Приговоренный

— Знакомые остались?

— Не знаю. Может быть. — Вера сказала это рассеянно.

— Телефоны помнишь?

— Может быть, один-два и вспомню… А что, ты хочешь… — Вера даже испугалась. Господи! Привести к своим однокурсникам такие подарочки! Ладно, о чемодане с оружием и ворованной иконе можно и не говорить. Но каково будет этим рафинированным интеллигентам увидеть ее в компании лжекапитана ФСБ и Надежды! У Петра Петровича, правда, на лбу не написано, что он вор, но и интеллекта тоже не просматривается. Впрочем, он-то, возможно, сможет, если надо, поддержать разговор, а вот Надя… А ну как начнет молоть языком, да еще через слово матом? «Да, — подумают однокашники, — бедняжка Вера! Как же у нее жизнь не сложилась, с кем общаться приходится в своей провинции!»

— Ты хочешь остановиться у кого-то из моих знакомых? — спросила она.

— А что, нельзя? — .нахмурился Клык. — Или предпочитаешь на вокзале ночевать?

Нет, Вера это совсем не предпочитала. Она была уже согласна, но все-таки спросила:

— Может, у Нади есть кто?

— У Нади тут ни хрена нет, — проворчала мадам Авдохина. — Я вообще в Москве первый раз. Сами же Володьке адрес наврали, не помните, что ли?

— Ну ладно, ладно, — успокаивающим тоном произнесла Вера, — я просто давно не была тут, боюсь, что переехали куда-нибудь…

— Попытка не пытка. Москву хорошо знаешь?

— Нет, — покачала головой Вера. — Я только в центре ориентируюсь.

Поток людей, тяжелая густая масса, потянул их с перрона в подземный переход. Топал подмосковный люд, вкалывавший в столице нашей Родины, селяне, пытавшиеся протащить дары своих садов и огородов на опасные московские базары, дачники, посвятившие летний отдых все тем же огородам, мелкая шпана, намеревавшаяся вдохнуть столичного воздуха, отнести душу, слоняясь по улицам, и, может быть, обуть какого-нибудь подходящего лоха. Все это плыло по пропахшему бомжами грязно-кафельному переходу, мимо книжных, цветочных, газетных, кассетных и прочих развалов, мимо бабок, притулившихся к стенам с протянутой рукой, баянистов и скрипачей, замурзанных цыганят, матерящихся уборщиц. Плакаты, рекламы, какие-то мелкие записки типа: «Продам щенка p/в б/р». Ментов было много и самых разных: с автоматами, в бронежилетах и сером камуфляже, в комбезах с красными гербами Москвы не рукавах, в серо-голубых рубашках с галстуками, в беретах, фуражках, полицейского образца кепи, с дубинками и наручниками… Рядышком с ними, в зеленом камуфляже, при голубых беретах, шлялись какие-то типы, тоже с дубинками, но без оружия. А чуть дальше, лениво привалившись к стене, стояли два крепеньких, хотя и очень сопливого возраста солдата-десантника с дальнобойными армейскими автоматами

Клыка все это правоохранительное сообщество в упор не видело. На чеченца и на какую-либо иную кавказскую национальность он был не похож. Правда, он был нечесан и небрит, как рашпиль, то таких в этой толпе было через одного. И громадное большинство из них были честными российскими гражданами с чистыми ксивами. У Клыка ксивка тоже была, но ему не хотелось бы ее часто предъявлять. Опять-таки он шел с двумя бабами, выглядевшими довольно прилично. Обтрюханный чемодан был как раз по их внешности. Никому как-то не приходило в голову, что там лежат автоматы, пистолеты, икона в бриллиантовом окладе и такие документы, которые могут очень крепко долбануть целого областного прокурора.

Около телефонов-автоматов остановились.

Клык сходил в кассу, наменял легоньких коричневых жетонов и вручил Вере.

— Звони.

Вера стала припоминать, кому бы можно было позвонить, чтоб не напугать до смерти. Кроме того, надо было вообще хоть какой-то телефон припомнить.

И как-то само собой всплыл один, который вроде бы и не помнился. Она даже фамилию этой однокурсницы запамятовала, только имя еще держалось — Инна. У нее была большая трехкомнатная квартира, где Вера часто бывала с подругами. Родители на это время куда-то удирали, все приходили с мальчиками, и дым стоял коромыслом. Ничего особо бесшабашного не бывало, просто танцевали, весело орали песни, немного пили, немного целовались, спорили, рассказывали анекдоты, но все в рамках приличия. Однако было это уже давно. За прошедшее время все могло измениться.

Но телефон Вера все-таки набрала.

— Алло! — ответил женский голос. Похожий, но тот или не тот, Вера сразу не поняла.

— Инна? — спросила она неуверенно.

— Допустим, — холодновато ответил голос, — а с кем я говорю?

— Инна, это Вера Аверьянова, помнишь? Мы с тобой на одном курсе учились…

— Ой! — Голос потеплел. — Верунчик! Откуда ты? — С Курского вокзала.

— Значит, ты в Москве? Как здорово! Приедешь? — Если пустишь… Только я не одна. Нас трое. Остановиться у тебя можно на пару деньков?

— Господи! Еще спрашивает! Да хоть на месяц! Ты дорогу помнишь?

— Вроде помню. Так мы тебя не стесним?

— Да нет же! Я одна сижу, тоска — жуткая! Жду. Вера повесила трубку. Надо же, Инка ее не забыла. Так обрадовалась, бедняжка! А она ей в благодарность за радушие бандита привезет… И, возможно, еще сверх того кучу неприятностей. Но так хотелось хоть на время найти какое-то место, где можно прилечь, вздремнуть, может, под душем ополоснуться. Не таскаться же по жаре, бесприютными…

— Едем, — сказала она решительно, и эскалатор понес их в мраморные московские подземелья.

Они благополучно спустились в метро и втиснулись в вагон кольцевой линии. Почему именно кольцевой? А хрен его знает! Самое смешное, что Клык и Надя молчаливо доверились Вере, не задавая вопросов, хотя надо было спросить, кем эта Инна Вере доводится и что она за человек. Но они тоже все больше чувствовали сонливость и усталость, а потому им даже языками не ворочалось.

Клык ехал, притиснутый спиной к не открывающейся двери, чемодан стоял рядом с ним у торца диванчика, а спереди и слева к нему придавили Веру с Надей. Глядя поверх голов, Клык рассматривал рекламы, налепленные на стекла и простенки вагона. «Будущее за теми, кто говорит по-английски!»— нагло заявляла одна наклейка. Чья-то возмущенная рука двумя красными фломастерными чертами зачеркнула «по-английски» и размашисто накарябала: «по-русски!!!» К рекламе какого-то банка уже другой рукой было приписано: «ВРУТ.» На третьем, призывавшем покупать билеты некой лотереи, там, где было написано: «СУПЕРПРИЗ…», то, что обещалось победителю, было содрано, а на освободившемся месте намалевано нечто напоминающее мужской агрегат с прибором. В общем, шла «война народная, священная война». Но не было худа без добра. На одной из рекламок вострый глаз Клыка неожиданно увидел знакомое название: «Новостроечный проезд», а кроме того, узнал, как до этого проезда проехать. По схеме линий метро, висевшей совсем рядом от Клыка, разобраться оказалось просто. Клык это дело запомнил, занес в память своего персонального компьютера марки «черепок». На будущую дальнюю перспективу, так сказать.

Потом Клык вдруг сообразил, что для мирных путешественников, прибывших в столицу из провинции с целью отовариться чем-либо экзотическим, они слишком плохо экипированы. Конечно, переодеться во что-нибудь совсем уж приличное было невозможно, потому что в кармане у них оставалось всего девятьсот тысяч, а сколько им жить на эту сумму, Клык не мог прикинуть даже приблизительно. Но иметь при себе хотя бы смену белья им все-таки следовало. Дойти до этой самой Инны можно и так, как есть, но поскольку там, возможно, потребуется помыться, нужно иметь привезенное с собой мыло, полотенце и прочее, то есть создать впечатление не беженцев, не находящихся в розыске беглецов, а вполне приличных, хотя и слегка помятых в дороге, безопасных для здоровья и кошелька хозяйки людей. Надо было внести ясность и в то, кем представляться этой самой Инне. Прежде всего, конечно, нужно было определиться Клыку и Надежде. Поэтому, когда на очередной остановке Вера пригласила их выйти из вагона, Клык придержал дам на перроне и провел короткое рабочее совещание на какой-то лавочке. Вкратце доложив спутницам свои соображения по первому вопросу, то есть о приобретении необходимого минимума барахла, и получив единогласное одобрение, Клык перешел ко второму: