Страница 49 из 52
Трифон опять вылез на палубу, и тогда они услышали его радостный крик:
– Земля! Земля с левой стороны!
Виргилиан, преодолевая страх, вылез из каюты. В самом деле, слева в предрассветном тумане виднелось смутное очертание неизвестного острова…
– Бросайте якорь! – заревел Трифон, но было поздно. Волна подняла «Фортуну» и легко швырнула ее на мель. Корабль зарылся носом в песок и дрожал, как скаковой конь. Волны продолжали разбивать его корму. Теперь ясно виден был берег, деревья, камни. Какие-то люди бегали по берегу, но за шумом ветра их голосов не было слышно.
Два самых выносливых пловца были посланы укрепить за что-нибудь канат, чтобы при помощи его можно было перебраться остальным на берег. Корабельщики выполнили поручение, и тогда остальные, по пояс в воде, держась за канат, перешли на сушу. Трифон нес на руках золоченую статуэтку богини, снятую с мачты, Виргилиан – полумертвую Делию. Скрибоний, зеленый, как покойник, радостно размахивал руками:
– Небо не покинуло нас!
И он хватал пригоршнями влажный песок, пересыпал его с ладони на ладонь.
На берегу бородатые люди в овчинах и с посохами в руках с любопытством смотрели на потерпевших кораблекрушение. Хотя они были весьма мирного вида и даже помогли корабельщикам укрепить за выступ скалы канат, Трифон обнажил висевший сбоку меч и сказал:
– Корабль принадлежит римскому сенатору. Горе тому, кто посягнет на него!
Люди в овчинах переглянулись, очевидно, не понимая греческого языка.
Корабельщики, первыми попавшие на берег, закричали:
– Это Мелита! А эти люди – пастухи. За холмами пасутся их овцы.
Старший из пастухов, с седой бородой, закрывавшей ему грудь, на местном наречии произнес что-то вроде приветственной речи. По его приказанию пастухи принесли сухого хвороста и развели костер, чтобы несчастные могли погреться и высушить одежды. Потом все направились в селение, расположенное за холмами, оставив на произвол судьбы корабль, для которого уже не было спасения. Волны разбивали в щепы его корму.
Земля качалась под ногами, когда потерпевшие кораблекрушение шли через холмы. Оттуда они увидели весь остров, небольшой, уютный, весь в пастбищах и виноградниках. С другой стороны видна была узкая бухта, где укрылись от непогоды несколько кораблей. На берегу бухты стоял беленький чистенький городок.
По просьбе Виргилиана женщины, которые приютили в своем домике больную Делию, послали в этот городок за врачом. В ожидании его Делию устроили на высоком ложе, укрыли ее свежими овчинами, дали горячего молока с медом. Она сделала несколько глотков и опять закрыла глаза.
Дыхание ее было знойно, тело пылало в жару. Виргилиан с нетерпением ожидал приезда медика.
Итак, судьба забросила их на тот самый остров, на который некогда был сослан с отцом Оппиан. Виргилиан несколько раз спрашивал Делию, как она себя чувствует, но та ничего не отвечала. Только раз она шепнула, чтобы он не беспокоился. Но у него сердце сжималось от тяжких предчувствий.
Он вышел на дворик, где овчарка вылизывала в конуре родившихся этой ночью щенков, скуливших, копошившихся под материнским брюхом. Собака посмотрела на него умными глазами, точно спрашивая, не может ли этот человек причинить вред ее потомству, но успокоилась и продолжала с увлечением вылизывать щенков. Виргилиан позавидовал ей, такой спокойной, удовлетворенной жизненными процессами.
Селение состояло из нескольких бедных хижин под красной черепицей или даже под соломенными крышами. Дети играли на улице с деревянным волчком. Жители, пастухи и огородники, стояли кучами, переговариваясь между собою по поводу взволновавшего их события. Где-то за холмами погибала «Фортуна».
Наконец приехал на ослике врач. Это был величественного вида старик по имени Феликс. Виргилиан не знал, что он являлся главой местной христианской общины, к которой принадлежали и приютившие их пастухи. Феликс имел в городе дом и обширный виноградник, был единственным врачом на острове, но это не мешало ему заниматься делами общины, совершать требы, иметь общение с вверенными его попечению душами пастухов, корабельщиков и ткачей, которых было много на Мелите.
По некоторым признакам и словам Делия догадалась, что люди, в доме которых она очутилась, христиане. В этом она увидела перст Божий. И когда хозяйка, румяная женщина по имени Диотима,[42] удивившая Виргилиана своим платоновским именем, шепнула ей, что врач их врачует и души, она схватила руку старика и долго шептала ему о чем-то. Старик повернул голову и сказал Виргилиану:
– Друг, оставь нас наедине.
Виргилиан покорно вышел. Дети все еще играли в волчок, заставляя его вертеться ударами бича. Овчарка вылизывала щенков. Трифон с корабельщиками ушел спасать с корабля остатки товаров. Скрибоний в изнеможении спал. И Виргилиан вдруг почувствовал то страшное одиночество, когда некому сказать слова и не с кем разделить свое горе. Но спустя некоторое время на пороге показался взволнованный врач и поманил его рукой.
– Она хочет тебя видеть, – сурово сказал он, вытирая рукой слезы на глазах.
Делия улыбалась ему.
– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросил Виргилиан и вопросительно посмотрел на врача. Но тот закрыл глаза.
Врач вышел. У дверей дома его уже дожидались два поселянина спросить совета, стоит ли покупать участок земли, который продавала после смерти мужа одна женщина. Старик, только что приготовлявший душу человеческую к отправлению в далекое путешествие, в Небесный Иерусалим, где нет ни слез, ни воздыханий и откуда нет возврата, еще со слезами умиления на глазах стал обсуждать выгоды и невыгоды покупки. Выходило, что землю покупать надо, что нельзя упускать такого случая.
Делия не отвечала на призывы. Дыхание ее было шумным, лицо пылало. Выйдя из домика, Виргилиан подошел к врачу, чтобы узнать, что он думает о больной. Феликс развел руками.
– Одна надежда на милость Божью, – сказал он торжественно, – я дал ей жаропонижающее питье, но приготовься ко всему. Средства медицины невелики. Посмотрим, как справится с недугом ее организм.
Виргилиан отправился в ту хижину, где нашел себе приют Скрибоний. Поэт хорошо выспался и теперь сидел за столом, ел сыр и хлеб, запивал еду вином из деревенской глиняной чаши.
– Здравствуй, Виргилиан. Я всегда говорил, что приятно жить на земле. Какой здесь сыр! Какое вино!
– Делия умирает!
– Что ты говоришь? Не может этого быть!
На глазах у Виргилиана стояли слезы. Смерть Делии казалась ему космической катастрофой. Это разрушало все понятия о логическом ходе вещей во вселенной. Неужели она должна умереть, а все вокруг – люди, животные, этот остров, камни, дома, море – все будет существовать, жить, радоваться солнцу? Тело ее будет предано безобразию смерти, распадется, сгниет, а вот этот камень еще будет существовать века. Как все непрочно в человеческой жизни! И только теперь он понял, как она ему дорога, нужна. Даже не своей красотой, поцелуями, а чем-то другим, неуловимой близостью своей души, родственностью переживаний, тем, что она так умела всегда понимать его с полуслова, любила те же стихи и книги, те же пейзажи, стояла в спорах на его стороне.
Он пошел назад, в хижину пастухов. Делия лежала, как потребовал врач, под горой овчин.
– Может быть, это вызовет потение, – сказал озабоченно Феликс.
Хозяйка с именем из «Пира», высокогрудая, русоволосая, как Юнона, укачивала в колыбели ребенка, напевала ему едва слышно песенку о козле. Виргилиан подошел к Делии, поцеловал ее в лоб долгим поцелуем.
– Делия, скажи мне что-нибудь!
Тогда она открыла глаза, улыбнулась жалкой улыбкой, от которой у него сжалось сердце.
– Дай мне яблоко…
Он принес плоскую плетеную корзину, наполненную плодами: яблоками, виноградом, смоквами. Делия взяла румяное яблоко, поднесла его ко рту, но потом положила опять в корзину и только гладила плоды дрожащей рукой, точно прощалась с обилием земли. Он услышал ее прерывистый шепот:
42
Диотима —в диалоге Платона «Пир» жрица Диотима должна была искупить грехи афинян во время чумы 429 г. до н. э.