Страница 4 из 6
Евграф Иванович тихонько прикрывает за собой калитку. Перед ним в предрассветных сумерках сереет асфальтовая дорожка, по ней от крыльца медленно движется чёрный пушистый комок. Это проштрафившийся Чёмик ползёт навстречу хозяину и повелителю.
За окном совсем уж рассвело, отчего я не могу заснуть? Ведь получилась, как было запланировано, а то, ради чего всё и затевалось – роскошно вышло, блистательно, недаром же я чуть сознание не потерял! А почему чуть? По-настоящему ведь, о всякой осторожности забыв, отключился на несколько минут. Блаженных минут, надо признать – ради этого стоило рисковать. И заплатить за такое не жалко. Конечно же, за наслаждение нужно платить. Я готов. Эта бессонница – …нет, она скорее напоминает ночь после вручения диплома, когда я не мог заснуть от счастья. И всё-таки не стоит себя обманывать – слишком разные вещи… Никакого сравнения с первым случаем, лучше бы тот назвать инцидентом: тогда ведь – сущая нелепость, сумасшествие какое-то, безумие. Жалкая, нелепая драка, постыдные судороги… Что за радость там была? Разве что радость мести. Но очевидно, и это уже без всяких сомнений, что я не создан для радости мести. Месть утолена. Как там в Библии? Око за око, зуб за зуб. Ты поступила так со мной, теперь вашего полку убыло. Вас, пошлых, развратных, Крым, Рим и медные трубы прошедших сорокалетних девок, сорокалетних красоток! Сегодня осуществилась вторая половина мести. Ты отняла у меня животное счастье, ты унизила меня, высмеяла, ограбила – я не могу до тебя добраться, да мне и не осмелиться на это, но я уже потихоньку освобождаюсь – и жалкие твои подобия возвращают мне то, что ты отняла у меня. И они не смогут теперь ни с кем так поступить, как ты поступила со мной.
Моя месть справедлива. Это внутренняя моя справедливость, высшая справедливость. И я уже осуществил её, я выполнил на этот раз весь ритуал и больше не стану этого делать. Мне этого не нужно, вовсе не нужно! Я так долго обходился без этого наслаждения, потерплю ещё. А потом поеду в Геройск – ведь выплатит же нам когда-нибудь государство долги! – и куплю себе в секс-шопе настоящую куклу, и она будет в самый пикантный момент мне подмигивать, а потом говорить: «I love you». Мне и в самом деле больше это не нужно. Я решил так для себя – и точка. Воздаяние должно быть соразмерным. Наказание не должно быть несправедливо тяжелым в сравнении с преступлением. Но ведь они попытаются выставить преступником меня! Те самые фарисеи, те самые политиканы! В который уже раз они изменили своим политических убеждениям (если у этого жулья вообще могут быть убеждения), чтобы им не помешали разворовывать страну – и совсем ведь как моя благоверная, та и в замужестве не стеснялась меня грабить, а когда расходились… Нет, уж лучше не вспоминать! Они, эти подонки, сами отбросили и совесть, и мораль, однако они же, моралисты (любопытно, какие теперь – капиталистические или христианские?), захотят меня наказать за это свое преступление. Прокуратура уже зашевелилась, задерживают, допрашивают, наводят справки, требуют алиби. Но их уловки бессильны против человека, не обделенного разумом и предусмотрительного. Ваши же коллеги столько лет учили меня, как жить и работать в условиях, когда законы, постановления и правила нельзя нарушать, но и соблюдать невозможно. Вам я не дамся, нет. Я придумаю такой защитный ход, который вам не позволит ни при какой погоде ко мне подобраться.
Ещё немного полежать, и пора уж заниматься домашним хозяйством. Читал я, будто, когда не спишь даже, а просто лежишь в постели, раздетый, с закрытыми глазами, так тоже отдыхаешь. Попробую. Господи, да со мной ли это происходит? Я смог! Главное, что я смог это!
Глава 2. Знакомство
Вот так всегда: и делать тебе здесь вроде нечего, а сиди. Педсовет, называется… Какой совет? Одна бесконечная накачка. Вначале Евграф Иванович каждую секунду ждал, что директор школы Малеев, бледный и сердитый, вовсе не похожий на вчерашнего партнера по преферансу милейшего Виктора Степановича, посмотрит в потолок (всегда так делает, прежде чем скажет нечто неприятное для собеседника) и пробурчит: один-де из наших коллег, к сожалению, сегодня ночью задерживался милицией. Молчит. То ли не позвонили ещё, то ли и не собираются этого делать. Вот удружили бы…
Странный был арест, да и не арест вовсе. Словно хотели взять на арапа. А что? Совсем не глупо. Показать преступнику, убийце труп его жертвы – это, наверное, весьма эффективный прием. Да только в том случае, если убийца – человек обычный. А было ведь сказано: маньяк. Сумасшедший. А такой не раскаяние и не шок может испытать в подобных обстоятельствах – гордость собой, лишнее удовлетворение. И поблагодарить полицию за то, что показали: я, мол, не мог себе позволить наглядеться на дело рук своих, линять в темпе пришлось, а теперь мне хорошо, спасибо, теперь в самый раз… Тьфу! А вчера ведь не сказал следователю главного: это не он, обвиняемый, должен доказывать, что не виноват, это они обязаны представить доказательства. Может быть, потому, что пытались взять на фу-фу, и выпустили пока? Эти сволочи, если прицепятся, так уж не отстанут. Придётся приготовиться к настоящему аресту, чтобы на этот раз не застали врасплох. И адвоката…
– А может быть, Виктор Семенович, нам отрапортовать, что сделано, а самим понемногу готовить эти новые наглядные пособия. Ведь всё лето впереди. А там, глядишь, и дадут обратный ход, как не раз уже бывало…
– Это все философия, Элеонора Николаевна. А мы поставлены сюда не рассуждать, а выполнять распоряжения. Сказано «до первого августа» – и будем… Закройте двери, у нас педсовет!
Учителя, которым великое сидение давно уж осточертело, дружно воззрились на молодую женщину, осмелившуюся вторгнуться в педагогическое святилище. Евграф Иванович тоже стряхнул полудрему, однако со своего стула сумел рассмотреть только нос и на нем очки в модной оправе. Посетительница постояла ещё секунду и, убедившись, по-видимому, что и в самом деле тут лишняя, прикрыла за собой дверь.
Физрук Жорка Кутепов, известный донжуан, изобразил отпад, однако лениво как-то: или не вдохновила его по-настоящему, или устал, бедный, от умственных усилий, а то и не в лучшей своей форме сегодня. Что значит понедельник! А вот училки цветут – май, весна, здоровая работа на огородных грядках… Евграф Иванович наклонился к физруку, прошептал:
– Что, новая мамаша?
– Да нет, не мамаша. Вообще её не знаю, Евграф Иваныч, но в лице что-то знакомое…
– Ну, это ей заливай, Жора, когда станешь кадрить…
– Вот те крест святой, не стану знакомиться, Евграф Иваныч: такие женщины меня просто подавляют!
– Эй, на камчатке! Тихо! И последний сегодня вопрос…
Тихо так тихо. Столбов лениво прикидывает, какие такие качества в женщинах подавляют шустрика Жору и что именно в физруке способны они подавить. Лично он, кроме очков, увидел только нос. Была бы фигура толковая, вначале выставилась бы грудь. А нос… Что о нём скажешь? Для первых солнечных майских дней очень уж бел, не блестит: припудрилась дамочка. А вот очки… В здешней аптеке, что на площади, таких, кажется, не продавали.
Застучали стулья. Мужики полезли за сигаретами, женщины тоже в свои сумочки. Дамы пойдут смолить в женский туалет. Отними у них конспирацию, и половина удовольствия от этой гадости у баб пропадёт. А какое тут удовольствие? Чёрт знает, зачем и сам он курит. Евграф Иванович дал прикурить Жоре, у того ведь спичек отродясь не водится, и побрел на выход. Домой. Или в библиотеку? Там хоть не сразу найдут.
– Столбов Евграф Иванович?
Узнал её по очкам: нос в анфас у дамочки ещё менее выразителен, нежели в профиль. Да, грудь бесформенная, но это разве недостаток? Ноги грубоваты и великоваты. А главное…
– И как – всю уже обсмотрели?
Он машинально кивнул. Да, слишком молода: у этих молодых язык болтается свободно, никаких тебе задержек. Лет двадцать семь, от силы тридцать…