «Странные дела» из цикла «Галлюцинации» он писал о совместных ночных прогулках с Генриком: «Мы вместе посещали лупанарии и кабаки, вместе шлялись по песчаным берегам Вислы, праздновали именины проституток, напивались отвратительной вонючей водкой с головорезами…»{90}
В этих эскападах принимала участие Зофия Налковская-Ригер, недавно вышедшая замуж, дочь духовного наставника Корчака – Вацлава Налковского. Она описывала Корчака в письме к подруге: «Затем приехал Лицинский, и началась самая интересная пора. С Корчаком, Первоцкой и художником – мы ночи напролет шлялись по всяким притонам. Я целовалась с содержанкой хозяина прачечной, где стаканами пила самую дешевую водку. При этом, для контраста – изысканные вечера у Лицинского в гостинице, где я была единственной женщиной – и где достигла зенита славы – и излишеств»{91}.
В рассказе Лицинского «Странные дела» спутник ночных эскапад писателя фигурирует под именем Януш. Что в этом портрете правда, а что – младопольская экзальтация? Сохранилось так мало личных записок о Корчаке, что каждая уцелевшая кроха воспоминаний будит воображение. Лицинский утверждал, что Януш не мог вынести упорядоченной, регламентированной десятками обязанностей жизни, «задыхался в опрятной, отполированной матерью комнатке», стыдился своей интеллигентности, ограждавшей его от неизлечимо больного мира нищеты и преступности.
86
Helena Bobińska, Pamiętnik tamtych lat, Warszawa 1966, wyd. drugie uzup. i popr., s. 17.
87
Janusz Korczak, Prawidła życia, w: Dzieła, t. 11, wol. 1, s. 76.
18
С 1875 по 1901 г. Прус публиковал свои ежененедельные фельетоны-«Хроники»: сначала в газете «Курьер варшавский», потом в «Курьер Цодзенны», «Тыгодник илюстрованы» и др.
88
Janusz Korczak, Felieton “Kolców”, “Kolce” 1901, nr 1, w: Dzieła, t. 2, wol. 1, s. 224.
89
Trzy kwadranse z Dr.Korczakiem, “Mały Przegląd” 10 II 1933, w: Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 86.
90
Ludwik Stanisław Liciński, Dziwne rzeczy, w: Halucynacje. Z pamiętnika włóczęgi, Kraków 1978, s. 43.
91
List Zofii Nałkowskiej do Zofii Villaume, X 1904, cyt. za: Zofia Nałkowska, Dzie