Страница 20 из 39
— Слушаюсь. Такие указания мы подготовим… Разрешите доложить еще одно донесение.
Майор достал из папки несколько листков бумаги и передал их полковнику. Тот внимательно стал читать написанное карандашом донесение командира группы.
— В практике внедрения своей агентуры в советские партизанские отряды фашисты ничего нового пока не предлагают, — произнес полковник, продолжая чтение доклада. — Что же еще интересного?.. Так, так… Послушайте-ка, майор: «Партизаны, как утверждают фашисты, обязательно одеты в поношенную одежду, обычно не бриты и не стрижены. От них пахнет дымом костра…» Или вот еще одно «открытие»: «Партизан можно узнать по обуви — все они обычно носят сапоги с кирзовыми голенищами со швом посредине». — Полковник улыбнулся и сказал: — Не мудра наука!.. Кстати, товарищ майор, вы ранее докладывали, что в Орджоникидзеграде, на Почтовой улице, находится управление СД. И как будто бы у Кондора имеются некоторые возможности сближения с начальником одного отделения этого управления.
— Да, Кондор доносил. Но его информация по этому вопросу пока носит очень общий характер. Требуются некоторые уточнения.
— Подумайте, нельзя ли нам устроить в СД своего человека. Запросите Кондора, каково его мнение на этот счет. И потребуйте, чтобы его брянские форпосты усилили свою работу по выявлению немецких частей, перебрасываемых гитлеровским командованием с Запада и с других участков фронта в направлении Орла.
В конце марта глинистое, почти непроходимое месиво закрыло карателям все подъездные пути к деревне Мокрое, и крестьяне почувствовали себя спокойнее.
Разведчикам приходилось пешком, в грязи по колено, ходить для сбора сведений.
Недели пролетали одна за другой. Солнце с утра стало светить заметно приветливее, золотило рыжие прогалины, согнало снег с пригорков. До этого жителей деревни преследовал вечный страх перед врагом. Мрачной тенью висела над деревней зловещая угроза расправы. Но вот пришла весна, и крестьяне, особенно девушки, на какое-то время забыли о смертельной опасности и даже вспомнили любимые довоенные песни.
В середине апреля сбросили с себя снежный покров землянки, обнажив стены, сложенные наполовину из обгорелых бревен прежних изб.
Но вот до деревни Мокрое докатились тревожные слухи — гитлеровцы собираются начать крупные карательные операции в Жирятинском районе. В предчувствии беды люди стали неразговорчивыми, мрачными. Разведчики вынуждены были вернуться на основную базу Кондора.
Над деревней Мокрое появился немецкий разведывательный самолет. На следующий день утром по дороге к деревне шла колонна карателей. Значит, будут погромы, польется кровь…
Утром Горчаков проснулся рано.
После завтрака он и комиссар партизанского отряда Николай Карпович Борисюк отправились в разведку в район деревни Каменец. Ситников, отправляя их на задание, предупредил о сложности обстановки: в деревнях стояли гарнизоны карательных войск, ягдкоманды то и дело устраивали облавы, действовали лжепартизаны, засланные в леса гестаповцами… На краю лагеря им встретился Барашков.
— Поздравляю тебя, Витя!
— С чем?
— А ты что, забыл? Сегодня же третье июня. Дата вылета из Москвы. Годовщина нашего пребывания в тылу. Триста шестьдесят пять дней в тылу врага — это, брат, не шутка!
— Вот, черт, совсем забыл! Спасибо, Коля! И тебя поздравляю…
«Неповторимый, необыкновенный, незабываемый год жизни! — подумал Горчаков. — Каким-то будет следующий год?» Он догнал Николая Карповича и с гордостью сказал:
— Целый год я уже здесь, во вражеском тылу.
— Да, стаж немалый, — улыбнулся комиссар. — Поздравляю.
Через некоторое время вдали показалась разрушенная оккупантами узкоколейка. До войны по этой ветке, проложенной через густо заросшее мелколесьем болото, «кукушка» возила пиломатериалы из глубин леса на деревообделочный завод в Клетне. Сейчас насыпь поросла бурьяном, скрывшим ржавые рельсы и трухлявые деревянные шпалы. В начале второй декады мая фашисты, войдя в лес, превратили насыпь в оборонительный рубеж. Около нее появились окопы, дзоты, ходы сообщения. Убрались гитлеровцы отсюда несколько дней назад, но об их недавнем присутствии здесь говорили пустые консервные банки, битые бутылки, обрывки газет, конверты, клочки писем, стреляные гильзы, окровавленные бинты, смятые сигаретные пачки…
Стоял чудесный день перволетья.
Разведчики шли вдоль насыпи, часто останавливаясь, вспоминая, когда и при каких обстоятельствах им приходилось переходить эту узкоколейку под огнем карателей в зимнюю и весеннюю блокаду. По пути они собирали и совали в карманы клочки немецких почтовых открыток, конвертов и солдатских писем, чтобы по указанным на них номерам «фельдпостен» — полевых почт — можно было установить, какие вражеские части охотились в этих местах за партизанами.
Вбежав по крутому склону на насыпь, Овидий глянул влево, затем — вправо и быстро сошел вниз.
— Метров на триста-четыреста в обе стороны все просматривается. На насыпи появляться опасно, — негромко сказал Горчаков комиссару, настороженно всматриваясь в непроглядные болотные заросли, подступавшие вплотную к насыпи. И тут же подумал: «Если гитлеровцы и увидели меня, то вполне могли принять за своего». Овидий с весны ходил в форме эсэсовского офицера.
Шли молча. «А если напоремся на засаду? — появилась у Горчакова беспокойная мысль. — Где укрыться?.. До большого леса далеко. Справа — болото. Слева — тоже… Туговато придется…»
Разведчики прошли с полкилометра.
— Денек-то какой, прелесть! — закуривая трубку, нарушил молчание Николай Карпович.
— Полежать бы сейчас на травке… — сказал Овидий и пнул валявшуюся немецкую снарядную гильзу. Она отлетела, выплескивая дождевую воду, и звякнула, ударившись о камень.
— Тише! — в сердцах произнес комиссар.
Горчаков кинул быстрый взгляд по сторонам, и ему показалось, что все вокруг странно изменилось. Солнце померкло, подернулось мглистой дымкой. Белые облака скользили по небу. Овидий взглянул на старшего товарища. И тот насторожился — спрятал трубку, снова снял с плеча автомат и отвел предохранитель.
Пошли медленнее. Автоматы были в руках. Впереди мелькнуло что-то белое. Подошли — кусок газеты.
— Давай передохнем, — смахивая со лба пот, предложил Овидий. До Каменца осталось меньше километра.
Поискали чистой воды. Утолив жажду, Овидий лег на зеленую душистую траву, автомат положил рядом. Недалеко за кустом, выбрав сухое место, устроился комиссар.
— Хендэ xоx! — неожиданно прогремел чей-то свирепый голос над головой Горчакова. Разведчик в изумлении поднял глаза и увидел высоченного верзилу в немецкой форме. Черный зрачок дула смотрел на Овидия. Немигающие глаза фашиста были неподвижны.
Сбоку, за кустом, где был Борисюк, раздался шорох, хруст сухих веток, на какую-то долю секунды фашист, стоявший перед разведчиком, перенес свой взгляд на куст. Горчаков тут же подхватил свой «шмайсер» и нажал спусковой крючок. Раздалась оглушительная очередь. Фашист свалился в траву. Только сейчас Овидий увидел на поляне людей в сине-зеленых мундирах. Уже на бегу он расслышал команды на немецком языке.
Загремели выстрелы. Каратели бросились за ними в погоню…
Вырвавшись из болота, Николай Карпович вернулся в лагерь и рассказал разведчикам о засаде карателей. А Горчаков до конца дня на базу так и не вернулся. Кондор доложил в штаб фронта, что Горчаков, судя по всему, погиб.
Ни Кондор, ни другие разведчики его группы тогда не знали, что Овидий, спасаясь от карателей, убежал на заболоченный участок леса. По пути он чуть не попал под огонь автомата фашистского офицера. Упал. Затаился. Думал, как проскочить мимо карателей. Ближе к болоту — заросли кустарника. Там спасение. Дав очередь по карателям, срезал того, который был совсем рядом, и, пригнувшись к земле, побежал к болоту. Вражеские пули срезали перед ним несколько веток. Стреляли сбоку. Овидий сделал прыжок в кустарник и провалился в глубокую, залитую мутной водой яму, уйдя в нее по грудь. Схватился за ветки. Пригнул их, прикрывая себя. Еще глубже погрузился в воду. И замер. Сердце готово было вырваться. Рядом резанула воздух автоматная очередь. Пули просвистели над самой головой, засыпая его срубленными ветками. Стреляли рядом. Горчаков понял, что фашисты решили зажать его в огненные клещи. Он вобрал в легкие воздуху и окунулся в воду с головой. Зеленая болотная жижа сомкнулась над ним. Почти тотчас же он вынырнул. В следующее мгновение он услышал немецкие голоса. Потом голос полицая: