Страница 67 из 77
Свинтус не мог не уловить мое состояние! Ведь именно так – сам рассказывал – он чувствовал себя совсем недавно, пытаясь стать эмигрантом. Собственно, как и все приезжие, собравшиеся вписаться в прогрессивные течения новой страны.
«Здесь мы из настоящего строим будущее», – говорил он, вернувшись, – «А там – лепим из него же прошлое. Потому что только с первоклассным буржуйским прошлым ты можешь чего-то добиться там. И приходится себе его наживать, наверстывать то, что вообще-то ты никогда и не упускал… Не хочу!» – обалдевший от всего этого Свинтус стал патриотом, хотя имел все шансы остаться в Германии. А когда еще не вернулся, грустно звонил мне и подолгу жаловался, а я выслушивала и развлекала легкими несуразицами, а ты, Димка, злился, что Свинтус звонит не вовремя…
И вот теперь, когда, потерявшаяся, я несу чепуху какую-то, Свинтус, вместо того, чтоб разгадать за наигранной бойкостью мое смятение, и подбодрить… Вместо этого он навсегда испортил мне все зачатки попыток быть оптимисткой:
– Слушай, почему, когда Сонечка занята, ты разговор откладываешь, а когда я – продолжаешь? – спросил он с явной претензией.
Кошкой, опущенной в воду, скукоживаюсь, чувствую, как едкая лужа слёз подкатывает к глазам с внутренней части. И ты, Брут?! Попрощалась, причем окончательно. Положила трубку навсегда, и больше звонить ему не буду, даже когда пожар или землетрясение…
Но я излишне отвлеклась на Свинтуса, забыв, что писала тебе отчет о проделанной работе. В общем, в редакции побывала. Как видишь, впечатление странное.
– Нинель, сейчас очень занята, поэтому принять тебя, думаю, не сможет. – посерьезнел Карпик, когда я изъявила желание понервировать своим внезапным явлением мисс Вредакторшу.
– Не сможет? – переспросила, потому что подобное как-то в голове не умещалось. Наша Нинель, и вдруг не выделит и секунды, чтобы с милой улыбкой сообщить о каких-нибудь очередных моих катастрофических недостатках? – Занята? Чем, простите? – интересовалась напрямик, и не пытаясь скрыть насмешки – А… Рассмотрением анкеты потенциальных подчиненных. Достойное занятие, не позволяющее отвлечься ни на секунду!
И тут мне стало смешно. Нинель, которая набирает штат сотрудников и занимается отбором журналистов, всего полгода назад шипела в след нашему Редактору не до конца приличные слова, и подробно объясняла сама себе, как надоел ей уже этот журнал, и как в ближайшее же время она пошлет его – да-да, именно туда, куда ты подумал. И вот теперь она стала тут главной…
– Слушай, я вообще по поводу работы зашла, – пересилив себя, пришлось признаться в конце концов. Пересилив, потому что одно дело – к Вредактору проситься, и совсем другое Нинельке собственную пригодность доказывать.
– Даже так?! – Карпик подозрительно сощурился. – Темнишь что-то, подруга. Ты ж, говорят, охмурила такого типа, что работа тебе больше не нужна, как и мы все…
«Очень интересно, – подумалось, – Это кто ж такой слух пустил?»
Сейчас думаю, зря удивлялась. Что еще людям про меня было думать? От старых дел отказалась, о новых распространяться не стала. Исчезла из поля всеобщего общения, и даже в священных забегаловках ни разу за последние полгода появиться не соизволила. Забыть и не обсуждать – народ не умеет, а фантазии только в одном направлении работают. «Что еще может так изменить женщину, кроме любовника?» – спрашивали, небось, друг друга с усмешечками. Так и решили судьбу мою считать устроенной, а меня – стервой, позабывшей всех за ненадобностью… Несправедливо, но объяснимо, в общем-то…
Жаль только, что Карпуша уже настолько онинелился, что мозгами думать перестал. Ну, какая из меня содержанка? Не создала еще природа такого спонсора, чтоб запросы мои удовлетворить – это ж и сборник издавать бы ему пришлось, и арт-кафе открывать, и коммуналку мою спасать от покупателей, и соседям ежемесячно доплачивать, чтоб не переезжали, потому что жить хочу по-старому: именно в этой квартире и с этими же соседями. Не от того, что хорошо к ним отношусь, а потому что не терплю отныне перемен в моей жизни, возникших по чужой инициативе. До добра такие вынужденности не доводят. По проектам Артура знаю.
– Что скривилась, будто в точку попал? – живо заинтересовался Карпик, когда я прокомментировала его предположения должным выражением лица. – Вы у нас все, девки, побесились. Сонечка, вон, по большому секрету призналась, что хоть замуж и собирается, но шуры-муры с кем-то из прежних еще крутит… Или из новых, я забыл уже.
Вот она, смешная Сонечкина привычка – рассказать о себе всему миру, да так, чтоб каждому конфиденциально, в тайне от остальных. Очень забавно выходит…
– Ну, колись подруга, – настаивает Карпик, – Чем я тебя задел за болезненное?
Спросил, а у самого глазки таким нездоровым блеском засветились, что блевать хочется. Ждет, аж трусится, порцию свежих сплетен, и ладошки потные уже готовит, чтоб ими изумленно всплескивать.
– Фу, Карпик, как меняет нас время и круг общения! – никогда от друзей детства ничего не скрывала, и меняться не собиралась.
Но Карпуша намек мой не понял, и вообще последнюю фразу проигнорировал.
– Так и знал, что сбежишь от него… – заявил таким тоном, будто всю жизнь был экспертом по моим любовным похождениям. – Нинельке даже говорил, мол, явишься однажды в редакцию. Влетит, говорю, выпимши, но держась, будто трезвая, кинет презрительно: «Конченый тип, с ним все кончено!» и появятся у нас в штате нормальные журналисты… Ну так, рассказывай, жалуйся!
– Что ты, Карпуша, у нас все в порядке. Работу для души ищу, – улыбнулась обворожительно, уверенная, что никто и не заподозрит в искренности. – И не пила я сегодня ни грамма. Ты мне лучше расскажи, что у вас с новой концепцией…
– А раньше, помнится, мы друг другу доверяли, – Карпуша пафосно сощурился, и ушел, опечаленный, узнавать о наличии на меня Нинелевского времени. Пока дошел до кабинета, забыл о всех обидах, подмигнул одной из что-то пишущих в блокнотике девочек, остальным сказал, что скоро вернется. Расцвел от их ответного щебетания…
Нинель встретила разъяренной тигрицею. И даже мои искренние ахи по поводу ее отрегулированной в сторону «бизнес-леди» внешности, ничего не изменили. Впрочем, я ей очень благодарна. По крайней мере, за откровенность:
– Без вопросов, – намеренно хриплым голосом, и рублеными фразами говорила она, – Немедля тебя заберу, если не станешь выделываться. Решай сама – готова признать во мне лидера – милости просим, нет – заходи после десяти, кофейку попьем.
– Обпилась кофейку уже. Мне работа нужна. – я тоже честно ответила.
– Тогда так, – Нинель строчила словами, наподобие пулеметчицы: ритмично, монотонно, агрессивно и напористо. – Всех старых своих клиентов восстановишь. Особенно Басика – он после твоего ухода стал неконтактен. Потом, эту свою дерни, как бишь ее… Ну, муж у нее еще такой милый человек… Соседи твои по подъезду…
– Анечкины? – я, конечно, удивилась. – Зачем Анечкиным наши «женские факи»?
– Они сейчас самая модная группа. Нам интервью с ними нужно, кровь из носу. Заказчик есть, осталось согласие звезд получить… Они там с какой-то заумью: журналистам пинка под зад дают… Уломай их до конца недели.
– Посмотрим, – должного азарта относительно Анечкиных я в себе не обнаружила. – Если они не хотят светиться – напрягать не буду. Люди есть люди, имеют полное право. Были б посторонние – я бы не чистоплотничала. А так – свои совсем. Не имею права идти против их воли. Ты ж меня знаешь, я за свободу…
– Забудь, иначе не сработаемся. Что говорю – то и пиши. – Нинель сделалась вся официальная, как официантка в дорогом ресторане.
– Ладно, посмотрим…
– Можешь идти, я тебе позвоню, да, вот еще…
И пошли долгие проповеди относительно коммерческой базы и необходимости ее пополнения. О процентной оплате, о скидках для полезных заказчиков… О заявлении о приеме, которое я тут же под диктовку, как первоклассница, записала, а буквы прыгали и косились, подмигивая, потому что руками я писать разучилась уже, все больше клавиатурою… А Нинель ворчала, что неаккуратный вид официального бланка, и диктовала дальше.