Долина Пламени (Сборник)

Где-то вдали священнослужители запели радостный благодарственный гимн.

На следующий день, увидев его в конце коридора склонившимся над чем-то бесформенным и темным, она поспешила к нему. Он стоял, нагнувшись над телом священнослужителя, и, когда Нерина окликнула его, вздрогнул и выпрямился. Мертвенно бледное лицо его было полно смятения.

Она взглянула вниз и побелела от ужаса.

Священнослужитель был мертв. На горле его виднелись синие отметины, шея была сломана, а голова чудовищно вывернута.

Тайрелл сделал движение, пытаясь загородить тело от ее взгляда.

— П-п-приведи Монса, — произнес он, заикаясь и с такой неуверенностью в голосе, словно приближался к концу очередной своей сотни лет. — Скорей. Это… приведи его.

Пришел Монс и, взглянув на тело, замер, не в силах вымолвить ни слова. Наконец он почувствовал пристальный взгляд Тайрелла.

— Сколько столетий прошло, Мессия? — спросил он дрожащим голосом.

— С тех пор как здесь совершалось насилие? — в ответ спросил Тайрелл. — Восемь веков или более того. Никто, Монс, слышишь, никто не способен на такое, — страстно добавил он.

— Да, — безжизненно сказал Монс. — Насилия больше не существует. Оно было генетически устранено в процессе развития человечества. — Внезапно он рухнул на колени.

— О, Мессия, принеси нам снова мир! Дракон восстал из прошлого!

Тайрелл выпрямился; его фигура в белой мантии олицетворяла глубочайшее смирение. Он возвел глаза к небу и начал молиться.

Нерина преклонила колени. Сила горячей молитвы Тайрелла постепенно вытесняла кошмар из ее сознания.

Его тихий голос разносился по монастырю и возвращался трепещущими отзвуками, словно отразившись от ясного, голубого и такого далекого неба. Никто не ведал, чьи смертоносные руки сомкнулись на горле священнослужителя. Никто, ни одно человеческое существо давно уже не могло совершить убийства. Как сказал Монс, сама способность ненавидеть, разрушать была устранена из человеческой психики в процессе совершенствования всей человеческой расы.

Голос не проникал за пределы монастыря. Эта борьба должна была вершиться здесь втайне, и ни малейший намек на нее не должен был просочиться наружу, чтобы не разрушить долгий мир, царящий во Вселенной.

Ни одно человеческое существо..

Но пополз шепоток: вновь возродился антихрист.

И они бросились к Тайреллу, к Мессии, за поддержкой и утешением.

— Мир, — говорил он, — мир! Со смирением встречайте зло, в молитве склоняйте головы ваши, вспоминайте любовь, что спасла человека, когда ад обрушился на Вселенную две тысячи лет назад.

Ночью, подле Нерины, он вдруг застонал во сне и начал отбиваться от невидимого врага.

— Дьявол, — закричал он и проснулся, дрожа с головы до ног.

С горделивым смирением Нерина удерживала и успокаивала его, пока он не заснул снова.

Не прошло и нескольких дней, как совершилось новое страшное преступление: один из священнослужителей был зверски зарезан острым ножом. Нерина с Монсом поспешили в келью Тайрелла, чтобы поведать ему об этом. Отворив дверь, они увидели его сидящим за невысоким столом лицом к ним. Он истово молился, глядя как завороженный на окровавленный нож, лежавший на столе перед ним.

— Тайрелл, — начала было она, как вдруг у Монса вырвался судорожный вздох, и, резко повернувшись, он решительно вытолкнул ее обратно за порог.

— Жди! — приказал он горячо и требовательно. — Жди меня здесь!

И, прежде чем она смогла выговорить хоть слово, он уже захлопнул за собой дверь, и Нерина услышала, как лязгнул задвигаемый засов.

Она простояла так, без единой мысли в голове, довольно долго. Наконец Монс вышел и тихо притворил за собой дверь. Он внимательно посмотрел на нее.

— Все в порядке, — сказал он. — Однако… ты должна сейчас меня выслушать. — Он немного помолчал.

Через некоторое время он заговорил:

— Благословенная Господом… — У него снова вырвался такой же сдавленный вздох. — Нерина, я… — Он как-то неестественно засмеялся. — Странно. Я не могу говорить с тобой, не назвав тебя по имени, Нерина.

— Что случилось? Пусти меня к Тайреллу!

— Нет, нет. С ним будет все в порядке. Нерина, он» болен.

Она прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями, слушая вначале неуверенный, но постепенно окрепший голос Монса:

— Эти убийства… Их совершает Тайрелл.

— Ты лжешь! — закричала она. — Это ложь!

— Раскрой пошире глаза, — резко ответил Монс, — и прислушайся к моим словам. Тайрелл — человек. Величайший человек, замечательный человек, но — не бог. Он бессмертен. Если он случайно не погибнет, то будет жить вечно, как и ты. Он уже прожил более двадцати столетий.

— Зачем ты говоришь это мне? Я сама знаю!

Монс продолжал:

— Ты должна понять и должна помочь Бессмертие — лишь случайное отклонение от нормы в генной структуре. Мутация. Раз в тысячу лет, может быть, в десять тысяч, рождается бессмертный человек. Его тело самообновляется, он не старится. Не старится и его мозг. Однако его сознание, его разум подвержены старению.

— Но Тайрелл ведь переплыл бассейн возрождения всего три дня назад — воскликнула она с отчаянием в голосе. — Еще целое столетие должно пройти, прежде чем его разум постареет. Он… он не умирает?

— Нет, нет, он жив. А бассейн возрождения, Не-рина, всего лишь символ. И ты это знаешь.

— Да. Действительное обновление наступает позже, когда вы помещаете нас в эту машину. Я помню.

— Машина… — как эхо, повторил Монс. — Если бы мы не пользовались ею каждое столетие, и ты и Тайрелл уже давно стали бы дряхлыми и беспомощными. Разум не бессмертен, Нерина. В конце концов ему оказывается не под силу нести груз знаний, опыта, привычек. Он теряет гибкость, ясность мышления, его сковывает старческая немощь. Машина очищает разум, Нерина, точно так же, как мы очищаем память компьютера от заложенной в ней информации. Затем мы частично возвращаем память; не все, но лишь необходимые воспоминания вкладываем мы в чистый, ясный разум, так что он может развиваться и усваивать новое еще в течение одной сотни лет.

— Но я знаю все это…

— Новые воспоминания формируют новую личность, Нерина.

— Новую? Но ведь Тайрелл остается прежним.

— Не совсем. Каждое столетие он чуть-чуть изменяется, по мере того как жизнь становится лучше, а народы — счастливее. С каждым веком новый разум, обновленная личность Тайрелла отличаются от предыдущих, более соответствуя духу грядущего столетия, нежели прошедшего. Твой разум возрождался трижды, Нерина. И сейчас ты уже не та, что была вначале. Но тебе не дано помнить об этом. Полных воспоминаний о прежнем у тебя нет.

— Но… но что…

— Не знаю, — устало ответил Монс. — Я говорил с Тайреллом. Думаю, случилось вот что. Каждое столетие, когда разум Тайрелла очищался, — стиралась вся память — он становился совершенно пустым, и мы создавали на этой основе нового Тайрелла. Слегка измененного. Каждый раз лишь самую малость. Но более чем двадцать раз подряд?… Его сознание двадцать веков назад должно было очень сильно отличаться от нынешнего. И…

— Насколько отличаться?

— Увы, не знаю. Мы предполагали, что при полном стирании памяти личность полностью исчезает. Теперь мне кажется, что она не исчезала, а как бы хоронилась на дне его души. Задавленная, загнанная в такие глубины подсознания, что никак не могла проявиться внешне. И, естественно, он сам не сознавал этого. Но ведь это происходило век за веком. Более двадцати личностей Тайрелла погребены в его душе, некий многоликий дух, который уже не может долее находиться в состоянии равновесия и покоя. И вот он восстал из могил, поднялся из глубин его памяти.

— Белый Христос никогда не был убийцей!

— Конечно, нет. В самом деле, даже первая его личность, двадцать с лишним столетий назад, должна была являть собой верх величия и доброты, чтобы нести мир народам в тот страшный век антихриста. Но иногда, при погребении личности в глубине подсознания, наверное, могли произойти какие-то изменения. Эти похороненные личности, или хотя бы некоторые из них, могли измениться в худшую сторону по сравнению с тем, какими они были вначале. И вот теперь они вырвались на свободу.