Четвертая власть

— Прекрасно. Значит, тебе будет еще легче выполнить мое поручение.

— Постойте, но он достойный человек. Я просто не вижу смысла…

— Зато я вижу! — закричал Красницкий. — Мне звонили очень серьезные люди, поэтому даже не вздумай перечить! С этим не шутят!

— Но в чем он виноват?

— Да какая разница? Он перешел дорожку важным шишкам. Завтра все выпуски новостей выйдут с подобными сюжетами и газеты тоже. Его будут валить по полной программе, чтоб не отмылся. Понимаешь, по полной программе!

— Я…я не могу…

— Саша, что ты треплешь мне нервы? А я ведь подготовил для тебя сюрприз.

— Какой сюрприз?…

— У тебя же завтра годовщина свадьбы, забыл?

— Да…Как–то вылетело из головы.

— Плохо. А вот я помню. Сегодня звонил твоей жене и пообещал, что в честь такого события вы получите бесплатные путевки в Париж на двоих. Будете жить в самом лучшем отеле и ужинать в самых лучших ресторанах. Все оплачено. Даша очень обрадовалась!

— Но…

— Не мямли. Короче, после того, как материал выйдет в эфир, ты вместе со своей любимой супругой окажешься в Париже. Но не разочаровывай меня. Если не сделаешь то, о чем я тебе сказал, можешь распрощаться не только с Францией, но и с работой. Ты понял?

— Понял…

— Вот и прекрасно. Давай, чтоб в завтрашнем выпуске все было. Пока!

Соловьев в растерянности положил трубку и схватился руками за голову. «Так вот почему она позвонила первой, — подумал он. — Вот почему была такой нежной и ласковой… Париж. Она всегда мечтала там побывать…Будь проклят этот Париж! Будь прокляты все эти серьезные люди! Почему? Почему именно отец Димитрий? Кто угодно, но только не он… Как я могу взяться за такой сюжет? Как я могу очернить этого человека?… За что? За что они не оставили мне выбора? Что за поганая жизнь! Что за мир вокруг! Проклятье!

— Простите, можно войти? — спросила секретарша, открывая дверь кабинета.

— Нет! — закричал Соловьев. — Убирайся прочь!

— Конечно, — испуганно пролепетала Ленка и скрылась в мгновение ока.

Соловьев закурил, стряхивая пепел прямо на ковер. Он был в смятении. Не знал, что делать и как поступить. Лишиться Парижа было не так страшно — туда можно будет поехать и в другой раз. Конечно, Даша устроит скандал, но он к ним уже привык и как–нибудь перетерпит. Но работа… По сути, он не умел ничего, кроме того, чем занимался сейчас. Но шеф отдела новостей — профессия совсем не востребованная, у каждого канала на этот пост метят десятки сотрудников и пробиться в их число непросто. Но даже если получится, что это даст? Заново устанавливать контакты с журналистами, подстраиваться под новую администрацию… А что делать с «джинсой»? Здесь Соловьев имел откаты с каждой подобной съемки, что позволяло ему не задумываться о завтрашнем дне и исполнять все Дашкины капризы. А как оно сложится на новом месте? И вообще, достанется ли ему новое место? В этом Соловьев сильно сомневался.

А как он проживет без Даши? Ее образ в розовом пеньюаре не выходил из головы. Такая грациозная, красивая, страстная, она выйдет встречать его в своем волнующем шелковом белье … Ее упругая грудь, ее волосы… Ее белая кожа… Все это исчезнет. Исчезнет навсегда и никогда не вернется… Он никогда не сможет обладать ею, не будет слышать ее криков, ее надрывного стона, от которого дребезжат стекла и воют собаки… Она не будет покрывать его тело детским маслицем и ласкать его, как дикая кошка ласкает своего самца. Она уйдет. К тому, кто сможет обеспечить ей достойную жизнь, кто будет исполнять все ее прихоти. Она будет выходить без трусиков для другого и срывать с ее плеч манящий розовый пеньюарчик будут уже чьи–то другие руки. Чужие. Не его…

В гневе Соловьев стукнул по столу и тяжело вздохнул. Он не знал, что делать. Александр не хотел идти против отца Димитрия. Против этого умного и интеллигентного человека, так искренне верящего в то, что он делает. Священник утешал его разговорами, делился планами, доверял. А сейчас Соловьев должен нанести ему удар в спину, предать. И не только его, но и Женьку, который познакомил его с отцом Димитрием. Предать сразу двух людей или выплыть самому? Что сделать? Любой вариант станет роковым…

А может, послать эту работу к чертовой матери? И Дашу тоже? Может, прав был отец Димитрий, говоря о том, что люди создают некий цикл и вертятся в нем, как белка в колесе, страшась его изменить? А что если попытаться? Уехать в другой город, да пусть даже в другую страну. Начать все с начала, с нуля? Убежать подальше ото всех и не мучиться выбором? Ведь не бывает такого, что либо белое, либо черное, всегда есть еще и третий путь. Только его нужно увидеть, найти.

Он может уехать за границу и устроиться грузчиком или клепать заметки для какой–нибудь газетенки. Может оказаться в провинции и с его опытом найти там очень достойную работу. Местные телевизионщики будут только рады видеть у себя профессионала такого калибра. С распростертыми объятиями примут и даже спасибо скажут. Найдет там себе какую–нибудь девушку без комплексов и амбиций и заживет с ней счастливо. Почему нет? Ведь это в его силах, в его власти… Может, правда? Бросить все и уехать. Туда, где его никто не знает и где он сможет начать жизнь заново?…

Этот спасительный путь казался таким реальным и таким близким. Казалось бы, все просто, надо только решиться. И Соловьев уже почти не сомневался, что ему хватит мужества. И даже когда он подошел к дому, он по–прежнему думал так. И даже когда открывал дверь, то был полон решимости. Но когда увидел Дашу в этом манящем розовом пеньюарчике. Когда она обняла его и прижалась к нему всем своим телом. Когда накрыла его губы страстным поцелуем и издала протяжный стон. Когда он обхватил ее за бедра и почувствовал, что она не одела сегодня трусики — все потеряло для него всяческий смысл. И отец Димитрий, и новая жизнь, и ЛТН, и Красницкий, и … Все. Осталась только манящая животная страсть, от которой не было спасения…

Даша покрывала его тело нежным детским маслицем. От малейших прикосновений она стонала так, что душа уходила в пятки. Она была такой безумной, такой открытой, такой волнующей. Эта белая кожа, эти безумные глаза, это прерывистое дыхание… Соловьев входил в ее лоно и испытывал ни с чем не сравнимые чувства. Александр готов был отказаться от всего, лишь бы быть рядом с этой женщиной. Если бы ему предложили продать душу дьяволу, он пошел бы и на это. Лишь бы сказка не заканчивалась. Лишь бы она продолжалась вечно…

— Дорогой, а мы правда поедем в Париж? — спросила Даша, когда они, уставшие от любовных утех, обнявшись лежали в кровати.

— Конечно, родная. Обязательно поедем…

Личный телохранитель Бархатова, а по совместительству еще и шофер Андрей Воеводин, уверенно вел машину по извилистой тропе. Трасса была свободной, и минут через двадцать они должны были оказаться в городе. Валентин заметно нервничал и в последнее время ни на минуту не расставался с черной папкой, опасаясь доверять оригиналы документов кому–то из подчиненных или хранить в сейфе. Зная прыть губернатора, Бархатов не сомневался, что тот попытается выкрасть бумаги, а эта папка была единственным козырем, оставшимся у Валентина.

— Кажется, у нас проблемы, — неожиданно заявил Андрей.

— В чем дело? — удивился Бархатов, но в тот же миг сам увидел, как слева к ним приближаются два тяжелых джипа с тонированными стеклами. — Думаешь, по нашу душу?

— Не сомневаюсь, уж больно нагло прут. Если поравняются — могут прижать к обочине.

— Оторвешься?

— Попробую, — ответил Андрей, вдавливая в пол педаль газа. — Одно плохо: сейчас начнется овраг…

Машина с Бархатовым резко вырвалась вперед, но джипы, кажется, только того и ждали. Они замедлили ход, не делая попыток приблизиться.

— Не понимаю, — сказал Андрей, — чего они встали? Там обрыв, сейчас же такой отличный момен…

Но договорить он не успел. Машину резко дернуло вправо и завертело вокруг своей оси. Она слетела с дороги и понеслась прямиком в пропасть, став для двух своих пассажиров смертельной ловушкой. Пролетев метров пятьдесят и опустившись на самое дно оврага, автомобиль моментально вспыхнул, обволакивая место трагедии едким дымом…