Век гигантов

— Пусть так, — согласился Николка, — не буду пока спорить. Дуй, старче, дальше.

— Старый Айюс, — продолжал старик с горечью в голосе, — будет приказывать, потом — его опять свяжут?

— Нет, он теперь навсегда освобожден.

Старик ворчал:

— Старый Айюс имеет старые кости. Старые кости болят от грубых веревок…

— Ладно, ладно, старче, не дуйся, не проезжался бы насчет Мъмэмского мясца, не был бы связан.

По забывчивости последнюю фразу Николка произнес на чистом русском языке, ее никто не понял, и тем большее впечатление произвела она на старика. Кто его знает, что он подумал, только вместо того, чтобы приказывать, он стал конфиденциально советоваться с Николкой:

— Айюс думает: зверей бежит много, звери потеряли голову, легко охотиться; будет много мяса.

Это была хорошая мысль: в пещерной коммуне людей должно значительно прибавиться, и совсем не лишнее пополнить ее запасы.

Николка стал разъяснять охотникам, что от них требуется. В этот момент тяжело заухала каменная глыба; кто-то снаружи барабанил нещадно. Охотники повскакали в новом приступе животного страха.

— Кто там? — спросил Николка.

Из-за глыбы дошел глухой человеческий голос:

— Арийя…

Глыбу приняли. То был Ркша — медведь, обожженный и окровавленный. В таком же состоянии находилась и его новая лошадь.

Не слезая с коня, Ркша въехал в пещеру.

— Лес горит… Большой огонь пожирает деревья… Звери горят… Звери бегут… — забормотал он, дико блуждая глазами. — Ркша ехал среди зверей… Миау хотел его скушать… Волки хотели его скушать… Медведь хотел его скушать… Ркша отбился… Вот он, Ркша, вместе с лошадью…

— Молодец, Ркша, — успокоил обезумевшего дикаря Николка, но он чувствовал, что еще не все сказано. Он вспомнил мрачное предсказание Скальпеля: «Друг мой, вы научили дикарей обращаться с огнем… В одно прекрасное время они нас спалят…»

Николка отвел великана в сторону.

— Это Ркша упустил огонь? — тихо спросил он.

— Ркша должен умереть… — с глухой тоской отвечал великан. — Ркша развел костер. Ркша заснул. Огонь убежал из костра.

— Ркша не умрет, — категорически сказал Николка. — Ркша пойдет сейчас охотиться вместе со всеми. Он хорошо сделал: будет много мяса. Только… пускай он этого не делает больше. Вот так.

— Вотта!.. — повторил воспрянувший духом дикарь, и он уже готов был хвастаться своим поступком.

Охотники вышли на воздух. Огненное море полыхало в южном направлении от пещеры, с каждой минутой разливаясь шире и шире и грозя отрезать коммунаров от Скальпеля с его помощниками. Но нечего было и думать о немедленном выступлении в обратную дорогу: толпы животных, спасавшихся от пожара, мчались с юга и востока. Слоны, мастодонты, мамонты, динотерии, носороги, исполинские быки и олени грозной лавиной сметали все со своего пути. Между ними метались хищники кошачьей породы, обезьяны, которых до сих пор Николка близко не видел, волки, дикие собаки, гиены, лошади, лани и мелкие обитатели степей и лесов. Свет костра, вырвавшийся из пещеры, заставлял их далеко огибать утес.

Огонь полыхал, казалось, совсем близко, но Николка знал, как обманчива ночная перспектива. Километра два, во всяком случае, отделяло их от пожара. Опасаться — быть окруженным всепожирающим кольцом — не приходилось: утес стоял на лысом плоскогорье, и ближайшие к нему деревья были редки и низкорослы. Кроме того, пожар обнаруживал тенденцию распространяться на восток, а не на север; это потому, что как раз в двух километрах от пещеры в южном направлении протекала широкая река, и она ставила огню естественную преграду. На востоке, правда, находились остальные коммунары, но и там — Николка знал это твердо — огненное море встретит себе препятствие — ущелье, в котором они некогда ловили лошадей. Полное безветрие обеспечит невозможность переброски искр и углей через эти преграды. Так или иначе, но для того, чтобы возвращаться в коммуну, нужно было дожидаться конца пожара. Как скоро пожрет огонь отведенные ему природой участки леса, никто из коммунаров не знал. Обратились к много видавшему Айюсу. Этот уверенно отвечал, что больше двух-трех дней никак не пройдет.

— Больше двух-трех дней, черт побери! Как-то там чувствует себя Скальпель? — Николка возмутился «идиотской» стихией. Два-три дня в первобытном мире такой большой срок, что за это время можно сто десять раз погибнуть и тем скорее, чем более «многоученую» голову носишь на плечах. А у Скальпеля-то голова не только многоучена, но и безнадежно рассеянна…

Николка возмущался, но дела не забывал. Он заметил, что коммунары, приблизясь к движущейся полосе из животных тел, со свойственным им пылом занялись приготовлением «мясных запасов». Конечно, они били без промаха, но так как приблизиться к живому потоку на расстояние топора было опасно, они употребляли метательное оружие — копья и стрелы. В большинстве своем это оружие пропадало — или уносясь животным, в котором оно застревало, или растаптываясь вместе с трупом павшего. Такая охота причиняла слишком большой убыток, но дикари не видели его в охотничьем азарте. Как это ни трудно было, Николка настоял на прекращении охоты и получил за это восхищенный взгляд седого Айюса. Старик сознался, что он не смог бы прекратить охоты в самом ее разгаре, его бы никто не послушался.

— Надо быть товарищем, а не начальником, — тоном преподавателя отвечал Николка.

Старик не понял, но это не помешало протянуться невидимым, но прочным нитям взаимной симпатии между фабзавуком и старейшим из старейших арийя.

Наутро в южной стороне пожар прекратился; вместо зеленого соснового бора там стояла теперь молочно-дымная завеса. Огонь бушевал на востоке. Бегство животных остановилось — за ночь участки леса, предопределенные к уничтожению, более или менее очистились.

Необычайное поведение земных стихий послужило стимулом к такому же поведению стихий небесных: с утра, казалось бы — ни с того ни с сего, повалил вдруг густой снег; температура резко понизилась. Пожалуй, это была настоящая зима, и Скальпель в своем утверждении относительно непостоянства времени года в плиоцене оказался прав. Николка ничего не имел против зимы — лишь бы не вызвала наводнения эта комбинация из океана огня и массы снега, — вот чего он опасался. Но, как всегда, опасаясь и размышляя, он дела не забывал.

Еще до снега, по его инициативе, орда в полном составе (были освобождены и старики со старухами) рассыпалась в окрестностях утеса и к полудню натаскала такое количество затоптанных и зажаренных трупов, что площадка перед пещерой, площадка в 50, а то и более квадратных метров, покрылась целиком и выдавалась кверху холмом метра в четыре.

С полдня снег перестал валить, небо очистилось и ударил крепкий морозец…

— Все идет как по писаному, — радовался Николка и, собрав орду к костру, под защиту гранитных сводов, стал объяснять ей, что такое «сани» и как на них можно перевозить мясо с одного места на другое. Объяснение длилось часа полтора. Николка вспотел и упарился, когда получил, наконец, первый удовлетворительный ответ. Этот ответ последовал не от инвалидов и стариков, не от женщин и даже не от охотников. Маленький, лет 10-ти, мохнатенький, как мартышка, плиоценщик Луп — «луп» потому, что он всех своих сверстников лупил — забияка-мальчишка Луп дал этот ответ. Он сказал тоненьким и срывающимся от волнения голоском:

— Луп знает «саны», это — две деревянные ноги к четырем ногам лошади. Мясо надо класть на две ноги, лошадка будет бежать, две ноги будут ползать по земле, мясо будет бежать. Да?

— Ох-хао! — воскликнул Николка и привлек забияку в объятия.

Тогда вдруг все заявили, что они давно поняли объяснения Къколи, но не хотели об этом говорить, чтобы не обижать тех, которые не поняли; что две деревянные ноги, ползающие за лошадью по земле — вещь не такая уж сложная, и они готовы хоть сейчас делать их, если, конечно, Къколя согласится показать.