Жизнь экспромтом

Издавая победные крики наподобие шимпанзе, Джессика повисла на шее Адама и начала целовать его в щеку, оставляя на ней следы от яркого блеска для губ. Адам тоже тыкался губами в ее губы, а затем потащил, как на буксире, в толпу.

Глаза Фрэнки наполнились слезами. Внезапно она явственно услышала, как громко и быстро бьется ее сердце. Как бы сквозь туман она слышала Хью — ровное, безжизненное рокотание его голоса. Она улавливала только обрывки слов, фраз, звуков, но ничего не могла понять конкретно. Как будто он говорил на иностранном языке.

— …наши отношения не сложились… По крайней мере, что касается меня… Я не хочу вить гнездо и пускать корни… Я не готов к такому уровню обязательств… Я чувствую себя, как в ловушке… Мне необходимо пространство…

Последние слова дошли до сознания Фрэнки. Ему нужно пространство. Она взглянула на его лицо сквозь пелену слез.

— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что мне нужно от тебя уехать? — Голос ее сорвался, и ей пришлось умолкнуть, чтобы взять себя в руки и побороть внезапную, непереносимую боль.

Пауза длилась очень долго. Наконец он сказал:

— Я хочу сказать, что между нами все кончено.

На долю секунды время остановилось. Затем как будто кто-то нажал на кнопку, и оно снова возобновило свой бег, и значение его слов поразило ее наподобие удара тяжелого боулинг-мяча. И, словно груда кеглей, ее жизнь вдруг распалась на множество бессмысленных осколков.

ГЛАВА 6

Возвращение домой прошло как в тумане. Всю дорогу Фрэнки пролежала, свернувшись, на заднем сиденье автомобиля, потому что шок от всего случившегося оказал на нее воздействие, близкое к легкому наркозу: заглушил боль, притупил восприятие, почти лишил способности чувствовать. Она едва помнила, как бежала по дорожке боулинг-кегельбана, с ужасом взглянула по дороге в удивленные лица Адама и Джессики, вышибла у них из рук бутылку дешевого вина, за что даже пыталась скороговоркой произнести какие-то дежурные извинения, а затем под моросящим дождем опрометью бросилась на стоянку такси и просто упала в открытую перед ней дверцу.

Вглядываясь в дождь, она тупо наблюдала, как уплывают назад огни боулинг-клуба, затем отвернулась от окна и до самого дома уже не интересовалась, что происходит на улице. Взгляд ее случайно упал на пол, и тут только она заметила, что забыла сменить обувь. Во всех ее несчастьях это было последней каплей, еще одной горстью соли, просыпанной на ее свежие раны. Бессмысленно и нагло на нее смотрели эти чертовы трехцветные кроссовки и напоминали ей обо всем, что с ней только что случилось.

Когда она ворвалась наконец домой, ее на миг посетило странное чувство, что не случилось ничего. Все вокруг казалось тем же самым, что и прежде, все вещи лежали на тех же самых местах, где их и оставили: вот кофейная чашка Хью возле телефона, вот ее косметичка на столе в прихожей. Это напомнило ей одну ролевую игру, в которую она любила играть в детстве: одному игроку надо было закрыть глаза, а другие уносили что-нибудь из комнаты, а затем просили водящего сказать, что именно они унесли. Только теперь это была не игра, и она прекрасно знала, что пропало в комнате: любовь. Это звучало ужасно избито, в духе слезливых сентиментальных романов из числа бульварного чтива, и в то же время было абсолютной правдой. Хью больше ее не любит, и от этого все вокруг нее стало другим. Как будто раньше она смотрела жизнь по цветному телевизору, а потом что-то там переключилось — и все стало черно-белым.

Бросив ключи в серебряную пепельницу на журнальный столик, она забралась с ногами на диван. Фред лениво открыл один глаз и, не меняя своей величественной позы, потянулся к ней своей мохнатой лапкой. Всегда гораздо более экспансивная, Джинджер вскочила на ноги, выгнула спинку, широко зевнула и только потом деликатно перебралась на голые колени Фрэнки. Уткнувшись своим маленьким мокрым носиком в ее шею, она начала мурлыкать. Как правило, Фрэнки в ответ нежно поглаживала обеих кошек по спинкам, чесала им за ушками, под обросшими жесткой шерстью подбородками, играла с их бархатными лапками. Но на этот раз она этого не сделала. Не в силах двинуться, она, как мертвая, лежала на подушках и невидящими глазами смотрела в пространство.

Ее начали душить непроизвольные рыдания, из распухших глаз снова полились слезы. Меньше всего на свете она ожидала того, что с ней произошло! Они никогда не ссорились, то есть по-настоящему не ссорились, разве что по поводу самых дурацких предметов, вроде того, чья очередь идти в ванну или кто использовал последний рулон туалетной бумаги. И сексуальные отношения их протекали вполне нормально. Или она так думала, что нормально. Она почувствовала, как в ее желудке начинает расти ком. О господи (тут она кое-что припомнила), только не говорите мне, что все дело в этой ерунде! Все, что угодно, только не это! Да, она действительно не выносила люстр. Не то чтобы у них была настоящая люстра, но все-таки на потолке висел один из тех белых китайских фонариков, которые продаются в магазине «Товары для дома» за пять фунтов, и Хью его обожал.

Фрэнки съежилась от ужаса, в голове ее пробегали мысли, как отравленные дротики: одна ужаснее другой. Может быть, все дело в одной детали: Хью любил целовать ее в шею и покусывать за мочки ушей. Он был вообще крупным специалистом по мочкам. Может быть, его эрекция была искусственной? Просто имитацией? Притворством? В конце концов, женщины же могут сымитировать оргазм, почему же мужчины не могут искусственно вызвать у себя эрекцию? А может, все было еще хуже, и он воображал ее во время акта кем-то другим? Например, Сьюзи из бухгалтерии или этой новой временной служащей с французским акцентом, которая постоянно покупала ему круассаны? О господи, только не говорите мне, что он с ней трахался! Что творил с ней всякие штучки за офисными шкафами! Чем больше она думала об этом, тем яснее вспоминала, каким странным было его поведение последние несколько недель. Отчужденный, невнимательный, он как будто все время что-то держал в уме. Черт подери, какой же идиоткой надо было быть, чтобы этого не замечать! Она-то полагала, что он обдумывает детали женитьбы, а он все время раздумывал о разрыве!

В довершение всего — как будто у нее и так было мало несчастий — ей теперь следовало подумать о новом жилье. Но как? Если бы у нее была работа, то она бы тут же начала поиски, но как на стандартное пособие по безработице снять комнату за две сотни фунтов в неделю в квартире-двушке? Правда, всегда оставалась возможность обратиться к друзьям и напроситься к ним на диванчик. Но она тут же отбросила эту мысль. Кому охота давать приют вечно ноющей, стенающей неудачнице, какие бы симпатии она ни вызывала у других людей. Это значит, что оставался вариант с родителями. Но их она тоже не хотела беспокоить. Ей уже двадцать девять лет, и она должна сама решать свои проблемы, а не бежать домой и плакаться в чью-то жилетку, как будто она снова превратилась в маленького ребенка и не может самостоятельно совладать с яйцом и ложкой или попасть фантиком в расписную коробочку.

Ее старики теперь несколько сдали — отцу в следующем мае стукнет семьдесят два, да и мать от него недалеко ушла. После пятидесяти лет совместной жизни они все еще пребывают в счастливом браке. Мать всегда любила рассказывать историю о том, как они впервые встретились с отцом в танцевальном зале на курорте Блэкпул, а потом, когда через полгода они поженились, то вальсировали в церкви и танцевали фокстрот на свадебном приеме. Но лучшая история ее матери, которую она повторяла охотнее всего, касалась того, как в сорок лет она вдруг почувствовала себя плохо. Испуганная, она ожидала увидеть в истории болезни слово на букву К («канцер»). А вместо этого — и это место в рассказе доставляло ей наибольшее удовольствие — она увидела там слово на букву Б («беременность»). Ни о каких приготовлениях к смерти дальше не могло быть и речи: она была четыре с половиной месяца беременна Фрэнки, и, следовательно, разраставшаяся в ней опухоль имела самый доброкачественный характер.