Страница 17 из 36
— Так, — прошептала Фатима.
— Так. А ты, Фатима, являешься свидетелем акта приема-передачи всего этого, — он обвел глазами гору бумаг, папок и коробок, лежавших на столе, — сельскому Совету. Историческое событие! Э! На смену старым, отжившим традициям приходят новые, передовые, советские! Ясно?
— Ясно, Ильяс-агай.
— А раз ясно это, то должно быть понятно и то, что, когда все будет пронумеровано, подшито, заактировано и поступит в музей, не только твоя группа, но все пионеры Башкирии, а если угодно, и всего Союза смогут ознакомиться с нашими документами.
— Но нам бы хотелось сейчас… — робко вставила Фатима.
— Сейчас? Как думают депутаты?
— Раз пионеры интересуются, надо помочь, — сказала женщина и улыбнулась.
— Помочь? Ну что ж, мы поможем, — кивнул председатель. — Но это не значит, что все туристы придут сюда и перевернут вверх дном эти драгоценные бумаги. Мы разрешим прочесть их только вожатой. Э? Дом небольшой, все не поместятся.
Фатиме был крайне неприятен такой поворот председательской мысли: ведь, в конце-то концов, поход для ребят, а не для нее. И именно ребята в первую очередь должны видеть бумаги и, скажем, собственноручную подпись Блюхера.
— Может, разрешите хоть капитану присутствовать?
— Капитану? Ладно, разрешаю…
Фатима кликнула Юлая и, когда он входил, шепнула:
— Кеды сними! Видишь, как пол выскоблен!
Юлай сбросил кеды и громко поздоровался.
Взрослые ответили ему кивками.
— Как тебя зовут? — спросила женщина.
— Юлай.
— Ну, Юлай, давай помогай! — рифмованно пошутил председатель и взялся правой рукой за угол сундука, стоявшего у стены.
Юлай проворно подбежал к сундуку, встали из-за стола депутаты-мужчины и тоже ухватились за сундук. Совместными усилиями вытащили его на середину комнаты к столу.
Внутри этого большого сундука оказался малый, изящный, обитый кожей, с крышки которого свисала вишневого цвета шелковая бахрома. Этот сундучок был заперт. Его открыли ключом, который покойный аксакал всегда носил у себя на поясе.
Из малого сундука председатель сельсовета достал сверток пергамента, металлический шлем — такой, как на картине «Богатыри», рукоять сабли.
Бережно и осторожно развернув пергамент, он показал всем, в том числе Фатиме и Юлаю, что на нем значится родословная рода кудей со всеми ее разветвлениями и боковыми линиями, причем возле многих имен стояли пометки о том, когда и какой подвиг был совершен этим представителем рода, какие заслуги имел он перед своим племенем.
— А письма пока не видно, — проговорил председатель и вытащил из сундучка красную лакированную шкатулку. — Может быть, здесь?
Порывшись в потертой папке, председатель вытащил из нее оборванный по краям, пожелтевший конверт.
— Вот вам и письмо Блюхера! — сказал он. — Садитесь сюда. — И он указал на лавку, стоявшую у печи.
Но ни вожатая, ни Юлай не обратили ни малейшего внимания на это приглашение председателя. Все их внимание было направлено в этот момент на письмо, и только на письмо. Еще бы! Письмо самого Блюхера. Подлинное письмо легендарного командарма, которого чтут в каждом башкирском доме как освободителя, которого ставят в один ряд едва ли не с Салаватом Юлаевым!
На конверте значился адрес:
«Деревня Атлыкаево, Златоустского уезда, Уфимской губернии, Сайфулле Татлыбаеву».
Фатима передала конверт Юлаю:
— Достань письмо.
Юлай вытянулся, будто стоял в строю, и вытащил из конверта пожелтевший и кое-где тронутый чернильными разводами ветхий листок.
— Читай вслух! — сказала Фатима.
— Читай, читай, — согласился председатель.
И Юлай прочел дрожащим голосом:
— «Дорогие товарищи!
Уважаемые родители Зината Сайфуллина!
С болью в сердце, с глубокой скорбью сообщаю вам, что ваш сын пал смертью храбрых в борьбе с врагами Советской Республики.
Память о Зинате никогда не умрет в наших сердцах.
Красные партизаны Урала никогда не забудут мальчика, сражавшегося наравне со взрослыми и проявившего чудеса героизма.
Грядущие поколения напишут имя Зината на своих знаменах.
Вечная слава герою Зинату!
Почет и уважение пролетариата отцу и матери героя, воспитавшим его отважным солдатом революции!
Командарм В. Блюхер».
Юлай кончил читать, и наступила пауза.
Фатиме на мгновение показалось, будто за окном скачут красные конники…
Потеплело лицо председателя.
— Разрешите сиять копию, — сказала наконец Фатима.
— Разрешим, товарищи депутаты? — спросил председатель, но в самом его вопросе уже содержался ответ.
Не спрашивая, можно или нельзя, Фатима позвала Иршата. Он вошел с «Партизанской книгой» под мышкой.
Усевшись у печи, Иршат быстро переписал письмо.
— Хорошо бы заверить, — сказала Фатима.
— Что заверить?
— Копию.
— Гм! — Председатель повертел в руках «Партизанскую книгу». — Здесь написано: «Амбарная книга». Это неуважительно. И затем у вас тут еще какие-то записи. Я не могу заверить все подряд.
— Так обозначьте, что вы заверяете только эту страницу.
— Это, пожалуй, можно… А ошибок нет?
— Давай считаем, — предложила женщина-депутат.
— Ладно уж! — махнул рукой председатель.
И, достав из внутреннего кармана пиджака печать, он подышал на нее и шлепнул печать в двух местах — в начале и в конце письма. Написал: «Копия верна. Председатель Тавлыярского сельсовета Баш. АССР И. Ишмухаметов».
Посмотрел на ребят и на Фатиму, улыбнулся добродушно.
— Эх вы, поколение! Вот переписали, а теперь постарайтесь быть похожими на Зината Сайфуллина. Э?
— Ильяс-агай, скажите, пожалуйста, а вы не знаете, что за подвиг он совершил? — спросила Фатима.
— Нет, не знаю. Чего не знаю, того не знаю. Ну, до свиданья, всего хорошего!
Урок самбо
Покинув Тавлыяр, путешественники прошли вниз по Караидели еще километров двадцать, прежде чем спустился вечер и они расположились на ночлег.
В эту ночь в состав усиленного наряда по охране лагеря впервые попали девочки — Нафиса и Айгуль.
Это было, как сказал кто-то из мальчишек, «историческое событие».
Дело в том, что до сих пор Фатима не решалась назначать девочек в ночные наряды, а девочки всю дорогу доказывали ей, что они нисколько не хуже мальчиков, что Марина Раскова, Софья Ковалевская и множество других знаменитых женщин давно это доказали.
В конце концов Фатиме все эти разговоры надоели, и вожатая назначила на пост двух самых крепких девочек. Сперва она хотела поставить каждую из них с мальчиком, но девочки снова подняли голос, и Фатиме пришлось согласиться на отдельный «девчачий пост».
Про себя вожатая решила не спускать с девочек глаз: как-никак они дежурили впервые.
Фатима долго не ложилась, прохаживаясь по опушке. Но около двух ночи ее стало клонить ко сну, и она решила немного отдохнуть, а потом снова проверить Нафису и Айгуль.
Девочки несли службу ревностно. Они чутко прислушивались к каждому шороху, ни на мгновение не отвлекаясь, зорко вглядываясь в темноту.
Тишина стояла такая, что было слышно, как плещется в Караидели рыба, как от легкого ветерка шелестят травы.
— В такую погоду легко быть часовым, — сказала Нафиса.
— Тише, на посту разговаривать не полагается, — напомнила Айгуль.
И Нафиса не смела произнести больше ни слова, ни полсловечка, хотя ей так хотелось поговорить с подругой и для разговора было много свободного времени. Оставалось только потихоньку вздыхать.
Над противоположным берегом реки прорезалась узкая розовая полоса. Скоро начнет светать.
Выпорхнула из кустов какая-то ранняя пичуга. Нафиса сперва не обратила на это внимания, потом вспомнила, что читала какой-то рассказ о пограничниках, в котором пограничник присматривался к тому, откуда вылетают птицы, потому что они иногда вылетают не сами по себе, а если их кто-то спугнул.