Тэмуджин. Книга 3

«Тяжелая доля с самой юности ему выпала, – с жалостью думала она о сыне, – нойон, а живет вдали от людей, скрывается, словно вор или разбойник, так хоть пусть жена такая будет, что не каждому счастливцу достанется. С такой он и в молодости, и в старости будет счастлив».

Сочигэл тоже была довольна: до сих пор в доме она считалась младшей женщиной, а теперь и ей стали оказывать знаки почтения; и за очагом, когда собиралось все семейство, теперь она сидела не ниже всех, как раньше. Горделивому ее нраву это было по нутру и она благоволила невестке. Она и сама при молодой женщине в доме как-то встряхнулась, оживилась, с каких-то пор стала доставать из сундуков свои шелковые халаты и украшения, снова белила и румянила лицо, забавляла всех своими острыми шутками и смешными рассказами.

Высоко оценил свою жену и Тэмуджин. Он навсегда запомнил и часто с внутренним восторгом вспоминал, как его молодая жена восприняла то, что он прямо со своей свадьбы, тут же, после проводов сватов, поехал к хану Тогорилу. Тогда, после разговора с матерью, он объявил Бортэ о своем решении ехать в дальний путь. Не только упрека или досады, но даже и тени удивления не увидел на ее лице Тэмуджин. Бортэ восприняла его поступок как должное. Бесстрастно выслушав его, она лишь помолчала несколько мгновений, свыкаясь с неизбежным, кивнула головой и стала готовить ему в путь нужные вещи. Спокойным и разумным своим поведением она как будто говорила всем окружающим: «Муж мой, воин и нойон, знает, что ему делать, а остальные должны повиноваться его решению».

Тэмуджин в ту самую пору, занятый тревожными мыслями, не обратил на все это особенного внимания, но позже, вспоминая, он со всей полнотой оценил достойное поведение своей жены. Он убедился, что боги послали ему женщину очень высокого ума, способную быть супругой большого вождя. Глядя на нее, и обе матери, как показалось Тэмуджину, стали вести себя с ним более почтительно, не противились, как раньше, его желаниям.

«Сама она дочь нойона, – найдя время на досуге, задумывался он о жене, – и видно, что привычна к разным поворотам. Да и, наверно, родители подсказали ей, как нужно вести себя при муже, в новой семье».

Беседуя с ней, он всегда чувствовал, что жена легко улавливает его мысли, понимает его думы. И оставаясь с ней наедине, Тэмуджин все чаще стал открывать ей свои потаенные замыслы.

Около месяца после их свадьбы между ними произошел разговор. Был поздний вечер, они были в юрте одни. Тэмуджин, сидя у очага, долго думал, прежде чем начать.

Бортэ сидела рядом, подшивала к его зимним унтам новую подошву. Ловко переменяя в руках костяное шило и иглу, она стежку за стежкой быстро натягивала крепкую нить из сухожилий.

– Бортэ, – сказал Тэмуджин, – давай, поговорим.

Она остановила работу, внимательно посмотрела на него и отложила шитье. Запасаясь терпением, молча ждала. Тэмуджин, прищурив глаза на огонь, все еще молчал, не зная, как начать.

– Говори, – сказала она и ласково взяла его за руку, – все, что будет тобой сказано, я пойму и приму.

– Я должен стать ханом, – сказал он. – Я должен объединить все рода нашего племени, чтобы больше не было войны, чтобы люди не убивали друг друга… Для этого я должен больше думать о благе племени и поменьше заботиться о своих нуждах. Я часто буду отлучаться от дома, ездить по делам других родов, а тебе придется запастись терпением и трудиться дома за себя и за меня.

Бортэ долго молчала. Тэмуджин ждал ответа, боясь, что она так же, как матери Оэлун и Сочигэл, испугается его слов и станет отговаривать, говоря, что дело это трудное и опасное, что он еще не получил даже отцовского улуса, а думать о большем сейчас неразумно, что время покажет, как жить. Но у Бортэ было другое лицо. Со светлыми, восторженными глазами она смотрела сначала на огонь, потом перевела взгляд на него и тепло сказала:

– Я когда-то в детстве слышала слова моего прадеда, что у больших людей большие помыслы, у малых – малые, мышь ходит до соседнего холма, а конь достигнет и крайнего моря. У тебя, это видно, ум большой, значит, будешь большим человеком. С тобой и сейчас взрослые и знатные разговаривают, как с равным. И к кереитскому хану, наверно, ты тогда, после нашей свадьбы, не просто так ездил. Такие люди как ты, должно быть, и становятся ханами. Делай свое дело, а я буду стараться в женских делах. И еду повкуснее сготовить да накормить тебя не заставлю ждать, и согреть тебя с холода своим горячим телом буду готова всегда, и приодеться тебе перед народом достойно будет во что. Делай свое дело, а я уже сейчас вижу, что ты станешь ханом, если богам будет угодно. – Подумав, она с улыбкой добавила: – Уж если ты сумел забрать меня у моего отца, своего ты и здесь добьешься…

Радостным жаром обдало тогда Тэмуджина. Быстро потянувшись, он схватил Бортэ в охапку, посадил к себе на колени и крепко, изо всех сил обнял. Ему, которого и родные домочадцы не всегда понимали, не всегда соглашались с ним, радостно было видеть в своей жене единомышленницу, которая с полуслова уловит его думы и без оглядки пойдет за ним по любому пути.

VI

В конце осени, когда в тайге опадали с деревьев листья, Тэмуджин вместе с Боорчи и Джэлмэ ездил к Мэнлигу. Ни с ним, ни с Кокэчу он не виделся со дня своей свадьбы. Расставшись с ними в довольно неопределенных отношениях – ни друзьями, как прежде, и ни врагами, чему как будто не было большого повода, – после долгих раздумий он твердо решил возобновить прежние отношения.

«Нужно во что бы то ни стало сохранить их в числе моих сторонников, – рассчитывал он, – и тогда Мэнлиг по-прежнему будет присматривать за отцовским войском, чтобы оно не разбежалось прежде времени, а Кокэчу будет заступаться за меня среди шаманов и перед духами. А в будущем, когда придет время возвращать отцовский улус и хан Тогорил обратится к борджигинским нойонам, эти будут действовать снизу и склонять народ под мое знамя…».

На дружбе с ними настаивала и мать Оэлун, повторяя, что не будет счастья тому, кто враждует с шаманами.

Тэмуджин задолго приготовился к этой поездке, мысленно обдумывая предстоящую встречу с отцовским нукером. Не зная, как тот теперь относится к нему, он решил для начала разведать, что у того на уме, да еще между делом выяснить, не узнал ли как-нибудь Мэнлиг о его поездке к хану Тогорилу. В любом случае он намерился вновь заручиться расположением влиятельного воина, возродить былую дружбу.

В то же время Тэмуджин хотел дать отцовскому нукеру ясный намек на то, что он не прежний подросток, что время идет вперед и вместе с ним он растет и взрослеет, а когда-нибудь достигнет могущества – и потому не нужно смотреть на него как на малого ребенка. Для этого он взял с собой не братьев, что было бы прилично, когда он едет к близкому его семье человеку, а нукеров. Их он взял для того, чтобы показать Мэнлигу, что он не одинок, что у него есть друзья и что он прибыл к нему как нойон, а не как простой человек.

За несколько дней до поездки Тэмуджин попросил матерей сшить хорошую соболью шапку из тех шкурок, которые позапрошлым летом они с Бэктэром получили в подарок от хамниганов. Шапку он повез Мэнлигу тоже с умыслом: с одной стороны, чтобы задобрить, а с другой – показать тому, что перед ним не беспомощный нищий, ищущий подаяния, а хозяин своей жизни, способный отдаривать за услуги, что и в будущем он собирается щедро платить за добро, а не жить на готовом и быть кому-то обязанным.

И повод для поездки к нему был найден весомый: нужно было обменять двух меринов и забрать у него несколько дойных коров – из тех, что остались у того еще от владений отца Есугея. Теперь, когда айл их пополнился новыми людьми, они без труда могли управиться со своим небольшим поголовьем. И поэтому приезд его не должен был сильно удивить Мэнлига.

Мэнлиг встретил их холодновато. Он вышел из юрты на топот коней, равнодушно оглядел их. Выждав, негромко ответил на приветствие и знаком пригласил в юрту.