Страница 56 из 67
- Мне бы это помогло, - сказала Оля.
- Вы будете готовить Баха?
- Нет, - сказала Оля.
- Не Баха? - удивилась женщина.
- Я бы хотела сыграть русскую программу. Старинную.
- Но господин Грейнджер ждет от вас, очевидно, Баха?
- И все-таки мне бы хотелось... - тихо сказала Оля. - Я готова к русской музыке больше всего.
Оле показалось, что женщина ей не верит. Может быть, она вспомнила слова своего сына об обвале?
- Хорошо, - сказала наконец женщина. - Но знайте, времени, чтобы менять программу, у вас не будет. Теперь идемте, я вам покажу письмо господина Грейнджера.
Оле хотелось сказать, что ничего менять и не надо будет, но она воздержалась. Она опять как бы остановилась перед дверью, застыла.
Оля вышла из Министерства культуры и по улице Куйбышева спустилась к Красной площади. Через Боровицкие ворота прошла в Кремль. Ей хотелось побыть здесь среди храмов и старинных зданий, почувствовать все, что ей хотелось сейчас почувствовать.
Она медленно шла к Соборной площади.
Кремлевский холм. Еще в летописи Оля прочитала, как Юрий Долгорукий воздвиг небольшие стены деревянного Кремля, "деревянный тын Москвы", а Иван Калита первым создал ансамбль соборов. Потом Дмитрий Донской соорудил каменные стены. В пятнадцатом веке Кремль окончательно сделался центром мощного государства, и тогда воздвигли над городом сигнальную звонницу Ивана Великого.
Оля любит стоять на Соборной площади именно около Ивана Великого. Площадь устилают розовые квадратные плиты, и кажется, что под ногами они сами тихонько позванивают, "колоколят". Архангельский собор, Благовещенский, Успенский, царь-пушка, царь-колокол, Патриарший дворец. Во дворце музей, выставлена старинная русская одежда, посуда, мебель, в окошках - слюда, двери обтянуты красным сукном. Из дворца по внутреннему переходу можно войти в собор Двенадцати апостолов, где включают для экскурсий через усилители, скрытые в стенах, записанную на пленку "Всенощную" Рахманинова. Звучит во всю мощь живая красота человеческих голосов. "Всенощную" исполняет Государственный хор СССР.
"Духовное и земное, - думала Оля, слушая "Всенощную". - Что же все-таки это? Духовное - это мысли и чувства, и как можно духовное отрывать от земного? Познавая духовное, познаешь себя, все земное... Надо устремляться к самому себе, и только в себе самом человек может найти силы, чтобы все земное сделать радостным и светлым. Легенды в Библии очень красивые и возвышенные. Поэтому и музыка, написанная на их тексты, тоже красивая и возвышенная. Но она написана людьми и для людей".
Когда Оля на Соборной площади поднимала голову и смотрела на купол Ивана Великого, она видела его сверкание в небе - шлем прошлого над современной Москвой. Белая с золотом симфония; великая история великого народа.
И она будет играть - о прошлом и будущем, и программу назовет "Иван Великий". Стоит он, окруженный детьми, и они смотрят на него, задрав головы. Они тоже стоят под его боевым шлемом и тоже, может быть, слышат, как в Оружейной палате, около Боровицких ворот Кремля, играет сейчас первый русский орган, выступают первые органисты из крепостных крестьян. Это было все здесь: и скоморохи, и гусляры, и дудочники, и народные празднества, и гул сигнального Ивановского колокола - призыв к народному восстанию.
И Оля слышала этот "варган", голос прошлого и будущего, и когда так с ней бывало, когда она так чувствовала Родину, к ней приходила жизнь, побеждающая время, приходило счастье бесконечное. Хотелось подарить людям самую правдивую и единственную музыку, от которой ты сама потом падаешь без сил, потому что до конца отдаешь себя.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Они ехали в "Тутмосе" - Санди, Ладя и Арчибальд. Трое. Санди и Ладя сидели вместе, Арчибальд сидел один сзади. Он просунул голову между Ладей и Санди и положил ее на спинку переднего сиденья - он хотел быть рядом, совсем рядом с Санди и Ладей: он ведь знал, куда они ехали все трое.
Ладя медленно вел "Тутмос". Зима никак еще не могла начаться в полную силу, но все-таки лед уже затянул мостовую и, растопленный сверху солнцем, был покрыт водой, и мостовая была сложной для транспорта.
Никогда еще Ладя не сидел за рулем так напряженно, как сегодня. Не гоночный монстр, а всего-навсего "Тутмос", но в "Тутмосе" ехала Санди: был тот день, когда двое должны были остаться вдвоем навсегда.
Санди молчала, улыбалась чему-то внутри себя, чего не должен знать пока никто.
Тщательно уложенные волосы были прикрыты белой сеточкой, сбоку приколот букет ландышей. Ландыши прислали из Ялты авиабандеролью и велели спрятать в холодильник, чтобы лежали до этого торжественного дня. Сегодня их вынули, и теперь они были совершенно свежие в волосах у Санди.
Ладя ездил к Аркадию Михайловичу, чтобы он разрешил взять "Тутмос": Санди хотела, чтобы Ладя, она и Арчибальд поехали в загс на "Тутмосе".
Ладя так все и сделал. На тонком прутике, вставленном в радиатор, развевалась длинная белая лента, ее привязал Ладя: флаг во имя невесты.
Мать Санди, ее отец и гости приедут в загс позже, когда надо будет поздравлять, пить шампанское и фотографироваться. Так хотела Санди, и тут даже мама ничего не сумела с ней поделать. Отец Санди был человеком спокойным и ни во что не вмешивался. Дочку он любил нежно и подарил ей на свадьбу афишу с ее первым выступлением, которую он сохранил, кинокамеру "Кварц" и всю свою библиотеку, в которой были собраны книги о цирке. И еще, перед тем как Санди уехала сегодня на "Тутмосе", он подарил ей маленького фарфорового зайца - игрушку из своего детства. Мать Санди подарила Ладе большой транзисторный приемник "Спидола VEF". Брат Лади прислал деньги - взнос на однокомнатную квартиру. На бланке перевода так и написал: "Первое твое жизненное пространство в квадратных метрах". Аркадий Михайлович, когда передавал "Тутмос", сказал, что сзади лежит ящик, а в ящике все необходимое для хозяйства: кастрюли, сковородки, посуда, пачка соли. Смешной и неожиданный подарок сделали для Санди клоуны Московского цирка: на пустой яичной скорлупе, из которой через маленькую дырочку было выпущено содержимое, нарисовали "маску клоуна Санди", ее творческий портрет. Это для сдачи маски в международную коллегию клоунов. Оказывается, так регистрируются типажи клоунов всего мира, их грим. А у самого Лади в кармане лежали в коробочке два золотых кольца.
Когда "Тутмос" подъехал к зданию загса, на тротуаре стояли свидетели, которых пригласили Санди и Ладя. Свидетелем Санди была ее подружка по училищу Катя Щербакова. Она была сатириком-дрессировщиком, работала на манеже училища с попугаем Фредериком и осликом Укропом. Катя была толстенькая, в длинном пальто с застежкой на мужскую сторону. Пальто перешила себе из пальто брата. Сделала сатирическое макси. Иначе на это пальто смотреть нельзя было.
Рядом с ней стоял Ладин свидетель - Павлик Тареев. Он выглядел так, как надо было выглядеть по такому случаю: был похож на солидного преуспевающего нотариуса. Увидел Ладя и Франсуазу. Конечно, она: высокая, взрослая, в дубленке, шапке из лисы-огневки и кожаных сапогах. В Франсуазе теперь навсегда поселилось что-то русское, проникло в ее лицо, в ее манеру носить шапку, слегка сбив ее на затылок, как носят у нас шапки-ушанки девушки.
Значит, это Дед привел Франсуазу.
Ладя быстро выбежал из машины. Он хотел открыть дверцу со стороны Санди, чтобы Санди вышла, но это с поразительным проворством тут же проделал Павлик, подал Санди руку.
Арчибальд вышел из машины. Он искал себе места в сегодняшнем дне, боялся, что его не включат в веселье, и дважды громко басом пролаял. Санди наклонилась к нему и обняла за шею, она ему что-то говорила, а он кивал большой черной головой, он даже не сердился, что она сегодня надушилась. Потом он отошел к "Тутмосу" и сел.
Все вошли в здание загса, разделись.
Пожилая работница на вешалке осмотрела Санди и поправила ей сеточку на голове. Санди была очень тихая. Может быть, так Санди привыкает к счастью.