Жизнь экспромтом

— Она в Америке.

— В Америке! — вскрикнула Пруденс, которая каким-то чудесным образом внезапно обрела прекрасный слух. — Ради всего святого, что она там делает?

— Насколько я понимаю, прекрасно проводит время, — завистливо вздохнул Хью.

— Но ведь Америка — это так далеко! — продолжала бабушка, внимательно глядя на него сквозь очки для чтения с толстыми линзами. — Я просто не понимаю этих теперешних молодых людей. Во время войны нам часто приходилось расставаться со своими любимыми… Я не видела твоего дедушку почти восемнадцать месяцев. — При воспоминании о давно умершем муже ее голос задрожал, и она нежно повертела на пальце свое обручальное кольцо — полоску исцарапанного золота, которое глубоко угнездилось на ее распухшем пальце. Потом продолжала: — Но ведь сегодня для этого нет никаких причин. И особенно в такое время года. Разве ты ее не любишь?

Вопрос застал Хью врасплох. Фрэнки давно уже не выходила у него из головы, но он решил, что тому виной время года и праздники. То есть праздники — это самый подходящий момент, чтобы оглянуться назад, проанализировать, что же произошло за последние двенадцать месяцев, и принять кое-какие решения на будущее. Но теперь, столкнувшись с прямым вопросом своей бабушки, он понял, что обманывает самого себя. Его состояние не имеет ничего общего со временем года. Он думает о Фрэнки потому, что очень скучает по ней. От его одиночества трава не стала зеленее. Она вообще исчезла, эта трава, от чего земля превратилась в пустыню. Ему следует признать, что последние несколько месяцев он влачил бессмысленное и жалкое существование: спал один, питался готовой пищей, по воскресеньям вставал в полном одиночестве. И никого не было, с кем можно было бы уютно примоститься на диване и посмотреть видео, никого, для кого стоило бы приготовить обед (ну, положим, за два года их совместной жизни он готовил обед всего дважды, но в данном случае это не имело значения), с кем можно было бы воскресным утром выпить чашечку кофе и съесть круассан в маленьком французском кафе за углом, где они к тому же читали газеты: он — спортивные разделы в «Таймс», она — воскресную почту журнала «Ю». В конце концов он должен был признаться самому себе, что поступил неправильно. Никакого пространства ему больше не нужно. Он хотел, чтобы это пространство было заполнено Фрэнки. Он страстно желал, чтобы она вернулась.

Он взглянул в водянистые глаза своей бабушки и кивнул головой:

— Надо полагать, что люблю.

— Ну, так поезжай к ней в таком случае. Иначе ты ее потеряешь! — Она ткнула в него костлявым пальцем.

— Надо полагать, что уже потерял, — пробормотал он, внезапно почувствовав брешь в своей безнадежной уверенности.

— Что! Что он такое говорит! — прогрохотала Пруденс, наклоняясь вперед. — Говори громче!

— Я сказал, что потерял ее… Я потерял Фрэнки. — Не привыкший к такого рода признаниям, он с трудом выговаривал подобные слова.

— Полный вздор! — продолжала грохотать Пруденс, энергично мотая головой, так что послышался лязг ее протезов. — Ты мужчина или нет? Если ты ее любишь, отправляйся к ней и верни назад! — Сжав кулачки, она внезапно почувствовала свою ответственность за происходящее. — Потому что если ты этого не сделаешь, то сделает кто-нибудь другой!

Время уже подходило к половине одиннадцатого, и в кромешной тьме веселее засверкали разноцветные фонарики на балконе. Рита, Фрэнки и Дориан уже успели расправиться с несколькими королевского размера пиццами и с большей частью напитков и теперь возлежали на балконе — три выброшенных на берег кита, завернутых в мексиканские одеяла, — курили сигареты, ели шоколад и играли в стрип-покер на раздевание. Из колонок неслось пение Сестры Следж.

— Мне уже надоело, — ныл Дориан, который считал, что играть стоит только в том случае, если в результате игры он сможет увидеть Риту раздетой догола. Но, к своему несчастью, он не знал, что шесть старших Ритиных братьев были заядлыми картежниками и что Рита в детстве значительно чаще играла в карты, нежели в куклы. В результате ей не пришлось снимать с себя ни одной вещи, и под своим мексиканским одеялом совершенно голым оказался Дориан. — Почему бы нам вместо этого не заняться печеньями с сюрпризом?

— Хорошо, — самодовольно ухмыльнулась Рита. — Только я возьму первая. — Она схватила пакет, запустила туда руку с таким видом, словно там были лотерейные билеты, вытащила одно печенье и разломила его пополам. Там обнаружилась маленькая свернутая бумажка. — «Слушай и обращай внимание на знаки, и тебя ждет успех», — прочитала она с победоносной улыбкой, словно печенье предсказывало ей счастье. — Да-да, это относится как раз ко мне. Успех на съемочной площадке. — Она бросила пакет Дориану. — А что тебе скажут?

— Хм… — Лежа в гамаке, он попытался одной рукой развернуть бумажку, а другой придерживал сползающее одеяло, чтобы не обнажить свою впалую грудь. Именно в такие моменты, как этот, он корил себя за то, что давно не был в спортивном зале или хотя бы в бассейне, где в основном занимался болтовней с затянутыми в лайкру женщинами. Наконец он прочитал: — «Секс с рыжеволосой красоткой с другого берега Атлантики».

Рита запустила в него пирожным с кремом, и оба они покатились со смеху.

— А ты не хочешь узнать судьбу, Фрэнки?

Фрэнки взяла пакет у Дориана и долго в нем копалась.

— Ну вот, предположим, это. — Она принужденно улыбнулась и разломила свое печенье. — Там сказано: «Сюрприз за углом». — Она подняла глаза. — Совершенно непонятно, какой еще сюрприз?

— Если бы мы это знали, то он не был бы сюрпризом.

Фрэнки вскочила с места. Ей послышался голос. Мужской голос и очень знакомый.

Она оглянулась, чтобы посмотреть, откуда он идет. И увидела тень, стоящую при входе на балкон. Это был Рилли.

— Я звонил-звонил, а вы не слышали, у вас так громко играет музыка, поэтому я явился без звонка. — Рилли провел рукой по волосам и нервно улыбнулся. — Мне все-таки удалось сесть на самолет из Веракруса. Лучше поздно, чем никогда, как вы думаете? — Он говорил извиняющим тоном и посматривал при этом на Фрэнки, которая стояла и смотрела на него с недоверием. Джинсы и майка заляпаны грязью и покрыты толстым слоем пыли, лицо загорело еще сильнее. Пряди выгоревших на солнце волос падали на лицо, щетина превратилась в густую темную бороду и покрыла подбородок и горло. Он выглядел еще более растрепанным и взъерошенным, чем обычно, но это не помешало ее желудку зайтись в спазмах и начать делать олимпийскую гимнастику.

Она стояла и смотрела, не зная, что сделать или сказать. Сердце говорило ей одно, голова советовала прямо противоположное. Первый шаг сделал Рилли. Он подошел к ней, обнял за талию, крепко прижал к себе и уткнулся носом в ее волосы.

— Малыш, я так по тебе соскучился!

Это был тот самый рождественский подарок, о котором она столько мечтала.

Хью понял, что больше не может ждать. Его бабушки — родная и двоюродная — были абсолютно правы. Почему он сам этого до сих пор не понял? Как будто последние два месяца он сдавал очень трудный экзамен, и вот теперь две старые пенсионерки подсказали ему правильный ответ. Указали, что он должен делать.

— Спасибо, — прошептал он, целуя обеих бабушек в их напудренные, пахнущие лавандой щечки, потом вскочил на ноги и бросился к выходу, по дороге перешагнув через Белинду и Джерри с близнецами, которые сидели на полу и вместе с близнецами распевали песенки из «Томаса-танка».

— Мам, я ухожу! — Он схватил в охапку мать, которая только что появилась из кухни с половиной рождественского пирога и тончайшими фарфоровыми чашками в руках. Он ее тоже быстро чмокнул в щечку.

— Что такое? — Ее жемчуга так и запрыгали на шее, когда она увидела, как ее сын стремглав несется к двери. — А я только что заварила свежего чаю, да и отец хочет, чтобы мы поиграли потом в «Кто хочет стать миллионером?». Почему ты уезжаешь так рано? Куда тебя несет?

Не мешкая ни минуты, Хью на ходу натянул на себя пальто и рывком распахнул входную дверь. В дом влетел порыв ледяного ветра.