Ва-банк (ЛП)

Я прыснула.

— Что вы там говорили про поцелуи? — из дверного проема донесся голос. Я обернулась, ожидая увидеть одного из братьев моего отца. Вместо этого, я увидела его самого. Я замерла. Мой отец работал за границей, и мы не ждали его возвращения ещё пару дней.

В последний раз я видела его больше года назад.

— Кэсси, — отец натянуто улыбнулся мне тенью настоящей улыбки.

Я вспомнила о Майкле. Он бы знал наверняка, что означает напряжение в лице моего отца. Но, в отличие от него, я была профайлером. Из горстки крохотных деталей — содержимого чемодана, слов приветствия — я выстраивала большую картину: кем был человек, чего он хотел, как бы он повел себя в той или иной ситуации.

Но что значила эта его не-совсем-улыбка? Какие эмоции скрывал мой отец? Чувствовал ли он хоть искру одобрения или гордости, или чего-либо отцовского, глядя на меня?

Этого я сказать не могла.

— Кассандра, — упрекнула меня Нонна, — поздоровайся с отцом.

Прежде чем я успела ответить, Нонна обвила его руками, крепко сжимая. Она поцеловала его, затем пару раз стукнула и снова поцеловала.

— Ты вернулся раньше, — Нонна, наконец, оторвалась от блудного сына. Она строго взглянула на него — наверное, так она смотрела на него, когда он в детстве следил грязными ботинками на ковре. — Почему?

Мой отец мельком взглянул на меня.

— Мне нужно поговорить с Кэсси.

Нонна прищурилась.

— И о чём же тебе нужно поговорить с нашей Кэсси? — она ткнула его в грудь. Несколько раз. — Она счастлива в своей новой школе, со своим тощим парнем.

Я едва расслышала эти слова. Я полностью сконцентрировалась на моём отце. Он выглядел слегка потрепанно, словно не спал целую ночь. И он не смотрел мне в глаза.

— Что случилось? — спросила я.

— Ничего, — произнесла Нонна, властно, словно шериф, выносящий смертный приговор. — Ничего не случилось, — она обернулась к моему отцу. — Скажи ей, что ничего не случилось, — приказала она.

Мой отец пересек комнату и ласково опустил руки мне на плечи.

Обычно ты не бываешь так ласков.

Я думала обо всём, что знала о нём — о наших отношениях, о том, каким человеком он был, о том, что он приехал сюда. Я чувствовала себя так, словно проглотила свинец. Внезапно я поняла наверняка, что он собирался сказать. И понимание парализовало меня. Я не могла дышать. Я не могла моргнуть.

— Кэсси, — мягко сказал мой отец. — Дело в твоей матери.

ГЛАВА 2

Между объявленным умершим и действительно умершим человеком есть большая разница — разница между возвращением в гримерку, залитую кровью моей матери, и словами о том, что спустя пять долгих лет, было найдено тело.

Когда мне было двенадцать, тринадцать, а затем четырнадцать лет, я каждую ночь молилась о том, чтобы кто-нибудь нашел мою мать, доказав, что полиция ошибалась, что каким-то образом, не смотря на все доказательства, не смотря на всю ту кровь, что она потеряла, она нашлась. Живой.

Со временем, я перестала надеяться и начала молиться о том, чтобы правоохранительные органы нашли тело моей матери. Я представляла, как меня попросят опознать её останки. Представляла, как попрощаюсь с ней. Представляла, как похороню её.

Но такого я не представляла.

— Они уверенны, что это она? — спросила я, негромко, но твердо.

Мы с отцом сидели на противоположных сторонах крыльца, в одиночестве — ближайший к уединению вариант, который можно было найти в доме Нонны.

— Место подходит, — ответив, он не взглянул на меня, а лишь продолжил глядеть в ночь. — Как и время. Они пытаются сравнить слепок зубов, но вы двое столько путешествовали… — кажется, он понял, что рассказывал мне о том, что я и так прекрасно знала.

Найти слепок зубов моей матери будет проблематично.

— Они нашли это, — мой отец показал мне токую серебряную цепочку. На ней покачивался небольшой красный камень.

У меня перехватило дыхание.

Оно принадлежало ей.

Я сглотнула, отталкивая эту мысль, словно я могла заставить себя забыть. Отец протянул мне ожерелье. Я покачала головой.

Оно принадлежало ей.

Я знала, что моя мать почти наверняка была мертва. Я знала это. Я верила в это. Но сейчас, глядя на ожерелье, которое она надела в ту самую ночь, я не могла дышать.

— Это улика, — выдавила я. — Полиция не должна была отдавать это тебе. Это улика.

О чём они только думали? Я работала с ФБР всего шесть месяцев. Почти всё это время я не принимала участия в открытых расследованиях, но даже я зала, что нельзя вот так просто сломать цепочку улик, ради того, чтобы у наполовину осиротевшей девочки было что-то, принадлежавшее её матери.

— На нём не было отпечатков, — заверил меня отец. — Или физических следов.

— Скажи им, что им следует оставить его себе, — произнесла я, вставая и шагая к краю крыльца. — Оно может им понадобиться. Для опознания.

Прошло пять лет. Раз уж они искали слепки зубов, явно не осталось чего-то, что я могла бы опознать. Одни лишь кости.

— Кэсси…

Я проигнорировала его. Я не хотела, чтобы мужчина, едва знавший мою мать, рассказал мне о том, что у полиции нет зацепок, что они посчитали нормальным нарушить правила насчет улик, потому что они считали, что дело уже не раскрыть.

Прошло пять лет, и они нашли тело. Оно и было зацепкой. Зазубрины на костях. То, как она была похоронена. Место, в котором убийца её упокоил. Должно было найтись хоть что-нибудь. Крохотный намек на то, что произошло.

Он пришел за тобой с ножом. Я проскользнула в восприятие моей матери, в очередной раз стараясь понять, что произошло в тот день. Он застал тебя врасплох. Ты сопротивлялась.

— Я хочу увидеть место преступления, — я обернулась к отцу. — Место, где нашли тело. Я хочу увидеть его.

Именно мой отец позволил мне записаться в программу для одаренных агента Бриггса, но даже он понятия не имел о том, какое «образование» я там получала. Он не знал, чем именно была программа. Он не знал о моих способностях. Убийцы и жертвы, Н.О. и тела — вот мой язык. Мой. А произошедшее с моей матерью?

Так же принадлежало мне.

— Не думаю, что это хорошая идея, Кэсси.

Решать не тебе. Я подумала об этом, но не произнесла вслух. Спорить с ним не было смысла. Если я хотела получить доступ — к месту преступления, к фотографиям, к каким-либо остаткам улик — просить о нём стоило не Винсента Баттаглию.

— Кэсси? — мой отец встал и неуверенно шагнул в мою сторону. — Если хочешь поговорить об этом…

Я обернулась и покачала головой.

— Я в порядке, — сказала я, прерывая его предложение. Я проглотила ком, возникший в моём горле. — Я просто хочу вернуться в школу.

Говоря «школа», я преувеличивала. Программа «Естественных» состояла всего из пяти учеников, а наши уроки скорее походили на применение на практике. Мы были не просто учениками. Нас использовали.

Элитная команда.

Каждый из нас пяти обладал особыми навыками, способностями, отточенными до идеала жизнями, которые нам довелось прожить.

Ни у одного из нас не было нормального детства. Я не прекращала думать об этом, снова и снова, даже четыре дня спустя, стоя на подъездной дорожке к дому моей бабушки, ожидая, когда за мной заедут. Будь всё иначе, мы не стали бы «Естественными».

Вместо того чтобы думать о моём детстве, о том, как я переезжала из города в город с матерью, обманом заставляющей людей считать её экстрасенсом, я думала о других — о психопате-отце Дина и о том, как Майкл научился читать эмоции, чтобы выжить. О Слоан и Лие и о тех моментах из детства, о которых я догадывалась.

Думая о моих друзьях из «Естественных», я почти скучала по дому. Я хотела, чтобы они были рядом — все или любой из них — так сильно, что не могла дышать.

— Танцуй, — погрузившись в воспоминания, я практически слышала голос моей матери. Я видела её, облаченную в васильковый шарф, её волосы были влажными от снега и холода, в тот миг, когда она включала радио в машине и делала музыку громче.