Цвет надежды

Эдвин издевательски рассмеялся.

— Кто были первыми?

— Моя дочь и твоя жена.

— Что они говорили?

— У портретов свои тайны.

— Ты совсем не изменился, — констатировал Люциус. — Тиран и интриган.

Эдвин вновь улыбнулся.

— Меняться могут лишь живые. Но ты неправ. Второй эпитет скорее к тебе.

— В чем я предал сына? Я действовал лишь для его блага.

— В глубине души ты сам знаешь ответ на этот вопрос, поэтому я не буду повторяться.

— Знаешь, пока ты был жив, я всегда боялся тебе это сказать. Смешно. Ты мертв уже восемнадцать лет, и я действительно ни разу не задерживался в этом коридоре. Но сегодня скажу: я тебя ненавижу.

Сказать оказалось просто. Люциус ожидал почувствовать облегчение, но его не было. Ожидал резких слов, но их тоже не последовало. Эдвин снова улыбнулся. Люциус не помнил, чтобы его отец улыбался так часто.

— Если бы ты ненавидел на самом деле, ты бы не признался мне в этом. Только не ты.

Люциус развернулся и пошел прочь. Он не задерживался в этом коридоре ни разу за восемнадцать лет. Не стоило делать этого и сегодня. Или стоило?

«Ты предал сына!»

— Да ни черта ты не знаешь, Эдвин Малфой!

Или же знаешь слишком много… Люциус вдруг подумал, что Эдвин — единственный человек, который знал о нем все. Еще его понимала Фрида. Не знала до конца, но понимала. И была способна любить. У Фреда наверняка есть ее портрет. Нет. Это уже изощренный мазохизм.

Люциус спустился в гостиную, побродил среди знакомых предметов. Через два часа подадут обед. Обед — это традиция. Это важно. В жизни должны быть традиции и определенность.

Однако острое чувство одиночества и неприкаянности в знакомом с детства доме заставили подойти к камину. Не думая, что он делает, Люциус зачерпнул пригоршню дымолетного порошка и назвал адрес.

Там могла ждать опасность, но потребность попасть туда была гораздо сильнее осторожности.

Люциус сделал шаг в комнату и отряхнул пепел с манжет. Камин по-прежнему работал в любое время суток. И это во времена необъявленной войны! Хотя чего еще можно было ждать от нее?

Люциус редко бывал в этом доме. Всего-то раз пять-шесть за всю жизнь. Он оглядел гостиную. Бежевые оттенки, дерево и шерсть. Здесь было уютно. Мужчина направился к большому дивану и сел. Хозяйке должны доложить о его прибытии. Ей и доложили — ожидание не продлилось и пяти минут.

Дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появилась Мариса Делоре.

Серый костюм свидетельствовал о том, что она куда-то уходит. Потому что для возвращения домой было слишком рано или поздно, это как посмотреть.

Серые глаза на миг расширились, и рука непроизвольно сжала дверной косяк:

— Люциус! Что стряслось?

Он сидел на мягком диване, глядя на нее снизу вверх, и не знал, что ответить. Если он расскажет о том, что сделал с Драко, то в серых глазах не появится ничего, кроме злости и презрения. И Люциус вдруг с удивлением понял, что сегодня этого не выдержит. Слишком много.

Поэтому в ответ на вопрос он просто пожал плечами.

— Нарцисса и Драко нашлись?

— Да.

— Где они были?

— Развлекались.

— Понятно, — протянула Мариса, пересекая комнату и садясь на противоположный конец большого дивана.

Ее тон свидетельствовал о том, что, на самом деле, ей ничего не понятно.

— Мой дом незащищен, — наконец произнесла она.

— Я заметил. Ты не должна быть такой легкомысленной.

— Мне не от кого прятаться.

Люциус усмехнулся.

— Я не задержусь у тебя. Я просто…

Что «просто», он так и не уточнил.

— Не волнуйся. Сюда редко кто наведывается без приглашения, а сегодня я никого не жду. К тому же могу пока перекрыть этот камин.

Мариса взмахом палочки закрыла доступ через камин, а заодно отправила куда-то эльфа. Проделав эти манипуляции, она наконец посмотрела на брата.

— Ты плохо выглядишь.

— Спасибо, — Люциус усмехнулся. — Не могу сказать этого о тебе.

— Ты ел? — Мариса проигнорировала его попытку пошутить.

Люциус вдруг понял, что после вчерашнего завтрака ничего не ел. Днем было как-то недосуг, а потом и вовсе был озабочен поисками семейства.

— Нет. Но мне не хочется.

Вернулся эльф, держа в руках какой-то предмет. Мариса распорядилась подать завтрак в гостиную и протянула предмет Люциусу.

— Это портключ в твое имение.

Люциус повертел в руках деревянную статуэтку. Это было изображение женщины с цветами. Статуэтка была маленькая и сделана неловко, словно второпях или же просто неумело. Но Люциус вдруг уловил сходство.

— Это же ты.

— Да.

— Кто это делал?

— Драко.

И, вертя в руках кусок дерева, Люциус Малфой вдруг понял, в чем состояло их с Эдвином основное различие. Его отец был тираном: жестким, своенравным, но он всегда участвовал в жизни сына, знал о нем практически все. А Люциус видел в Драко лишь атрибут будущего величия.

— Что еще умеет мой сын?

— То же, что и все. Немного рисует. Неплохо фехтует, но ты это и сам знаешь. А еще он просто славный мальчик.

— А он играет? — Люциус вдруг вспомнил, что Нарцисса потрясающе играла, хотя он давно не слышал.

— Преимущественно на нервах, но порой изображает что-то и на рояле.

Эльфы принесли завтрак. Люциус отстраненно наблюдал, как они расставляют подносы, наполняют чашки, а сам думал: «Почему он пришел в этот дом? Зачем?». И еще о том, почему пришел в него лишь теперь?

— Ты куда-то собиралась? Я нарушил твои планы.

Мариса лишь махнула рукой. И Люциус понял, что благодарен ей за то, что она не говорит фразы типа «ты такой редкий гость, что я готова забросить дела». Или же «законы гостеприимства требуют…», или «ты же мой брат, и я тебе рада». Особенно последнее. Ведь первые фразы — лишь вежливая ложь. А последняя — просто ложь. И Люциус не хотел слышать ее от Марисы, которая предпочитала правду.

— Я сегодня говорил с Эдвином.

Мариса закашлялась, поперхнувшись чаем. Несколько секунд махала ладонью перед лицом, а потом взглянула на брата.

— Нет-нет. С головой у меня все в порядке, — предвосхитил вопрос Люциус. — Я остановился у его портрета.

Мариса чуть усмехнулась.

— Он сказал, что ты тоже была у него.

— Да. Пока мы все носились с днем рождения Драко, я часто бывала в имении. И как-то тоже остановилась перед портретом.

— Зачем?

Мариса улыбнулась.

— Я несла свертки с подарочной бумагой, и они посыпались из рук. Эдвин сказал, что ничего иного и не ожидал от меня.

— Он сам обратился?

— Да. Думаю, ему там жутко скучно.

— Там целый коридор его родственников.

— Вот потому и скучно, — сморщила носик Мариса.

Люциус улыбнулся.

— Что хорошего сказал тебе наш предок?

— Хорошего? Ничего. А тебе?

— Я задал вопрос. «Что я делаю не так?»

— Он ответил?

— Он ответил: «Все».

— Эдвин всегда был критичен, насколько я могу судить по рассказам. Сама я его не очень помню.

Люциус очень хотел адресовать этот же вопрос ей, но понял, что слишком боится услышать ответ. Он посмотрел на Марису. Та крутила в руках чашку с чаем и смотрела на водоворот. Потом вдруг улыбнулась.

— Я тут подумала: забавно все-таки. Почти восемнадцать лет он висел, никто никогда не изъявлял желания с ним пообщаться, а тут сразу такой улов. Хотя, наверное, это грустно: прожить жизнь и не вызывать у потомков желания тебя увидеть.

— Ну уж тебе это не грозит. К твоему портрету будет выстраиваться очередь из желающих. Тебя любят, Мариса.

Она снова улыбнулась. На этот раз горько.

— Ты прав, Люциус: мне это не грозит. У меня ведь нет потомков.

— Я… не это имел в виду.

— Я знаю. А я это.

Наступила тишина. Люциус смотрел на мягкий ковер у ног, Мариса в свою чашку. Первой тишину нарушила именно она.

— Я тоже задала Эдвину вопрос…

Люциус приподнял бровь.

— Я спросила: доволен ли он тем, как живут его потомки?

— И что он ответил? — Люциус затаил дыхание.