Корчак. Опыт биографии

Анне в 1896 году исполнился 21 год. Она давно уже была девушкой на выданье, но болезнь отца, должно быть, отодвинула вопрос замужества на задний план. Бесприданнице, еще и с самоубийством в семье, трудно было найти мужа. Она не сидела в ожидании, сложа руки. Скорее всего, Анна помогала матери в организации пансиона. Она хорошо знала иностранные языки, могла давать частные уроки. Сестра Генрика, о которой практически ничего не известно, кажется прозрачным, почти невидимым существом, будто из сна. Где и когда она познакомилась с таинственным человеком, за которого вышла замуж и с которым поехала в Париж? Как случилось, что в ее истории трагически повторилась судьба матери? Муж Анны, Жозеф Люи, страдал венерическим заболеванием – вероятно, как и Юзеф Гольдшмит. А в 1909 году он покончил с собой.

Восемнадцатилетнему Генрику оставались еще два года учебы в гимназии. Он знал, что должен найти деньги на обучение – около шестидесяти рублей в год – и помогать матери кормить семью. Стал давать больше частных уроков. Начал хуже учиться. Остался на второй год в том же классе.

Перемены в своей жизни он позже прокомментировал, коротко и без грусти, в книге «Правила жизни», вышедшей в 1929 году: «Когда я был маленьким, то был богатым, а потом уж стал бедным, так что мне знакомо и то и другое. Знаю, что можно и так, и так быть порядочным и добрым, что можно быть богатым и очень несчастным»{68}.

Как и герой «Исповеди мотылька», он писал экзальтированные поэмы, посылал в варшавские журналы; их, как правило, отвергали. Спустя годы в фельетоне «Мое последнее стихотворение» Корчак описал случай, из-за которого он не стал поэтом. Он добился аудиенции у самого Александра Свентоховского, отца польского позитивизма, публициста, писателя, главного редактора политического, общественного и литературного еженедельника «Правда».

Наконец-то я увижусь с литератором. Он скажет, есть ли у меня талант.

Пришел. Садится. Смерил меня проницательным взглядом – по крайней мере, так мне казалось. Сильно бьется сердце.

– Ну что, юноша, – стишки пописываешь?

Отвечаю кивком. Хотелось отпрянуть: во взгляде, в вопросе чувствую пренебрежение. Щеки пылают. Сердце будто стынет. Сказал бы «ты», а не «юноша». «Стишки» вместо «стихов». «Пописываешь» вместо «пишешь». Истинный литератор проник в мои мысли. Ласково улыбнулся, ободряюще сказал:

– Ну, смелей!

Я вынул ненужный листок – стихотворение знал наизусть, <…> оно было длинным и кончалось так:

Мечты, надежды

Хочу отринуть,

Не нужно новых

Попыток, троп.

Позвольте выйти,

Позвольте сгинуть,

Найти при жизни

Позвольте гроб.

Он грустно улыбнулся:

– Разумеется, позволим, раз тебе так хочется. <…>

Я перестал писать стихи. И благодарен за доброжелательную критику{69}.

Однако он не отказался от литературных амбиций. Учитель, заставший его врасплох на уроке – Генрик писал повесть под партой, – насмехался: «У Гольдшмита нет времени на учебу. Гольдшмит хочет писать в газетках по две копейки за стишок»{70}. Он был прав: через пять месяцев после смерти отца Гольдшмит дебютировал в печати. В известном юмористическом журнале «Кольце» был опубликован его фельетон под названием «Гордиев узел», подписанный псевдонимом «Ген.». Текст нельзя назвать особо смешным, и он не свидетельствует о большом таланте, но эта дебютная работа, если рассматривать ее в исторической перспективе, показывает, как рано зародились педагогические пристрастия автора. Он пылко критиковал тогдашнюю систему образования и задавал пафосные вопросы: «Неужели у домашнего очага всегда будут безраздельно властвовать мамки, няньки, фребелички, бонны, немки и француженки, гувернантки, репетиторы и гувернеры, учительницы и учителя? Неужели никогда их место не займут родители?»{71}

Видимо, он жил с чувством постоянной обиды на отца и мать. Почему? Потому что не получил от них достаточно тепла, что они не уделили ему достаточно времени, не утолили детскую потребность в близости?

Этот первый фельетон понравился редакторам и читателям. Генрика попросили написать еще. В следующей юмореске он вновь занялся вопросом отношения родителей к потомству, вступая в спор с некой дамой, которую пытался убедить, что «невозможно хорошо воспитывать детей, не просмотрев ни одной книги по педагогике»{72}. Она – мать – утверждала, что важнее всего родительский инстинкт, он – теоретик материнства – считал ее идиоткой. Читателям и в голову не приходило, что их ментору восемнадцать лет, что у него низкие оценки по алгебре и он боится, что не перейдет в следующий класс.

Генрик не ограничивался одними лишь педагогическими проблемами. Его интересовали и другие темы. Не так уж остроумны его насмешки над заботами девушек на выданье, над женской природой, супружескими размолвками, бесстыдством парочек, воркующих вечерами в Саксонском саду, неудобствами загородной местности. Видно, что он понятия не имел обо всем этом. И тем не менее, печатаясь все чаще, он формировал собственный стиль – лапидарный, самоироничный.

«Кольце. Юмористическо-сатирический иллюстрированный еженедельник» пользовался большой популярностью среди варшавян, хотя уровень этой развлекательной газеты порой снижался до предела. Как и всегда, облик еженедельника зависел от сменявших друг друга издателей. Если их интересовала главным образом прибыль – они искали себе нетребовательных читателей, поставляя им тривиальное чтиво. Если редактором становился человек более высоких стремлений, он приглашал к сотрудничеству таких авторов, как Болеслав Прус, Клеменс Юноша-Шанявский, Виктор Гомулицкий. Большую художественную и историческую ценность представляли иллюстрации, прежде всего работы Францишека Костшевского.

На тот момент, когда сотрудником журнала стал гимназист «Ген.», еженедельник переживал тяжелые времена, но идеологические тезисы, изложенные в обращении редакции, обнадеживали читателя:

Сатира и юмор, бичевание пороков и нелепостей, а также здоровый смех – вот наш девиз. Мы не видим ни аристократов, ни демократов, знать не знаем ни евреев, ни антисемитов, для нас существуют только люди, которые поступают разумно или глупо, честно или недостойно{73}.

Такая программа подходила гордому юноше. Показательно, что в молодости он не занимался еврейской проблематикой, так часто появлявшейся в прессе тех лет. И, в отличие от отца, он не печатался в еврейских журналах. Генрик считал себя представителем польской культуры, не ощущал связи со своими корнями и морального долга писать на еврейскую тему. Слог его становился все лучше. Деньги, которые платила редакция, значительно пополняли семейный бюджет, поэтому он много писал.

Его развитию особенно способствовал еженедельник «Чительня для вшистких», где он начал печататься на последнем году обучения; работа там позволяла ему развивать дидактические наклонности, несколько раздражающие в столь молодом человеке. Газета имела подзаголовок «Литературный еженедельник для польских семей» и предназначалась «для народа», то есть для читателей, ищущих легкого и познавательного чтения, элементарных сведений о мире, советов о том, как следует жить. Изданию был присущ католический уклон, но никого не смущало, что интеллектуальным и духовным развитием польских семей занимается еврейский гимназист, который рассказывает о Генрике Сенкевиче, Станиславе Монюшко, о выставках живописи, музыке, детской и юношеской гигиене, о самостоятельности, воображении, нужде, развлечениях, женских обязанностях.

Однако он хотел большего. В «Исповеди мотылька» посмеивался над героем, то есть над самим собой, школьником, пишущим драму под названием «Немезида» – историю сына, страдающего за грехи отца. Школьник представляет себе, как его пьеса получает первый приз на конкурсе, ее ставят в театре. Премьера, буря оваций, море цветов, молодой автор на сцене, родители плачут от радости в зрительном зале.

68

Janusz Korczak, Prawidła życia, w: Dzieła, t. 11, wol. 1, s. 57.

69

Janusz Korczak, Mój ostatni wiersz, “Nasz Przeglad” 1927, nr 1, w: Dzieła, t. 14, wol. 1, s. 21, 24.

70

Igor Newerly, Żywe wiązanie, Warszawa 2001, s. 48.

71

Janusz Korczak, Węzeł gordyjski, “Kolce” 1896, nr 39, w: Dzieła, t. 2, wol. 1, s. 169.

72

Janusz Korczak, Pogódżmy się, “Kolce” 1896, nr 46, w: Dzieła, t. 2, wol. 1, s. 172.

73

Od redakcji, “Kolce” 1895, nr 51, cyt. za: Janusz Korczak, Dzieła, t. 2, wol. 2, s. 526 – 527.