Страница 4 из 24
Иран, подчеркивает шах, – независимое государство и древняя страна. Другие государства, у которых за плечами всего 100–200 лет истории (намек на США, отмечавшие 200-летие своего образования), не могут понимать национальных устремлений Ирана. В Советском Союзе это понимают, мир – стержень его внешней политики, и поэтому если бы Иран мог выбирать соседей, то он выбрал бы Советский Союз. Иран преисполнен решимости идти по пути экономического и социального развития, для этого у него есть все – большое население, природные богатства, деньги. Но для развития страны нужен мир, а для этого сегодня нужно быть сильным (вот оно – оправдание гигантских закупок вооружения). Он спокоен за свои северные границы, но за других соседей, например за Турцию, поручиться не может, она входит в НАТО и поэтому может быть связанной при принятии решений, затрагивающих ее национальные интересы.
Если Советский Союз относится с пониманием к необходимости развития Ирана, говорит он, то другие видят в нем лишь источник получения нефти. Но он проучил западные страны, пытавшиеся бойкотировать иранскую нефть, когда поднял на нее цену, он заставит западные страны искать новые источники энергии. Заключая рассуждения, шах выражает готовность встретиться с советским послом для более подробной беседы.
Шах
О шахе Ирана Мохаммеде Реза Пехлеви написаны книги, он и сам писал о себе, излагал свои взгляды на историю Ирана, интерпретировал в нужном ему духе события, довольно охотно давал интервью журналистам, в основном, кстати говоря, западным. Есть на Западе даже «романы», где выведен шах. Это, как говорят, льстило его самолюбию, хотя шах и был показан не всегда в приглядном свете.
Шах изображался и как всевидящий пророк, и как теряющийся в трудных ситуациях простой смертный; решительный государственный деятель и человек, подверженный страшным колебаниям; деспотичный, жестокий человек и деятель; заботящийся о судьбе страны; глубоко религиозный по натуре и предающийся низменным увлечениям; мистик и разносторонне образованный; человек с чувством реализма и бесплодный мечтатель. Все это, однако, больше относится к категории личных качеств, которые, может быть, и представляют интерес, но не являются первостепенными.
Объективный факт состоит в том, что шах Мохаммед Реза Пехлеви в силу исторического случая правил в отпущенный ему историей период в древней стране с населением более 30 млн. человек, где шли процессы развития в соответствии с объективно существующими законами жизни человеческого общества. Однако до конца своей жизни шах, по всему видно, не понимал, какие силы двигают развитием общества, поэтому он и не понял, почему его свергли.
Шах, казалось, действительно обладал в стране неограниченной властью. Но над чем и над кем? Да, в Иране не перечили шаху парламент – меджлис и сенат, была создана единая для «всех иранцев» политическая партия, носившая пышное название «Растахиз» («Возрождение»). Действительно, прямые указания шаха выполнялись, казалось, беспрекословно. Но… Жизнь все-таки шла своей дорогой, часто помимо воли шаха.
Быстро растущая промышленно-торговая верхушка общества исподволь требовала политической власти; многочисленный традиционно-бюрократический государственный аппарат топил в бесконечных проволочках некоторые полезные начинания; не было ни малейшего энтузиазма от формально-показной, направленной на возвеличивание шаха деятельности «Растахиза», которую только условно можно было называть партией. С промышленным развитием страны рос рабочий класс, неизбежно проникали в его среду идеи социального равенства; несмотря на небольшое улучшение условий жизни трудящихся в виде роста зарплаты, отсутствие безработицы, становящиеся доступными многие предметы потребления, иранские трудящиеся все больше осознавали непрочность всей системы правления, во главе которой стоял шах.
Не прекращалась подпольная борьба, проявлявшаяся время от времени в вооруженных стычках с властями групп, как тогда говорили, «городских партизан», или «исламских марксистов» – членов строго законспирированных организаций «федаев» и «моджахедов иранского народа». Особо сильными были антишахские настроения среди учащейся иранской молодежи как в самой стране, так и за границей. Затаило особое недовольство иранское шиитское духовенство, его традиционное влияние и положение было ограничено новым «образом жизни» по западному образцу, который усиленно насаждал шах. Духовенство, конечно, не решалось на открытые выступления, но мечети зачастую становились местами, где иногда можно было высказывать недовольство.
Да, многое в стране действительно зависело от шаха, иранская монархия выглядела перед внешним миром прочной и, казалось, несокрушимой, опиралась на мощный аппарат САВАК, жандармерию и армию, она пользовалась и неграмотностью народа. А во внешнем мире союзниками шахского Ирана были крупнейшие западные государства, и в первую очередь США.
Шах правил государством, но не мог управлять теми силами, которые помимо его воли действовали против монархического строя и, следовательно, против него лично.
…Советского посла шах принимал довольно охотно, и в беседах с шахом затрагивались самые разнообразные вопросы, нравились они ему или нет. Шах неплохо ориентировался в международных проблемах, был информирован в общем, хотя часто и необъективно, о положении дел в стране, некоторые вопросы, в том числе экономические, знал довольно детально. Одним словом, имел свою точку зрения, стремился показать это; если нужно – во многих случаях принимал сразу решения, иногда говорил, что посоветуется. Держался всегда спокойно, демонстрировал уверенность, и только в последних встречах – осенью 1978 года, когда страну потрясали революционные волнения, – была видна его явная растерянность и непонимание глубины происходящих событий.
Принимал один, обычно в одном из кабинетов Ниаваранского или Саадабадского дворца. В штатском костюме, стоя, приветствовал входящего, предлагал сесть на диван, сам садился в кресло справа, сбоку. Слуги в ливреях подавали неизменный чай с лимоном, пятясь задом, удалялись, начиналась беседа, инициативу в которой шах оставлял посетителю.
Шах хорошо владел французским и английским языками, говорил спокойно, подбирая точные слова, уверенно, обычно не показывая эмоций. Хорошо реагировал на шутки. Внешне проявлял демократизм. По окончании беседы шах всегда провожал до дверей, вежливо прощался.
Вопросы советско-иранских отношений занимали в наших беседах главное место – как принципиального порядка, так и сугубо практические, разумеется, наиболее крупные из них. Подход шаха к отношениям с Советским Союзом был, пожалуй, прагматическим. Он понимал важность для Ирана нормальных отношений со своим северным соседом, стремился использовать их для развития Ирана, укрепления положения страны. Понимал, что с нами отношения могут строиться только на взаимовыгодной основе. В этом плане он был вполне реалистом.
Такие крупные объекты, как Исфаханский металлургический комбинат, газопровод, строительство крупных электростанций, были в поле его зрения. Часто чувствовалось, что шах находится под влиянием неточной информации, поставляемой иранскими руководителями, однако он был готов выслушать контрдоводы, рассмотреть информацию другой стороны о положении дел, даже прислушаться к советам. Одно время, например, замедлились работы по расширению Исфаханского завода, главным образом ввиду нехватки рабочей силы, назревала угроза серьезного срыва графика работ. Наши неоднократные обращения к руководителям Иранской металлургической корпорации и премьер-министру успеха не имели, в своей информации шаху они стремились, как водится, переложить вину на советскую сторону, выискивая различные мелочные придирки. Мы посоветовали шаху, коль дело с рабочей силой обстоит так остро, привлечь к строительным работам армейские подразделения – все равно ведь армия ни с кем не воюет. Шах сказал, что подумает, и через некоторое время мы узнали, что им было отдано соответствующее распоряжение.