Храм Соломона

– Мерси. Вчера утром полы во всех палатах помыл, так Люська-санитарка только две «бациллы» и дала. А тут ведь одна радость – затянуться…

«Не признал меня Удав, а, может, прикидывается, – подумал Тимофей Ильич отстраненно. – И как это ему веревкой разрешают подвязываться?»

Лет тридцать назад Удава несколько раз вынимали из петли, пока, наконец, не определили в Никандровскую психушку. А вешался он столь упорно и надоедливо потому, что, будучи стрелочником, от скуки или просто по пьянке пустил лоб в лоб две электрички. Тоже – забава…

Тимофей Ильич, распрощавшись с висельником, брел дальше. Вот и просвет между деревьями, а за ним – речной простор… На гнилых мостках баба полощет белье, напевает:

– Сладку ягоду рвали вместе, горьку ягодку – я одна…

И никакого тебе забора вокруг спецпдурдома, только местами высятся остатки монастырской ограды. Куда отсюда бежать? К кому? Зачем? А те, у кого оставались связи с внешним миром или те, кто каким-то образом обнаруживал стремление к свободе, надежно содержались под замком.

По реке стелется тонкий туман, голос бабы тонет в нем, будто в киселе. Вот на бережку здание кубическое, из полуосыпавшегося кирпича, старинной кладки, над зданием – куполок зелененький, церковный, только без креста. И аршинная вывеска: «БАНЯ». Поодаль – двухэтажный братский корпус бывшей строгой обители, теперь тут – палаты для душевнобольных.

– Капитан! Капитан!

Кто-то взывал о помощи, крик приближался. Тимофей Ильич обернулся и отшатнулся в испуге: прямо на него, размахивая большущим деревянным молотком, набегал странный субъект в длиннополой черной сутане и с картонной черной судейской шапочкой на голове. Длинные кисточки, будто пейсы, мотались на ветру.

За субъектом едва поспевал отъевшийся санитар.

Тимофей Ильич вгляделся, перевел дух с облегчением:

– А, это вы, Магистр… Доброе утро.

– Здравствуйте, капитан, – отдуваясь, затараторил Магистр. – У меня для вас сообщение вселенской важности. Передайте вашим в КГБ…

– Я не служу в КГБ, – выставил вперед ладони Тимофей Ильич, как бы отстраняясь не только от бывшего соседа по палате, но и от всего своего прошлого. – Нет больше КГБ.

– Так вот, товарищ капитан, – продолжал, глотая слова, возбужденный Магистр, будто и не слышал собеседника; санитар меж тем за спиной «длиннополого» подавал Тимофею Ильичу отчаянные знаки – мол, не спорьте, он и так на грани психоза.

Тимофей Ильич смирился, стал слушать покорно и с серьезным, участливым выражением лица.

– Вы не поверите…

– Поверю, поверю.

– Так внемлите же! – торжественно, утробно провещал безумный авгур. – С неба пропали два созвездия – Рыб и Дракона! Их похитили, понимаете? И никто, кроме меня, на это никакого внимания, ну ноль внимания! Вы же, ползающие твари земные, только под ноги себе смотрите…

Тимофей Ильич обиделся на такую очевидную напраслину, потрусил было прочь от Магистра, но тот уже лепетал покаянно:

– Простите, простите, капитан… Постойте, не уходите! Я не сказал главного!

И столько мольбы слышалось в голосе несчастного узника дурдома, что Тимофей Ильич сжалился, кротко покивал убогонькому, дерзнувшему обличать всемогущих космических татей.

В свое время помещение в Никандровскую психушку стало для Магистра избавлением от нескончаемых житейских невзгод. Этот вдохновенный до умопомрачения астроном в начале 90-х загорелся мечтой создать в Велегже то ли планетарий, то ли обсерваторию… Но о каком государственном финансировании столь гиблой с коммерческой точки затеи можно было вести речь в тот период лихолетья? На каких-таких спонсоров надеяться? И астроном, окрыленный своей идеей, продал все, что имел – квартиру, дачу, барахлишко, да и приобрел участок земли на холме за городом, построил там ангар из рифленого железа, купил астрономическое оборудование – далеко не по астрономическим, а по бросовым ценам, благо тогда все это активно распродавалось вымирающими научными центрами.

И радости его не было предела.

Да только положили глаз на аппетитное, ухоженное стараниями энтузиаста местечко здешние братки. Захотели вертолетную станцию для воздушных экскурсий тут вместо обсерватории организовать. А что? Ангар есть, дорога проложена – хоть и временная, отсыпанная щебенкой…

И детище наивного астронома было у него отжато, сам он пущен по миру, от чего вскоре и свихнулся окончательно. Добило Магистра то, что жена его любимая, боготворимая, которая всегда была ему верной единомышленницей, спуталась с тем самым авторитетом, помогла завладеть мужниным детищем. и вместе-то с ним и прибрала к рукам обсерваторию-планетарий. А как же ей, сорокалетней перезрелой красотке, не спутаться, не сойтись с таким мачо? Ведь мало того, что муж-астроном, в отличие от нормальных людей, так и не нажил себе капитала, так у него на почве всепоглощающей страсти к науке поугасла страсть к родной жене, проще говоря – начались серьезные мужские проблемы. А у бандитского авторитета с потенцией перебоев не случалось, кошелек был полон… Так что выбор здесь очевиден. И со стороны астронома-неудачника было просто нелепо не то что сходить с ума, а вообще обижаться. Надо же, ученый, а таких простых вещей не понимает!

В общем, прибрали они планетарий-обсерваторию к рукам. То есть, это они так думали, что прибрали… В действительности же прибрал их Господь, полегли новые хозяева живописного холма от рук конкурентов. Или жена астронома осталась-таки в живых? Вроде бы да, Тимофей Ильич не помнил в точности.

А вскоре и эти конкуренты сгинули… Так и ржавеет ангар на холме по сей день, печально позванивая на ветру своими рифлеными контурами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «