Страница 20 из 58
С аккуратно причёсанными волосами мышиного цвета и работой в местной библиотеке, Бренда не похожа ни на одну из этих женщин. Она единственная, кто никогда не оставался на ночь, никогда не суетился утром, неловко надевая рубашку наизнанку. До того как встретил Бренду, папа был весёлым. Нам понадобилось время, чтобы зажить нормальной жизнью после того, как он бросил пить, но у нас всё было хорошо. Чем больше времени я проводила с папой, когда мы заказывали пиццу и смотрели фильмы, тем менее сердитой я себя чувствовала. Но потом он всё испортил, сделав Бренде предложение. Он даже не спрашивал меня, и, кажется, даже не заметил, что я была против.
Они поженились летом, перед тем как я перешла в старшую школу, и за последние три года она вклинивалась между нами всё больше и больше. Бренда, конечно, переехала к нам, и чем дольше она жила у нас, тем больше я злилась. Находясь дома, я прячусь в импровизированной тёмной комнате — моей ванной комнате, где я заменила обычные лампочки на красные. Бренда не является и никогда не будет моей матерью, и я не устаю напоминать ей об этом. Так что... наши отношения не заслуживают татуировки.
В сумке из-под фотоаппарата, который я взяла с собой в тур, я спрятала фотографию. Это единственная фотография моих родителей, что у меня осталась. Я сделала её, когда мне было пять лет — одна из моих первых попыток в фотографии. Снимок нерезкий, горизонт завален, но это всё равно один из моих любимых снимков. Я сделала его в тот момент, когда они смотрели друг на друга и улыбались, как двое влюблённых.
Ди по-прежнему погружена в свой мир написания песен, так что я украдкой разглядываю фотографию, наклонив её к себе внутри сумки. Люди всегда говорят, что тёмными волосами и смуглым цветом лица я похожа на своего папу. Это говорит о том, что нашими предками были коренные американцы. Но также мне достались мамины глаза зелёного цвета и её худоба.
Моя мать оставила нас почти десять лет назад, и я многого о ней не помню. Может быть, моя память скрывает от меня воспоминания о ней — и хорошие, и плохие.
Есть только одно событие, которое стоит особняком — мы тогда ещё жили в Чикаго. Мама повела меня в центр города, чтобы я посмотрела на украшенные к Рождеству окна универмага. Я помню ощущение колючего мороза на лице, мою толстую куртку, застёгнутую по самое горло, и руки, сжатые в шерстяных варежках. Мама была в восторге, гуляя по заснеженным улицам, и я чувствовала себя такой особенной из-за того, что она позволила мне пойти с ней.
Я ясно помню, как мы приехали домой, помню смесь облегчения и ярости на лице моего отца. Я побежала наверх, пока он говорил маме: «Ты не можешь просто уйти с Рейган, не сказав ни слова! Я несколько часов сходил с ума, не зная, куда вы пропали и в порядке ли вы!»
Моя мать — стройная, с пышными длинными волосами — характером напоминала дикую лошадь: чем больше её ограничивали, тем больше она хотела на волю. Через шесть месяцев после моего рождения, она уехала, оставив записку: «Вернусь на следующей неделе». Я знаю это потому, что у папы были проблемы с алкоголем. Однажды ночью, через два года после нашего переезда в Теннесси, он пришёл домой из бара, рассказывая о том, как быстро я расту. «Ты была такой маленькой, когда родилась», — сказал он. «Я мог держать тебя одной рукой». Я пробормотала «ага», пока наливала ему ещё один стакан воды. Он задумчиво продолжал, как будто говорил сам с собой: «…твоя мама убежала, когда тебе было шесть месяцев, и я так испугался, потому что ты была такой крошечной, а я не знал, что делать. Но мы выкарабкались, я и ты, малыш, и я качал тебя каждый раз, когда ты плакала, кормил тебя из бутылочки. Мы будем в порядке, малышка».
Вскоре он заснул, сидя в кресле, а я хотела поплакать, обнимая подушку, но слёзы не шли. Слёзы не изменят положения вещей, и они, конечно же, не смогут изменить природу человека. Мать устроена так, чтобы бежать, она не рождена для нормальной жизни. На протяжении всего моего детства она периодически уезжала на несколько недель и однажды просто не вернулась.
Конечно, я размышляла, что могла сделать неправильно, но злилась на мать не из-за этого. Я злилась, потому что папа любил её, а она, уехав, уничтожила его.
Если бы я потеряла папу так же, как Мэт потерял свою маму, не знаю, как бы я с этим справилась. Мой папа не идеален, но он действительно меня любит. Даже в те годы, когда пил и задерживался на работе, он всегда готовил мне еду, дарил подарки на день рождения и покупал всё, что было нужно для школы.
Я бросаю последний взгляд на фотографию и смотрю на улыбающееся лицо папы. У меня нет мамы, но, возможно, в первый раз я чувствую себя счастливой.
Глава 8
.
Уичито
Я проснулась в Уичито от ужаса, обволакивающего меня, как жирное и скользкое машинное масло. Сегодня Ди занимается своими обычными делами: рано утром радиопередача, саундчек, встреча с прессой перед выступлением, концерт. А у меня сегодня своя встреча — мне будут снимать гипс. Я ненавижу ходить к врачам, со всеми этими подробными расспросами и диагностикой. Ненавижу это так сильно, что пару раз хотела снять гипс сама с помощью перочинного ножа.
— Ох, мне так стыдно, что я не могу пойти с тобой, — произносит Ди, барабаня пальцами по моему гипсу.
— Серьезно, Ди. — Я закатываю глаза. — Всё нормально.
Пич заглядывает в комнату.
— Готова?
Ди кивает, спрыгивая с кровати. Она смотрит на меня.
— Ты уверена, что будешь в порядке, если пойдёшь одна? Возможно, Пич сможет пойти с тобой...
— Нет, — настаиваю я. — Всё нормально.
В разговор вмешивается Пич:
— Рейган, один из водителей должен встретиться с тобой в холле в девять. Он отвезёт тебя к врачу, с которым я договорилась, а твой папа уже отправил разрешение по факсу.
— Хорошо, — отвечаю я, но у Ди по-прежнему грустное лицо. — Я в порядке. Правда.
— Хорошо, хорошо. — Улыбаясь, она идёт к двери. — Увидимся на концерте.
Направляясь в комнату, чтобы выпить кофе, я замечаю небольшой квадратный свёрток, завёрнутый в блестящую бумагу. На карточке почерком Ди выведено моё имя. Я открываю карточку и читаю: «Поздравляю с днём избавления от гипса! Ура позитивному мышлению!» Ниже нарисованный от руки символ бесконечности и подпись: «Д.»
Пальцем поддеваю обёрточную бумагу. Когда она спадает, в коробке я вижу один из самых лучших объективов для камеры, какой только можно купить. Она не должна была покупать его. Я благодарна ей за это, но ей не следовало этого делать. Конечно, Ди оставила подарок здесь, а не отдала мне его лично. Она знала, что я бы попробовала отказаться от него. Но теперь, когда этот объектив находится в моих жадных до фотографии руках, я никогда в жизни его не отдам.
Ищу свой фотоаппарат, желая попробовать новый объектив. Я взяла три камеры: компактную «мыльницу», плёночную «Диану» и зеркалку — «Кенон Ребел». Этот фотоаппарат — моё альтер эго. Я купила его со скидкой для сотрудников на своей временной работе в местном «Супермарте». Я работаю в отделе фототехники, но иногда ухожу раньше или вообще не появляюсь. Порой меня даже прогоняют за то, что я не появляюсь на работе… или появляюсь, но не лезу из кожи вон, чтобы угодить покупателям. С адекватными людьми я веду себя хорошо. Учу бабушек и дедушек пользоваться цифровыми камерами; показываю спешащим мамочкам, как редактировать слегка размытые фотографии их детей. В большинстве случаев я получаю от этого удовольствие, поэтому всегда возвращаюсь. И у меня хорошо получается работать с фотографиями других людей, так что меня всегда принимают обратно на работу.
Час спустя я понимаю, что совсем не успеваю принять душ. Мне хотелось собраться без спешки, так как у меня было много времени, но я не могла перестать играть с новым объективом. Я сделала пару фотографий в гостиничном номере, просто чтобы полюбоваться на качество фотографий. Не могу дождаться, когда уже сделаю снимок обеими руками без гипса. Вот та мысль, за которую я буду цепляться, когда в больнице от волнения к горлу подступит тошнота.