Операция «Возмездие»

Наличие специальных офицеров связи, поддерживавших сообщение с авиацией, позволило советским войскам избежать так называемого «дружеского огня» с воздуха. Во многих прежних наступательных операциях, в особенности Берлинской, это была притча во языцех. Ведомые воздушными перунами советские войска хорошо продвинулись. К концу первого дня наступления они вышли к Эркеленц, что вызвало сильное волнение в штабе фельдмаршала Монтгомери.

Ни о каком ударе в тыл советских войск уже не могло идти и речи. Возникла угроза окружения Менхенгладбаха с юга, а для противостояния ей у англичан не было под рукой необходимых сил. Находящиеся в районе Гейленкирхен и Брунссум войска могли держать оборону, но контратаковать, не имея трехкратного превосходства над врагом, по мнению британских стратегов, они не могли. Для того, чтобы его создать, необходимо было снять часть войск из-под Маастрихта или перебросить из Ахена.

Новое наступление маршала Рокоссовского полностью лишила сна всех членов штаба фельдмаршала Монтгомери. Шла напряженная работа по поиску выхода из сложившегося положения и единственным чем они могли оказать помощь попавшему в кольцо Менхенгладбаху — это бомбардировкой возможного расположения советских войск.

Летние бои в воздухе приучили английских пилотов с опаской и уважением относиться к советским летчикам. Свои главные удары, британские асы наносили под покровом темноты, без всякого страха и стеснения вываливая свой смертоносный груз во мрак ночи. При этом, английские самолеты наносили удар исключительно по шоссейным дорогами населенным пунктам, забывая о том, что эти «непонятные русские» могут передвигаться прямо по полям и ночевать в полевых условиях, без палаток и обоза.

Именно такие рекомендации, были даны танкистам и сопровождавшим их пехотинцам, штабом маршала Рокоссовского на основе обобщения боевого опыта военного противостояния с бывшими союзниками. Их выполнение, спасло жизнь не одной сотне людей, стремящихся любой ценой принудить господина Черчилля сесть за стол мирных переговоров.

Последующие два дня прошли в напряженной борьбе одной стороны продвинуться вперед и другой не допустить этого. Всё это время, информационная служба Би-би-си бойко рапортовала из штаба Монтгомери о том, что все попытки русских войск ворваться в Дюссельдорф и захватить Менхенгладбах полностью отбиты. При этом противник понес с большие потери, в числе которых назывались элитные по мнению англичан гвардейские танковые дивизии. В свою очередь, Совинформбюро скупо сообщало о боях местного значения, возникшие исключительно по вине британской стороны.

Успехи в борьбе с русскими несколько приободрили официальный Лондон, но как оказалось не надолго. К концу вторых суток, после выхода советских войск к Пульхайму и Бергхайму, стало очевидно, что главная цель маршала Рокоссовского вовсе не Дюссельдорф или Менхенгладбах, а Кельн.

Прозрение в штабе Монтгомери оказалось настолько глубоким и всеобъемлющем, что кроме Кельна, они углядели угрозу и для Ахена, после занятия советскими войсками местечка Линних.

Кроме этого, вместо принижения военной силы противника, англичане стали её преувеличивать. Как следствие этого явления, стал приказ фельдмаршала о срочном оставлении Гейленкирхен и Брунссума, с целью уплотнения обороны и создания нового, непреодолимого рубежа на линии Басвайлер, Хверлен, Меерссен с сохранением плацдарма в районе Маастрихта.

За любимый город Карла Великого и первый крупный трофей антигитлеровской коалиции на «линии Зигфрида», англичане были готовы биться насмерть, однако маршал Рокоссовский не стал проверять на прочность их намерения. Главная цель его наступления действительно был Кельн, развалины которого британцы не стали защищать. Под натиском советских войск они предпочли отступить за Рейн, предварительно разрушив понтонную переправу.

— Пусть подавятся этими руинами! Ахен, Бонн и главные города Рура по-прежнему остаются в наших руках! Именно в этом я вижу залог нашего успеха в противостоянии с русскими. Так и сообщите господину премьер министру — пафосно воскликнул Монти когда ему доложили об оставлении Кельна.

— А что сообщить об этом прессе? — поинтересовался адъютант фельдмаршала.

— Передайте, что спрямив линию фронта, мы создали непреодолимый рубеж на пути русских войск и остановили маршала Рокоссовского!

Адъютант хотел напомнить, что «спрямление линии фронта» широко использовалось в ведомстве доктора Геббельса, но взглянув на фельдмаршала поостерегся говорить. Ровно как и задавать вопросы относительно дальнейшей судьбы окруженных британских войск в Крефельде и Менхенгладбахе. Ни Шилдс, ни Малькольм, так и не дождались приказа на отвод войск, хотя такая возможность у них сохранялась до 14 сентября.

Получив приказ держаться, британцы до самого последнего момента упорно оказывали сопротивление. Но с каждым днем их численность сокращалась вместе с удерживаемой ими территориями. Первым пал Крефельд, чьи защитники не смогли выдержать ураганного огня русской артиллерии, в особенности «катюш». Затем наступил черед Менхенгладбаха, но тут полковник Малькольм проявил большее благоразумие, чем Шилдс. Мужественно отодвинув на задний план любовь к родине, королю и британскому флагу, он отдал приказ о капитуляции.

В любое другое время британская пресса не оставила бы без внимания сдачу в плен семи тысяч человек, но её внимание было отвлечено другими, более важными событиями. Одним из которых стало стремительное ухудшение франко-британских отношений.

Они правда и до этого момента оставляли желать лучшего, но после громкого заявления Черчилля, что главным героем Франции является генерал Анри Жеро, а вовсе не выскочка де Голль, накалились до предела.

В лучших традициях британской политики, с ласковой улыбкой на устах, он известил, что только с господином Жеро, «великие державы» намерены вести диалог о дальнейшей судьбе Франции. О её интеграции в послевоенную европейскую экономику и при хорошем поведении, может быть и в большую политику.

Сказанные британским премьером слова вызвали шок, по обе стороны Ла-Манша. Большинство французов с гневом отвергла новейшее прочтение французской истории господином Черчиллем. Они прекрасно знали под чьим руководством танки Леклерка освобождали Париж.

Не меньшее их удивились и англичане. Нельзя сказать, что они сильно любили своих ближайших соседей, но за пять лет войны у них сложилось твердое убеждение, что французские сторонники де Голля их боевые союзники. И вдруг выясняется, что это не совсем так. Простые обыватели были удивлены, но их мнение было не услышано, господин Черчилль срочно раскладывал новый пасьянс.

Удар нанесенным им по несговорчивому генералу был исполнен мастерски. Будь на месте де Голля просто политик или даже военный, за спиной которого стояли политиканы, он бы вряд ли устоял на ногах. Но носатый генерал был выдающейся личностью. Он имел богатый опыт как на поприще войны, так и дипломатии, а за его спиной стояла Франция, которой требовалось как можно быстрей, вернуть свой былой суверенитет и место в большой политике. Поэтому он поступил не как напуганный временщик типа маршала Петена, а как государственный деятель, для которого честь Франции были не просто слова.

С самого начала войны, правильно оценив ситуацию, он принялся играть на противоречии англосаксов и Сталина, преследуя при этом свои цели. Сначала он был близок к советскому лидеру, затем примкнул к Рузвельту, потом вновь вернулся к Сталину. Когда война закончилась генерал решил сделать «дяде Джо» ручкой ради общеевропейских демократических ценностей, выяснилось, что это был несколько преждевременный шаг и Сталин оказался очень нужен де Голлю.

Узнав о демарше британского премьера, генерал не очень долго прибывал в раздумье.

— Господин Черчилль встал в одном шаге от красной черты и мы вынуждены ответить ему тем же. Посмотрим у кого из нас окажутся крепче нервы — холодно изрек де Голль, подписывая свое обращение к советскому лидеру.