Страница 83 из 107
Но полгода назад фонРозенберг сумел завладеть этим документом, и Имперский Верховный суд (проканителившись каких-то три месяца) вынес-таки решение в его пользу. С потерей половины земель, деревень и вассалов барон ещё мог как-то смириться – он признавал подлинность договора отца, и понимал, что приговор суда вполне законен – однако он был потрясён предательством, совершённым, как он считал, близким и дорогим ему человеком – экономкой, помощницей и другом Гертрудой Гессель.
Таким образом, деньги, потраченные на сам процесс и взятки, пропали. Большая часть вотчины и вассалов оказались в руках непримиримого врага, который грозился, воодушевлённый успехами, отобрать и последнее достояние барона – родовое гнездо, замок Кирхштайн.
Впрочем, это было бахвальством чистой воды: денег на новый процесс у мессера Дитриха не имелось – деньги, или наличность, вообще были большой проблемой в этой части страны.
А с «безмозглым», как не стесняясь, назвал его мессер Карл, способом ведения хозяйства своего феода фонРозенбергом, приходилось удивляться, что ростовщики-ломбардцы до сих пор не распродают его владения за долги.
Как ни странно, экономическая база фонРозенберга с присоединением новых земель была не упрочена, а, скорее, наоборот: окончательно подорвана. Большинство новых вассалов, привыкших к относительной демократии (Катарина так поняла для себя, что и фонХорстман не особенно силён в рачительном отношении к феоду – он просто пустил всё на самотёк, довольствуясь тем, что мог собрать со своих крестьян), почуяв, что новый хозяин тиран и скотина (узнать это было нетрудно – ведь феоды соседствовали), разбежались, побросав и посжигав нехитрое хозяйство, да ещё подбили на такое же свинство – это по мнению обиженного в лучших чувствах мессера Дитриха! – и часть его собственных вассалов.
Естественно, большинство таких беглецов укрылось на землях старого, и сравнительно «доброго» хозяина – фонХорстмана, у друзей и родственников в оставшихся у того деревнях. Естественно и то, что он официально этого не признавал, а неофициально, за большую взятку, оформил их задним числом под новыми именами в своё хозяйство. Это было, в принципе, нетрудно – ведь переписи подлежали только мужчины – главы семей.
Так что теперь у барона фонРозенберга имелся избыток земель с сожжёнными деревнями, и отсутствие работников для их обработки, и перспектива голода зимой (земли-то не засеяны!).
А у фонХорстмана работников было пруд-пруди… Но плодородных земель катастрофически не хватало. Договориться же полюбовно о каком-нибудь разумном и неразорительном для обоих компромиссе, мешала пресловутая родовая честь. Патовая ситуация. А для крестьян – катастрофическая.
Зимой, скорее всего, большинству придётся голодать. Однако эта проблема волновала барона куда меньше, чем потеря экономки – ведь она фактически вела всё его хозяйство. Управляла замком и поместьем. Да что там поместьем – всей вотчиной. За тот месяц, что барон попробовал взять власть в свои руки, он запутал всё, что было возможно, о чём и сообщил Катарине с милой и подкупающей откровенностью. Впрочем, осознав свою некомпетентность, барон поступил вполне грамотно: назначил на место эконома и управляющего делами, Гюисманса. Месяцев за пять тому почти удалось вернуть быт и экономику замка и вотчины в старое накатанное русло.
Катарина, воспользовавшись паузой, возникшей в рассказе расстроенного барона, спросила, как это так получилось, что он мог доверить такое сложное и ответственное дело столь молодой женщине?
– Так ведь не просто женщине! Мало того, что она моя собственная дочь (да я этого и не скрывал никогда!), так ведь ещё и её мать все предыдущие годы благополучно управляла всеми делами за моего отца, а затем и за меня. То есть, фактически она свою должность получила по наследству. Так же, как я – свой титул…
И никогда у нас с ней не было ни серьёзных ссор, ни скандалов. Ну, то есть, мы, конечно, случалось – ругались, но, если так можно выразиться, в рабочем порядке – по мелочам. Всё управление вотчиной дедов было в её руках, и она умела доказать мне, что будет полезно для нас, а что – нет. По-моему, обитатели замка, да и деревень, побаивались её гораздо больше, чем меня, – он невесело усмехнулся, – Ну и справедливо. Если кто-то был действительно в чём-то виновен – она наказывала, не жалея. Но всегда умела найти и компромисс, если обстоятельства этого требовали. Железная была женщина. И очень умная и порядочная. Не знаю… Просто ума не приложу, чем и как мог её переманить фонРозенберг: у меня она имела всё . Ну то есть – всё. Что только могла пожелать. Кроме, разве что, титула.
Барон помрачнел, на минуту опустив голову.
– Да, этот мерзавец мог посулить ей свой титул. У него как раз есть неженатый старший сын, лет тридцати с небольшим, тот ещё оболтус… Но тогда бы они уже давно сыграли свадьбу – этот старый крючкотвор, надо отдать ему должное, всегда держит данное слово.
Однако моя бедная Гартруда куда-то пропала: уже больше полугода её никто не видел, и – вот чует моё сердце! – что-то с ней случилось.
– А не мог ли ваш сосед просто убить её, после того, как она сделала своё дело и оказалась ему не нужна? – Катарина, конечно, первым делом подумала об этом, но сильно сомневалась, что в этот век рыцарей возможны «деловые» отношения её сложного времени.
– Нет-нет, это совершенно исключено! Если он и вправду заключил с ней сделку, он выполнит свои обязательства, чего бы это ему ни стоило – он человек чести. А считать его способным на убийство женщины может только человек, совершенно его не знающий. Даже как его враг я признаю в нём рыцаря и человека слова.
– В таком случае, приношу ему свои извинения – я руководствовалась… Личным опытом. И я вижу, что даже несмотря на родовую вражду, вы отдаёте ему дань уважения… Значит, он чтит законы и рыцарский кодекс?
– О, да! Я достаточно хорошо его знаю. Ведь мы не всегда враждовали. Их род во все века славился благородными и достойными мужчинами – они настоящие рыцари.
Поэтому мой дед и задумал с ними породниться. Он хотел с помощью хитро составленного брачного контракта своего сына – ну, то есть моего отца – прибрать к рукам их вотчину. Вернее, половину её, ту, что была оговорена в контракте. Однако он несколько просчитался… Или, правильней, – недоглядел при составлении, и потом – при подписании этого документа. И, как он позже признался, уже умирая, своему сыну, сунул слишком маленькую взятку стряпчему, составлявшему текст. А того, видать, перекупили.
Это уже я выяснил, что он оказался прав: перекупили… Но уже было слишком поздно – дед даже не дал себе труда прочесть текст: во-первых, считал, что всё куплено, а во-вторых…
У него было туго с чтением…
Вот и поэтому в том числе, – барон горько усмехнулся, – мой-то папочка озаботился моим образованием… Говорю и пишу на трёх языках. Ну, а дальше – случилось самое интересное.
К счастью – простите за пикантную подробность! – моему отцу удалось уничтожить – скушать! – их экземпляр договора, и выкупить – уже за огромную взятку – экземпляр, что хранился у поверенных. И оставался только наш – последний!
– Простите за несколько… бестактный вопрос, дорогой мессер барон – так почему же вы попросту не уничтожили такой опасный документ сами, не дожидаясь неприятностей?
– Невозможно! Ведь если в следующем поколении фонРозенберг остался бы бездетным, в смысле, у его сына не было бы наследников мужского пола (а сын его до сих пор холост, и шансы на его женитьбу на дворянке невелики – что при его внешности и неудивительно!), то уже я мог бы претендовать на те самые земли, из-за которых разгорелся весь скандал!
– Тогда… Если я правильно понимаю, сейчас уже он заинтересован в уничтожении такого опасного для него в будущем документа?
– Ну… В-общем, да. Теперь, когда он отсудил то, что положено по одному из пунктов, он был бы счастлив, если бы остальные пункты были уничтожены. Вместе со всей бумагой. Пожалуй, так он и постарается сделать в будущем. Однако денег на взятку такого размера у него нет – документ надо выкупать уже из архива Имперского суда, куда были переданы все материалы дела…