Страница 18 из 33
Винтовка тянула вниз. Ремень больно тер плечо. Вовка перекинул ее на другое плечо, но легче не стало. Он то и дело цеплялся стволом винтовки за ветви.
— Вовка, сюда! — донесся голос Саньки.
Продравшись сквозь густой кустарник, Вовка увидел небольшую впадину, густо поросшую травой. Где–то под листьями журчала вода.
Санька сидел на мшистом камне, винтовка и сумка лежали рядом. Конопатое его лицо, волосы и рубаха были мокрыми. Санька щурился от удовольствия, и его курносый нос становился еще меньше.
Вовка облизнул пересохшие губы, сбросил ношу и припал к ручью. Ручей был маленьким, проворным, весело журчал, перекатываясь через камушки, обмывая белесые корни трав и деревьев. Вода приятно освежала лицо. Напившись, он, фыркая, стал мыть руки, лицо, шею.
Санька тем временем нарвал заячьей капусты, черники. Ребята подкрепились. Только сейчас они почувствовали, как устали. Некоторое время молчали, лежа на траве.
— Надо выбрать место для ночевки, — сказал Санька, пожевывая травинку. — Давай пойдем вниз по ручью.
Вовка нехотя встал, вынул компас, определил, в каком направлении течет ручей.
— Можно и по ручью, он как раз на восток течет.
Тропинка, петляя среди деревьев и кустарников, то уходила от ручья, то приближалась к нему, а в некоторых местах и пересекала его.
В лесу становилось сумрачней. Деревья потемнели. Лишь остроконечные вершины сосен ярко горели, покрытые позолотой вечернего солнца.
Птицы, словно соревнуясь друг с другом, пели на все голоса, наполняя лесную чащу звонким щебетанием.
Ребята вышли на лесную полянку. С краю возвышалась небольшая копна свежего сена. Ребята с удовольствием взобрались на нее. Сено было душистым, теплым.
— Тут останемся или в кустах будем спать? — спросил Санька.
— Можно и тут, — ответил Вовка. Вставать ему не хотелось.
— Тогда давай нору сделаем, — предложил Санька, — заберемся в нее, как медведи в берлогу, и вход закроем. Нас никто и не увидит, хоть рядом будет стоять. Согласен?
— Можно и нору. Только давай еще чуть–чуть полежим.
— Давай. Люблю поваляться на сене. — Санька оживился, заулыбался. — Знаешь, зимой, когда на дворе морозище лютует, заберешься в сарай, влезешь на сеновал, подымешь слой сена, как одеяло, и нырнешь под него. Укроешься и лежишь. От сена дух такой приятный, каждая травинка пахнет летом и солнцем.
— Я ни разу зимой не лежал на сеновале, — признался Вовка, — у нас дома нет сена. Зато знаешь какая зимой Москва красивая. Идешь из школы, снег скрипит под ногами, деревья в инее, крыши и скверы белые, а кругом — огни, огни!
Вовка и Санька вспоминали о зиме, о доме, о школе, о товарищах. Но, словно по уговору, не говорили о родителях, хотя каждый в эту минуту думал о них.
Ночь наступила как–то сразу. В лесной чаще захлопала спросонья крыльями птица, послышался какой–то писк, тонкий и жалобный.
Вовка долго не спал, прислушивался, ворочался, ощупывал лежащую рядом винтовку, на всякий случай открыл кобуру пистолета. Встреча с медведицей все еще стояла у него в глазах. Он от души позавидовал посапывающему рядом Саньке. «Ему не привыкать, — думал Вовка, переворачиваясь на другой бок, — он в лесу, как дома».
С утра Вовка занимался стрелковым делом; заряжал и разряжал винтовку, щелкал затворами, целился в пролетавших птиц. Потом Вовка строгим тоном учителя объяснил брату устройство браунинга и, к великой радости Саньки, дал ему «поклацать».
— Я тоже себе такой найду, — мечтательно говорил Санька, возвращая оружие.
Ребята так увлеклись, что не заметили, как из лесной чащи вышли два человека. Вовка и Санька опомнились, когда услышали шаги совсем рядом.
— Прячь оружие, — шепнул Санька, засовывая винтовку в сено.
Но незнакомцы уже подходили к ним.
— Вы чьи? Откуда? — спросил один из них сиплым, простуженным голосом. На нем были рваная красноармейская гимнастерка и штатские брюки. Длинный рубчатый шрам, пересекавший лицо от виска до подбородка, придавал ему жесткое выражение.
Его товарищ был выше ростом, с добрым, простодушным лицом. Он придерживал на правом плече грязную, в кровавых пятнах повязку.
Вовка и Санька настороженно, исподлобья смотрели на незнакомцев. Удирать было поздно: их сейчас же догнали бы. Поэтому они молча сидели у стога, незаметно заталкивая подальше торчащие приклады винтовок.
Человек со шрамом повторил свой вопрос.
— А вы кто такие будете? — осмелел Вовка.
— Не твоего ума дело! — оборвал он Вовку. — Отвечай, когда старшие спрашивают.
— Мы? Мы детдомовские, — соврал Вовка.
— Из детдома имени Горького, — поспешно добавил Санька.
— А когда вы попали в детдом? — поинтересовался раненый.
— Давно, — ответил Вовка, — с детства.
— С самого раннего, — подтвердил Санька.
Человек со шрамом усмехнулся и подошел к Саньке.
— Что прячешь? Тебя спрашиваю, что в сено заталкивал?
— Нет… ничего, — залепетал Санька.
— Я тебе дам ничего! А ну, достань!
Санька дрогнувшими руками вытащил винтовку и протянул незнакомцу. Тот с жадностью ухватился за нее.
— Ишь, какая штука! — Он быстро проверил затвор. — Прямо хоть в бой иди.
Его товарищ погладил ствол.
— Наша, красноармейская. Где взяли?
— Нашли, — ответил Вовка.
— У тебя тоже есть? — человек со шрамом посмотрел на Вовку. — Доставай!
Вовка вытащил свою винтовку. Немного подумал, нагнулся и вытянул подсумок с патронами.
— И это берите. Без патронов не стрельнешь.
— Еще есть? — спросил раненый.
— У него тоже патроны. — Вовка кивнул на Саньку.
Санька отдал свою сумку и облегченно вздохнул.
— Все? — спросил человек со шрамом.
— Все, — ответил Вовка.
— А это что?
Вовка оглянулся. Из копны выглядывал конец ремня.
— Ремень, — как можно равнодушнее сказал Вовка.
— Вот что, сорванцы! — человек со шрамом погрозил пальцем. — Разоружайтесь до конца.
К ремню были прикреплены кобура с браунингом и немецкий тесак. Расставаться с ним Вовке не хотелось. Он сел, закрывая торчащий из стога ремень.
— Больше ничего не получите. — Вовка хмуро посмотрел на них. — Свои винтовки небось побросали, а теперь у детей отбираете.
Раненый отвел взгляд, а второй вспыхнул и больно потянул Вовку за руку.
— А ну, вставай! И поговори у меня еще!
Вовка стиснул зубы, чтобы не заплакать. Но он все же заплакал, не от боли, а от обиды, когда увидел, как человек со шрамом вытащил из стога ремень, а вместе с ним браунинг, тесак с ножнами и кожаный планшет с картой и компасом.
— Ты посмотри, Григорий, тут полная экипировка! — обрадовался он.
Василий, так звали того, со шрамом, торопливо раскрыл планшет и, увидев карту и компас, как–то сразу подобрел.
— Вот, Григорий, чего нам не хватало! Теперь мы спасены. Карта — это, дружище, жизнь!
Забыв о существовании ребят, молча сидевших у стога, они развернули карту и стали изучать ее.
— Как ваша деревня называется? — спросил ребят Григорий.
— Не знаем!
— Хватит дурачиться. Отвечайте, когда спрашивают!
— Мы не дурачимся, — буркнул Вовка, — просто не знаем — и все тут.
Василий посмотрел на Вовку, потом на Саньку прищуренным понимающим взглядом, усмехнулся.
— Ну как хотите, голубчики. Мы не собираемся идти в вашу деревню и сообщать родителям. Они и без нас разыщут вас и зададут порку. — Он закрыл планшет и повесил его себе на плечо. — А только насчет детского дома больше никому не врите. Одежда на вас не детдомовская, там такую не носили, это раз. И стригли там всех под нулевку, наголо, это два. А в-третьих, я сам работал, к вашему сведению, в этом самом детдоме имени Максима Горького и оттуда в позапрошлую осень пошел служить в армию, а вас там и не видел.
Вовка и Санька слушали понурив головы. Щеки и уши их пылали.
— А за оружие спасибо. Теперь мы наверняка пробьемся к своим, — неожиданно мягко закончил Василий.
— Молодцы, хлопцы! — добавил раненый. — Выручили нас!