Страница 13 из 33
Сказанное о Японии еще более применимо к другим успешным революциям «сверху» – все они происходили в относительно слаборазвитых странах, где традиционные структуры не были всерьез расшатаны динамичным экономическим развитием. Поэтому там существовала возможность провести преобразования «сверху», не допуская активного участия народных масс в политике.
Что касается более развитых и динамично развивающихся стран (к ним относилась, например, Франция второй половины XVIII в.), то здесь экономические изменения затрагивали всю систему общественных отношений снизу доверху. Поэтому различные слои населения, отстаивая свои интересы, стремились активно включиться в процесс преобразований. В этих условиях революция «сверху» неизбежно сталкивалась с неразрешимой дилеммой. Согласие на подавление движения «снизу» означало компромисс со старым режимом, и это делало революцию беззащитной перед силами реакции. По этому пути пошли германская революция 1848 г. и российская революция 1905 г., что и предопределило в конечном счете их поражение. Опора же на активность масс неизбежно выводит революцию за рамки, которые приемлемы даже для наиболее радикальных слоев старой элиты, и предопределяет ее переход в новую стадию – революцию «снизу».
Фрагментация общества – не только главный фактор, определяющий неизбежность революции, она же решающим образом воздействует на ход революционных событий. Современные исследователи все чаще подчеркивают чрезвычайную гетерогенность участвующих в революции сил. По отношению к английской революции утверждается, что «схема конфликта отнюдь не была образцом резкого и четкого размежевания, напротив, мириады локальных столкновений по-разному формировали конфликт в различных местах» (Goldstone, 1991. Р. 81). Активно разрабатывая этот тезис применительно к Франции XVIII в., многие специалисты выделяют в ней три разнородных течения или даже одновременно происходящих революций: буржуазную революцию, которую также характеризуют как «революцию элит» или «революцию просвещения», отстаивающую свободу предпринимательства; крестьянскую, выступающую за получение земли, за восстановление общинных прав и одинаково враждебную сеньорам и буржуа, а также революцию городских низов, эгалитарную по своему характеру, отрицающую право частной собственности, подчиняя его «справедливым потребностям общества»[45].
В аналогичных категориях рассматривается и германская революция 1848 г., в которой выделяют три течения с существенно различными целями: буржуазное по своему содержанию движение среднего класса, крестьянские бунты и восстания в городах, основную силу которых составляли ремесленники. «Для буржуазного либерала она означала основание новой нации, парламентского управления и материального благосостояния. Для мастера гильдии – восстановление корпоративного контроля над промышленным производством. Для крестьянина – отмену помещичьего землевладения и перераспределение земельной собственности» (Hamerow, 1958. Р. 156, 260).
Каждое выделяемое подобным образом течение тоже оказывалось неоднородным. Как отмечает Дж. Голдстоун, «конфликты среди крестьянства нередко включали противоборство революционно и контрреволюционно настроенных деревень, в то время как городские конфликты разводили по разные стороны различные группы рабочих и городской элиты» (Goldstone, 1991. Р. 49).
Далеко не все участвующие в революционном процессе силы заинтересованы в разрушении барьеров, препятствующих адаптации общества к новым требованиям времени. Наряду с движением против ограничителей, мешающих дальнейшему развитию общества, на революционную сцену выходят сами «бунтующие ограничители», т. е. социальные силы, которые в соответствии со своими интересами выступают против нововведений, даже тех, которые осуществлялись еще старым режимом. Принципиально важно, что «бунтующие ограничители» оказываются не только на стороне контрреволюции, но выступают важнейшей составной частью самих революционных сил.
Носителями идеологии «бунтующих ограничителей» могут быть патриархальное крестьянство, городские ремесленники, традиционное духовенство. В ходе революции они открыто проповедуют свои антимодернизационные программы. В разгар революции 1848 г. в Германии Франкфуртскому парламенту была представлена декларация с основными требованиями городских ремесленников, первым пунктом которой значилось: «Мы провозглашаем, что мы категорически против свободы развития промышленности, и требуем, чтобы она была полностью отменена в Германии специальным параграфом основного закона нации» (Hamerow, 1958. Р. 143–144). Перед французским Конвентом не раз ставили вопрос о том, что «свобода хлебной торговли несовместима с существованием республики», а «продовольствие является собственностью народа» (Добролюбский, 1930. С. 20, 28), что фактически означало требование восстановить старую практику регулирования.
Феномен «бунтующих ограничителей» в различной степени проявлялся в разных революциях, однако ни одна из них в полной мере не смогла его избежать. В наименьшей степени он характерен для английской революции[46], где к этой категории можно отнести лишь движение клобменов (clubmen), отстаивающее традиционные отношения и ценности, а также часть местного дворянства. «Бунтующие ограничители» играли гораздо большую роль в Великой французской революции: экономическая политика якобинцев во многом определялась требованиями городских и деревенских низов, выступавших против свободы торговли и разрушения патриархальных отношений в деревне[47]. Важным было их значение в мексиканской революции 1910 г. и иранской революции 1979 г.
Сохраняющаяся фрагментация предопределяет слабость государственной власти на протяжении всего периода революционных преобразований, пока судьба каждого из сменяющих друг друга режимов полностью зависит от временных и неустойчивых коалиций, в которые вступают чрезвычайно раздробленные силы, участвующие в революции. И лишь когда в ходе революционной трансформации общества появляются предпосылки возвышения новой элиты, способной стать опорой стабильной государственной власти, революционный процесс подходит к своему завершению. Таким образом, принципиально важная особенность революций состоит в том, что трансформация общества происходит в условиях слабой государственной власти, не способной контролировать происходящие события и процессы[48]. Гетерогенность участвующих в революции сил и стихийный характер преобразования общественных отношений предопределяют неоднозначность результатов революционного процесса.
1.6. Результаты революции и постреволюционное развитие
Воздействие революции на ход исторического развития той или иной страны относится к категории проблем, по которым в науке не только не достигнут консенсус, но существуют полярные, несовместимые точки зрения: революция привела к полному разрыву с прошлым – она не оказала сколько-нибудь существенного влияния, и постреволюционное развитие есть прямое продолжение предреволюционного; революция открыла новые перспективы для развития общества – она затормозила позитивные процессы, которые зародились в предреволюционный период. С точки зрения концептуального подхода, которого придерживаются авторы, революция служит одним из механизмов разрушения встроенных ограничителей, мешающих адаптации общества к новым условиям. В связи с этим возникает вопрос: в какой мере в результате революции устраняются ограничители и создаются предпосылки для дальнейшего эволюционного развития. На него нет простого и однозначного ответа. Здесь возможны по меньшей мере три варианта.
1. Ограничители могут быть устранены способами, которые позволяют в целом повысить адаптивность системы, ее способность приспосабливаться к изменениям вне зависимости от того, в чем эти изменения состоят. При этом создаются предпосылки для эволюционного развития общества на перспективу, и, хотя возникающие новые проблемы способны вызывать в обществе серьезные конфликты и трения, они разрешаются нереволюционным путем. Это самый благоприятный исход революции, но практически ни одна из них в полной мере не привела к подобному результату.
45
Подобный подход к французской революции пользуется популярностью среди современных историков так называемого ревизионистского направления.
46
Тревор-Ропер фактически приписывает идеологию «бунтующих ограничителей» в английской революции тому слою джентри, положение которого ухудшалось (Trevor-Roper, 1953).
47
Анализируя политику якобинского Конвента, К.П. Добролюбский отмечает: «Все попытки избежать введения Максимума оказались тщетными: он был, как и террор, навязан Конвенту снизу» (Добролюбский, 1930. С. 34).
48
Характеристика французской революции, данная Ф. Фюре, универсальна и применима к любому революционному процессу: «В действительности революционный поток 1789–1794 гг., пусть и ограничиваемый, направляемый группами, которые одна за другой приходили к власти и вначале двигались вместе с ним, никогда на самом деле не был кому-либо подконтролен, поскольку формировали его многочисленные противоборствующие цели и интересы» (Furet, 1981. Р. 124).