Маньяк районного масштаба

– А убитая?

– Она-то как раз из Мышанска, но тут-то и возникает второе благоприятное для наших толстосумов обстоятельство. Это одинокая женщина, совсем одна, без семьи. В сумочке рядом с ней нашли документы. Прокурор доложил, кому следует, – и получил указание. Поэтому в её околотке тихо, даже соседи не знают, что она погибла.

– А для чего ж такая секретность? И пресса наша районная почему молчит?

– Так ведь завтра открытие музея – ну, того самого, про первую шахту. Забыли?

– С вашими рассказами забудешь, и как тебя зовут, это точно. Однако же не совсем понимаю, причем тут наш музей.

– А как же! Хозяева города вложили большие деньги в этот проект, пригласили телевидение, понаделали сувениров. Теперь вся надежда на туристов – и расходы оправдать, и прибыль загрести. Если открытие будет шумным, народ повадится сюда ездить – как вон к Столбам или в тот монастырь на скалах, вылетело из головы название… А если рядом маньяк бродит – какие туристы, какая прибыль? Посему будут молчать до последнего… Ещё о чём-то спрашивали?

– Да о прессе… Вопрос снимается. И всё-таки непонятно, причем тут я. Просветите же, наконец.

– Ну, меня пригласил Володька и просит: выручай. Я, говорит, согласовал с начальством. Он по секрету рассказывал, так что я могу только намекнуть: прокурор в прибылях от нового музея тоже очень заинтересован. И вообще, говорит Володька, прокурор здешний не по должности суетлив: тут всякое бывало, но маньяки не возникали, и он теперь буквально икру мечет, хватается за соломинку. Нам, говорит, нужна консультация квалифицированного психолога, а ты ведь имеешь специализацию по психоанализу. Ну, тут я спрашиваю: «А что же такое, Володечка, по-твоему, психоанализ?» Он и отвечает, бедняга: «Психический анализ состава преступления». Каково? Я тут пока без работы; честно скажу, практически на мели и не стала его разуверять. И он в виде исключения пообещал познакомить меня с материалами следствия. И познакомил. Меня сперва чуть не вырвало, и даже подумала: уж не подзалетела ли я, грешным делом…?

– Искренне сочувствую, – со всем возможным сарказмом отозвался Евграф Иванович.

– Сейчас вы состроили совершенно великолепную рожу! Как будто вспомнили, каково вам пришлось, когда сами в последний раз подзалетели. Но сочувствия не требуется: тревога была ложной. А потом я пришла в себя, организовалась, прокачала весь материал. Скажу, не хвастаясь: я таки составила психологический портрет убийцы – пока, разумеется, очень приблизительный – и даже сделала кой-какие прогнозы. И первый, как видите, уже оправдался. А ещё поразмыслив, я предложила некоторые, как они это называют, оперативные мероприятия. Вот таким макаром я вышла на вас, Евграф Иванович Столбов. Кстати, обязана предупредить: в милиции знают, что я сейчас беседую с вами, и не позволят вам засунуть мой прекрасный, хоть и слегка подпорченный труп куда-нибудь в разрытую могилу.

– Совершенно напрасная предосторожность, госпожа Вертельникова. А что вы имели в виду, когда говорили, что первый прогноз…?

– Не Вертельникова – Веретенникова я. А ошибка интересная: по Фрейду, так прямо и выдает она ваше внутреннее состояние… Что же касается прогноза, то я заявила Володьке: вы там, в прокуратуре, и не думайте расслабляться, потому что обязательно произойдет второе убийство. И, как видите, не ошиблась… Скажите, неужели вам совсем не интересно, как я вышла на вас? В Мышанске, как-никак, народу больше пятидесяти тысяч…

– Как же, как же, весьма интересно. Тем более, что всё вами сказанное будет наглой клеветой.

– О нет! Хорошо бы… Я имею в виду, что это хорошо было бы для вас, господин Столбов. К сожалению, тут только голые факты. Поскольку такие убийцы, как правило, имеют определенные сексуальные отклонения, я внимательно прочитала весь оперативный материал, который на сей счет нашелся в милицейских архивах Мышанска. Вот уж не думала, что там столько грязи!

– Бросьте! Если вы тут жили…

– Конечно, конечно, но я не подозревала… ну, не до такой же степени! И вспомните: ведь я отсюда уехала глупой девчонкой, а если чего и насмотрелась, так уже в Геройске. Хотя, согласна, можно всю жизнь прожить в большом городе и не знать, что делается в подворотнях, подвалах или за теми зашторенными окнами, по которым скользишь равнодушным взглядом…

– Очень поэтично. Так вы мимо и моих окон прогуливались?

– Некоторым образом. Не буду ходить вокруг да около. В городе до ста пятидесяти разведенных мужчин среднего возраста с определенными проблемами, но только на вас, господин Столбов, жена написала в отделение милиции шесть заявлений, в которых прямо называет вас сексуальным маньяком… Что с вами?

Евграф Иванович хохотал. Буквально захлебывался смехом, корчил при этом уморительные рожи, вытирал слезы и снова, как заведенный, продолжал икать, всхлипывать, сопеть, шипеть и кашлять. Так сяк отдышавшись, выговорил:

– Сучка, профурсетка, давалка дешёвая! Ну, как вас ещё называли? Только не на «бэ», пожалуйста: на «бэ» не комильфо…

– Что вы себе позволяете? – взвизгнула она. Старый ворон, которого кудахтанье Столбова согнало с привычного места на верхушке дуба-патриарха, как раз примеривался вернуться на свою ветку, но теперь предпочел пойти на повторный круг.

– Да ничего особенного! Вы же сами сказали, что развелись. А люди разводятся со скандалами. Я просто воспроизвел словечки, которыми награждал вас супруг в процессе расставания. Так что, мадам, – согласны ли вы признать себя дешёвой давалкой?

– Опасный вы человек!

– Я? Я не опасный! А вот наши старшеклассники – те опасны, и я боялся бы заходить в класс со своей экономической географией, если б не надеялся, что сумею отбрехаться и высмеять зачинщика.

– В данном случае вам не отбрехаться. Ваша супруга приводила факты: вы провожаете взглядом всех девушек, всех пожираете глазами, пристаете ко всякой юбке и так далее и тому подобное…

– Признаюсь, и даже в «тому подобном». Так ведут себя все мужчины в том возрасте, когда понимают, что молодость ушла, а жизнь уже проходит. Да если к тому же рядом такая грымза, как была у меня. Ладно уж, скажу как специалисту… То, что привлекало меня в этих делах – и поверьте мне, что речь шла вовсе не о какой-либо экзотике – жену не интересовало, вообще не интересовало! Но при том была ужасно ревнива. Бывают такие: и сам не гам, и другому не дам. Жили бы мы в советские времена и будь я партийный, писала бы в партбюро, а так ей оставался один адрес – ментовка. Знаете, по схеме: «Моя полиция меня бережет».

– А профсоюз?

– Она подозревала, что с нашим профоргом у меня роман. То есть с нашей, с математичкой… Вечно пугала какими-то заявлениями, однако меня по ним не беспокоили, так я и не обращал внимания.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «