Страница 17 из 24
– Господи, как грубо! Мы же не животные!
– Во многих ситуациях человек ведет себя намного хуже, чем дикие звери. Но я не стану надоедать тебе своей философией, она того не стоит. Однако же вернемся к моим страхам. Первое время рождение ребенка представлялось мне событием отдаленным, и я об этом не думал. И уж тем более оно не вызывало у меня тревоги. Но потом мне пришлось присутствовать при родах той женщины в Галиции, и, правду сказать, это было ужасно – кровь, крики, это истязание материнской плоти… С тех пор я не могу избавиться от какого-то сакрального страха. Я представляю тебя на месте этой женщины и временами думаю о том, что это может кончиться трагически. И тогда мне придется жить без тебя, воспитывать ребенка и, вполне вероятно, винить себя, Анжелина, в твоей смерти. И эти мысли преследуют меня уже много недель.
– Но… Луиджи, не надо бояться, – возразила она. – Думаю, у меня достаточно опыта, чтобы оценить свое состояние, как теперь, так и перед родами. И я позову ту даму, что поселилась на дороге в Сен-Жирон. Со мной ничего не случится!
– Я не могу быть полностью в этом уверен. Энджи, дорогая, попытайся меня понять и, прошу еще раз, прости меня!
Она закрыла глаза и уткнулась головой ему в шею.
– Я тебя прощаю! И ты меня прости, я наговорила лишнего, на самом деле я так не думаю. Что на нас нашло? Я тебя люблю, я это точно знаю, но я так легко поддалась гневу…
– А я – ревности и малодушию, – кивнул он. – Забудем этот мучительный день, мы должны быть сильными, я и ты! И нам надо снова привыкать жить в городе. Завтра ты будешь отдыхать, а я поиграю на фортепьяно на улице Нобль. Завтра не будет больше ни ссор, ни обмена колкостями.
– Да, ты прав. Скоро лето, и этим надо пользоваться! Ты будешь играть и писать музыку, как мечтал там, в Испании, а я постараюсь быть очень осторожной, если, конечно, у меня будут пациентки.
– Ты в этом сомневаешься?
– Как тебе известно, в наших краях появилась новая акушерка, и, может статься, в моем диспансере станет меньше посетительниц.
Луиджи засмеялся и чмокнул жену в лоб. Анжелина еще крепче прижалась к нему, ее волнение не до конца улеглось.
– Люди станут приглашать к роженицам повитуху Лубе, не тревожься!
– Надеюсь на это всей душой, Луиджи! Я буду сама не своя, если перестану практиковать. Я не исполню волю матери…
Он покачал ее, как ребенка, желая утешить. Анжелина почувствовала, что понемногу успокаивается.
– И ты, и я – страстные натуры, поэтому размолвки неизбежны, – проговорил он, и по тону невозможно было понять, говорит он это серьезно или шутит. – Но они пройдут быстро и не причинят вреда, как летняя гроза над лесом.
Она подтвердила свое согласие с ним вздохом и запрокинула голову, желая получить поцелуй. Через несколько минут они уже поднимались в спальню, держась за руки и целуясь чуть ли не на каждой ступеньке.
Сен-Жирон, утро понедельника, 8 мая 1882 года
Леонора лежала на кровати в тонкой сорочке из розового шелка. Одна ее рука вытянулась вдоль тела, другую она закинула за голову. Белокурые волосы, которые она так любила распускать по плечам, разметались цветками по белой подушке.
– Моя красавица, моя прелестная козочка! – восхищенно пробормотал судья Пенсон, ощущая новый прилив вожделения.
Закоренелый холостяк, он в ранней молодости обручился с девушкой из буржуазной семьи, но незадолго до свадьбы невеста расторгла помолвку. В Тулузе он приобрел привычку посещать женщин легкого поведения. Давний друг Жака, старшего из братьев Лезаж, он поддался очарованию Леоноры после нескольких совместных застолий в усадьбе. Однако он не отважился бы покуситься на ее честь, если бы молодая женщина однажды сама не бросилась к нему в объятия. О том вечере у него остались восхитительные воспоминания.
– Моя козочка, ты сводишь меня с ума! – прошептал он, склоняясь над любовницей. – Я – счастливейший мужчина на земле с того дня, когда ты так смело поцеловала меня, в субботу, 4 марта, в темноте библиотеки. Я, конечно, подозревал, что ты несчастлива с мужем, но я и подумать не мог, что он тебя бил, тем более когда ты была в положении!
– Чш-ш-ш, я хочу забыть о жестокости Гильема. Все мои мысли только о тебе. Прошлое больше не имеет значения, Альфред.
Она сладострастно потянулась, польщенная тем, что возлюбленный жадно взирает на нее. Но уже в следующее мгновение улыбка сошла с ее лица, она прикрылась простыней и привстала.
– Мне пора одеваться, – проговорила она.
– Уже?
– Да, мне еще нужно заглянуть к портнихе. Но перед уходом я хотела кое о чем тебя спросить. Вопрос юридический, но для меня это важно.
– Я слушаю!
Судья был заинтригован, поскольку Леонора впервые обратилась к нему за профессиональным советом.
Он поспешил надеть штаны и поправить рубашку, которую не снимал во время их с Леонорой любовной схватки.
– Не смотри на меня так, Леонора. Это не смешно. Говорить о правосудии и законах комфортнее, когда ты одет соответствующим образом.
– Альфред, мне бы и в голову не пришло над тобой смеяться.
Она схватила свои панталоны, нижнюю юбку и корсет. Он следил за ней взглядом, полным восхищения.
– Ты удивишься, а может, и встревожишься, когда я скажу, что слышала об одной акушерке, которая практикует аборты. Это ужасно, и Церковь жестоко за это карает. Когда я об этом думаю, у меня прямо мороз бежит по коже! Если Господь запрещает это деяние, как смотрит на него закон? Ведь аборт – это преступление, ты согласен?
Бледный от возмущения, судья теребил в руках галстук.
– Конечно это преступление, и за него предусмотрено наказание вплоть до тюремного заключения, причем как для той, кто совершил эту гнусность, так и для женщины, по чьей просьбе это произошло.
– Не слишком тяжелое наказание, – пробормотала Леонора.
– Не говори так, моя красавица! Я имел в виду случаи, когда есть смягчающие обстоятельства и дело рассматривает суд присяжных. Присяжные заседатели могут проявить милосердие к обвиняемым, но в Тулузе был случай, когда одну матрону из квартала «красных фонарей» отправили на каторгу за то, что она провела множество таких операций.
– Я считаю, что каторга – это наименьшее, чего эти негодяйки заслуживают! – заявила молодая аристократка.
– И тебе известно имя этой акушерки? – спросил Альфред Пенсон уже с профессиональным интересом.
– Пока нет. Я услышала разговор случайно, но могу уточнить имя, если порасспрошу прислугу.
– Будь осторожна, моя прелесть. Слухи не всегда оказываются правдой, да и эти «делательницы ангелов», как их называют в народе, обделывают свои делишки в строжайшей тайне и пациенток приводят ночью, чтобы никто не видел. Находятся несчастные, которые пользуются их услугами…
Леонора как раз застегивала пуговицы на тугом лифе своего бежевого с черной отделкой платья для прогулок. Она надела маленькую шляпку-ток, украшенную фиалками, и закрепила ее длинной шпилькой с перламутровой головкой.
– А что бы ты сделал, если бы я узнала имя этой женщины? – спросила она.
– Уведомил бы полицию, и жандармы взяли бы ее под стражу. С твоей стороны это был бы очень достойный поступок, Леонора. Можно сказать, ты бы поспособствовала оздоровлению местной морали, но, увы, окончательно вывести эту чуму из наших городов и селений не удастся. Но хватит об этом, я не хочу обсуждать с тобой все эти мерзости. Скажи лучше, когда мы снова увидимся.
– Альфред, а если бы я забеременела? – спросила молодая женщина очень тихо. – Что бы мы тогда делали? Ты об этом думал?
– Леонора, мы принимаем меры и…
– Это правда, но беременность все равно может случиться. Мой свекор не дурак, и он знает, что мы с Гильемом давно не спим вместе. Это был бы скандал и позор для нас обоих. Твоя репутация слуги юстиции, да и моя были бы испорчены.
Судья потер подбородок. Вопрос его озадачил, и он не понимал, к чему ведет любовница. Покраснев от волнения и пряча глаза, он тем не менее привлек молодую женщину к себе.