Страница 72 из 77
А Марина? Марина, одержимая целью, несётся к стоянке такси. Кусает губы, глядя в заплаканные глаза своего отражения в стекле окна. Закуривает, достаёт очки. Смешно: темным-темным вечером, на темной полузагородной трассе, в черной волге, сидит барышня в черных очках и пережевывает свои черные мысли…
Представляет, как проберется сейчас в здание к Рыбке. Охранники не заметят – ну, мало ли, отвлекутся на что-нибудь… А она размеренно и жестко простучит каблуками по гулкому коридору. И глаза прищурены, и плечи расправлены и… вытащенный потихоньку у охранников пистолет заряжен. Как вдруг! Из кабинета Рыбки выскочит заплаканная КсеньСанна, побежит прочь, прикрывая лицо руками. И грянет выстрел. И Марина сразу все поймет и ужаснется даже немного, хотя только что собиралась привести Рыбку к такому же финалу.
«Отношения Рыбки и Лилички всегда настолько похожи на союз Брик и Маяковского, что подобный финал напрашивается сам собой» – рассуждает Марина, пугая таксиста решительным выражением лица и сосредоточенностью.
Перед самоубийством Маяковский был в состоянии страшной депрессии. Предчувствовал беду, ощущал, как начинается травля. Несколько газетных статеек с намеками, вынужденное вступление в литературную группировку, с которой всю жизнь был не согласен, пьеса, премьеру которой не посетили важные чины… В то время это однозначно показывало на предстоящие гонения. Он сразился бы с кем угодно, он не сознался бы, не поддался, в открытом бою оставался б собой до конца… Но пока его ломали не этим – ожиданием травли. Самое страшное для решительного человека – это затаенное ожидание. Плюс личная жизнь. Лиличка с супругом ненадолго уехали за границу. Казалось бы – какая Маяовскому разница? После очередных, на этот раз довольно грязных (у Лили новое увлечение, не сказать конкретнее – новый любовник) разборок, отношения решено удерживать в рамках дружеских. И получается! Рамки не трещат уже под натиском страстей, и Маяковский увлечен другой – Лиличка любезно познакомила с ним восхитительно красивую молоденькую актрису МХАТа Веронику Полонскую. Маяковский послушно потерял голову и искал утешения в 21-летней актрисе. Но та – не Брик – и воодушевить перед лицом общегосударственной травли не может. Попросту не понимает многого, в отличие от давно поднаторевшей в интригах советского строя Лилички. Кроме того, Вероника замужем, а Маяковский давно уже хочет тылы и семью, а не пылкий незаконный амур, урывками и без серьезности. Он почти безумен, умоляет, требует, грозится. Настаивает, чтоб актриса немедленно – да, прямо сейчас, не заходя домой, не разговаривая с мужем, не идя на работу в театр – осталась с ним, и никуда больше не уходила. Это истерика. Это глупая проверка ее чувств. Результат – Полонская соглашается со всем, и просит лишь один вечер, чтоб объясниться с близкими. Маяковский против, в отсрочке ему чудится подвох, она выбегает вся в слезах, и уже на лестнице слышит выстрел. Застрелился… Ирония судьбы: тот, кто громогласно осуждал уход Есенина, укорял поэта в слабоволии, писал назидательно-пародийное: /В этой жизни помереть не трудно,/ сделать жизнь значительно трудней/ именно этот человек спустя пять лет сам становится известнейшим самоубийцей…
Лиличка – та, которая не Брик, а из современности – давно приручила Рыбку вполне Бриковскими методами. И, если верить теории повторяемости сюжетов, развязка должна быть близко. У Рыбки солидные неприятности на работе. КсеньСанна, которую чуть ли не намеренно подложила в постель Геннадия Лиличка, своей ролью во всей этой истории очень походит на Полонскую…
В общем, если бы, обойдя охранников, подкравшись к кабинету Рыбки, Марина увидела выбегающую КсеньСанну и услышала выстрел, немедленно подумала бы, что Геннадий застрелился.
«Опоздала. Убивать не придется, потому что сюжет сбылся и Рыбка исчез самостоятельно…» – шепчет Марина, представляя себе все вышеописанное. Делает вид, что нечаянно, хотя, на самом деле, понимает, прекрасно понимает, чем могут быть чреваты подобные ее рассуждения. Скажем откровенно, Марина думает так, помня – где-то в глубине души даже надеясь – что все придуманные ею аналогии обычно сбываются.
Конечно, она не собирается никого убивать. Едет посмотреть в глаза, высказать… А думает все это просто потому, что надо как-то заглаживать вину перед чувством собственного достоинства. Пикантные картины мести бальзамом льются на ущемленное самолюбие.
Ох, Марина, знаешь ведь, знаешь, какой опасной бывает порой сила твоей мысли. Ты совершаешь убийство, не разгоняя свои аналогии! Опомнись!
Все еще объективный взгляд:
Меня не слышит, потому что не прислушивается. Мчится, не разбирая дороги от такси к киоску. Увидела там Лиличкину машину и сочла это за перст судьбы. Лиличка ехала одна, и как обычно, по пути из одного офиса в другой, подскочила к киоску за сигаретами, машину при этом не закрывая.
Нет, вы посмотрите, что делает? Батюшки, ну совсем ненормальная! Залезла на заднее сидение, пригнулась, притаилась… Причем все на порыве. Клянусь, она и сама не знает, зачем это делает…
Едут. Марине страшно дышать, потому что быть замеченной при таких нелепых обстоятельствах совсем не хочется. Представляет, как Лиличка сейчас доедет до пункта своего назначения, бросит машину на офисной стоянке. Представляет, как тихо-тихо, крадучись, чтоб не дай бог не засекли корпоративные охранники, она – Марина Бесфамильная, обиженная, униженная, обманутая – выползет из своего укрытия и мелкими шажками побежит к остановке, чтоб ехать домой. И как потом никогда не простит себе, что так глупо себя вела. «Нет уж!» – накручивает сама себя. – «Раз втащила себя в такую ситуацию – надо что-то делать. Немедленно, решительно!»
– Паркуйся медленно и осторожно. У меня пистолет! – это не сон. Это действительно происходит. Резко выпрямившись и приставив к пояснице Лилички набалдашник зонта, Марина прикрыла его своей курткой. Лиличка, кажется, верит:
– Блин! – реагирует странно, вполне искренне закатывая глаза, – Сколько раз Генка умолял, чтоб ездила с охранником, или хотя бы не оставляла машину открытой! В прошлый раз магнитофон украли, теперь вот опять неприятности.
Лиличка пытается дружески улыбнуться и даже начинает поворачивать голову, но Марина пихает ее зонтом очень уверенно и зло.
– Все, поняла. Двигаться не буду. – Лиличка не напугана, а, скорее, восхищена ситуацией. Для нее все это отличное, интересное приключение. – Говори, что хотела?
Снаружи видно, как Лиличкина машина невинно подъехала к обочине и спокойно остановилась.
– Рассказывай, – Марина никак не может заставить голос звучать ровно. Хрипит, словно матерая уголовница, и тем, наверное, еще больше пугает Лиличку. – И про появляющиеся чернила рассказывай, и про то, как вы с Рыбкой мне в редакцию звонили, и про Артура, перед которым подставили…
– Я изначально была против, – Лиличка вздыхает и на миг Марина даже готова заподозрить ее в искренности. – Но Генку ж не переубедишь…
– Мне плевать, кто виноват, – Марина вовремя прогоняет гуманизм, – Мне нужно знать правду.
– Ха-ха! – не поворачивая головы, но и не спрашивая разрешения на свободные дивжения, Лиличка закуривает. – И что? Расскажу тебе все, ты еще больше обозлишься, и выстрелишь невзначай. У тебя ж нервы не к черту…
– Не расскажешь – точно выстрелю.
– Ох, ну и угрозы! – Лиличка глядит в зеркало и встречается в нем с горящими глазами Марины. Осекается, потому что вдруг чувствует настоящий страх. – Ты ведь, похоже, сама все знаешь. – говорит, уже без всякой иронии, – Да, появляющиеся и исчезающие чернила. Да, Геннадий обозлился и обзвонил свои связи… Тебе нужны подробности? Вот и говорю – я изначально была против тебя вмешивать. Не оттого, что боялась за твое здоровье, а потому что в принципе не хотела с тобой связываться. Непредсказуемость ценю лишь в личном, и не переношу в бизнес-планах. Но Геннадий вбил себе в голову, что Артур вернется за тобой, и что ты знаешь, где его искать и… В общем, ты сама все это знаешь. Потом мне выложили подробности твоего сумасшествия. Ну, что ты влюбилась в какого-то парня, а тот был женат, и жена из ревности переехала его грузовиком… А ты с тех пор слегка не в себе, ходишь, с ним разговариваешь, смириться с потерей никак не можешь…