Из неизданных произведений

Офицер. Эта леди допустила неосторожность, сэр. Она обронила вот это. (Подает Мастерсону драгоценную брошь, он берет и рассматривает ее.) Должно быть, не из дешевых.

Барт. Как вы можете с такой уверенностью утверждать, что это потеряно моей дамой!

Офицер. Могу. Я абсолютно уверен! Я видел, как эта брошка отскочила от ее платья. Дата и имя владелицы выгравированы на обратной стороне, видите? Жаль, что они не поставили фамилию.

Мастерсон. М-м. Да, чрезвычайно жаль. Это действительно дорогая вещь. Ну, в будущем эта дама будет осторожнее. Вы возбудили мое любопытство, офицер. Что же вы собираетесь с этим делать? Хранить, пока за ней не обратятся?

Офицер. Да, сэр.

Мастерсон. А потом?

Офицер. Ну, после разбора дела, завтра утром, этой молодой леди ничего не угрожает, если это не попадет в газеты. Мне бы не хотелось, чтобы так получилось, хотя она и обманула меня. Моя обязанность представить ее завтра утром, если я ее обнаружу, перед городским судом.

Мастерсон, Если обнаружите. Но она сбежала, и, находясь здесь, вы ее не разыщете. Не думаю, чтобы молодая женщина с положением, какой, по вашему мнению, она является... э... позволила себе... э... посещать трущобы.

Офицер. Вы, конечно, удивились бы, сэр, узнав, что кое-кто из этих самых важных персон с Пятой авеню вовлечен в эти делишки.

Мастерсон. Разумеется, удивился бы. Ну, хорошо, хорошо, спокойной ночи, офицер. Прошу прощения, что не могу ничем помочь. Мы с дочерью только что возвратились с танцевального вечера, перед самым вашим звонком. Мы никого не видели. Спокойной ночи.

Офицер (направляется к выходу. Возвращается). А брошку, сэр?

Мастерсон. Ах! Да-да, брошку. (Вручает ее офицеру, который выходит, бросив перед этим взгляд на Эдну. Мастерсон провожает их, потом возвращается и стоит, глядя на Эдну, которая едва сдерживает рыдания.)

Мастерсон. Это была та самая брошь, которую я подарил тебе на день рождения... Где ты познакомилась с этим человеком?

(Эдна плачет.)

Мастерсон (подходит к ней). Отвечай!

Эдна. Здесь, в этой комнате.

Мастерсон. Кто он такой? Как его зовут?

Эдна. Он приходил устанавливать телефон.

Мастерсон. Приходил устанавливать телефон? Боже мой! А потом? Как давно ты его знаешь?

Эдна. Три месяца.

Мастерсон. И все это время вы встречались?

(Эдна плачет.)

Мастерсон. Отвечай мне!

Эдна. Да.

Мастерсон. Отказываюсь в это верить... моя собственная дочь! Я лелеял тебя, как принцессу. Ты - это все, что у меня есть. (Ходит по комнате.) А я-то в поте лица, как каторжный, трудился за своим столом, день и ночь, как последний чернорабочий, все для тебя. Для тебя не спал ночами, придумывал, как заработать тебе денег. Твое образование обошлось мне в целое состояние. И я ничего от тебя не требовал. (Подходит к ней.) Просто поверить не могу, что ты способна так отблагодарить меня. Единственной наградой мне была мысль, что ты счастлива, что все твои желания исполнены, что тебе завидуют, на тебя обращают внимание как на дочь Джона Мастерсона, наследницу неслыханных богатств. Единственной моей мечтой было объединить для тебя мои миллионы с каким-нибудь древним титулом. Ты была моей гордостью и утешением, что же ты вытворяешь? Ты завязываешь грязное знакомство с мужчиной, пришедшим установить телефон, встречаешься с ним в центральном борделе, попадаешь в облаву, и полицейский преследует тебя до самой нашей двери. Это же может обнаружиться в любой момент. Если об этом пронюхают газетчики, то, чтобы заткнуть им рот, не хватит целого состояния. Как ты могла?

Эдна. Я хотела жить.

Мастерсон. Хотела жить? А разве ты не жила? Бог свидетель, сколько это стоило.

Эдна. Вот именно! Стоило! У вас на уме только доллары, купля и продажа. Все продается: лошади, дома, земли, капиталы, закладные, титулы, род человеческий, собственное дитя. Купля и продажа так вас поглотила, что вы забыли о том, что женщина - тоже живое существо. Вы смотрите на нее как на вещь для демонстрации драгоценностей - свидетельств вашего великого успеха.

Мастерсон. Назови хотя бы одно свое желание, которое бы не было исполнено. (Подходит к ней)

Эдна. В том-то и беда. У меня слишком всего много. (Встает, отходит к кушетке.) Вы держали меня как в теплице и приучили к мысли, будто я получу все, что угодно, даже луну, стоит мне лишь подольше и погромче поплакать. (Опускается на кушетку.) А я, как и множество подобных мне, вышла в жизнь с испорченной нервной системой.

Мастерсон. Испорченной нервной системой!

Эдна. Да... испорченными сызмальства от пресыщения удовольствиями нервами по вине моих воспитателей.

Мастерсон. Этой несусветной чепухе тебя научили в школе. (Подходит к ней.)

Эдна. Этому меня научила жизнь. (Уходит от него, садится в кресло.) Я родилась неврастеничкой и воспитывалась в богатом пансионе вместе с дочерьми других богачей. Все мы родились старухами, и всех нас снедало любопытство, наши изношенные нервы взывали к новым, необычным ощущениям и влекли нас к тайнам запретной жизни.

Мастерсон. Это истерика!

Эдна. Деньги отцов для нас лишь означали, что все дозволено. Мы курили, сколько хотели, свои карманные деньги тратили на конфеты с ромовой начинкой и на книги, которые наши матери постыдились бы взять в руки. Мы рассказывали истории, которыми вы бы постеснялись поделиться сегодня в вашем клубе, а потом, увлекаемые нашими неутоленными желаниями, мы вышли в свет. Чтобы взвинтить себя, мы не в меру едим и пьем, танцуем и курим, а чтобы взвинтить мужчин, мы соответственно одеваемся; со смехом внимаем мы скабрезным остротам распутных стариков и похотливых юнцов, не прекращая с обезьяньим упорством заурядных женщин ни на миг погони за своей судьбой.

Мастерсон. Истерические преувеличения.

Эдна. Это правда.

Мастерсон (Подходит к ней). И вот поэтому ты, которая могла бы быть принцессой, стала в конце концов шлюхой. Что же ты собираешься делать?

Эдна. Не шлюхой, а добровольным подарком любимому человеку.

Мастерсон. Простому рабочему.

Эдна. Я благодарна Господу!

Мастерсон. Если ты уж решилась на позорную связь, то хотя бы выбрала человека своего круга.

Эдна. А дальше что?

Мастерсон. Замужество, все пристойно.

Эдна. Я не понимаю, почему "позорная связь", если она заканчивается браком с таким же неврастеником, как и я, то это обязательно пристойно. В таком случае я была бы не только достойной зависти дочерью Джона Мастерсона, но также и достойной зависти женой мистера такого-то и, следовательно, всеми уважаемой дамой, потому что наши греховные интимные отношения завершились священным браком. (Разражается истерическим смехом. Отходит вправо.)

Мастерсон. А разве ты забыла о своих обязанностях перед обществом?

Эдна. Я и не знала, что они у меня есть. Мои воспитатели, дрессировавшие меня в соответствии с программой, на которую потрачено целое состояние, для вступления на вершины мира сего, забыли включить этот пункт. Они учили меня только тому, как вознаградить себя. Все ваши миллионы были бессильны купить для меня науку об обязанностях перед обществом.

Мастерсон (подходит к ней). Значит, я не знал тебя по-настоящему.

Эдна. Вы могли бы узнать меня, если бы поменьше тратили времени на охоту за деньгами. С детских лет я боялась вас.

Мастерсон. Боялась собственного отца...

Эдна. Для меня вы были как король, а совсем не отец. (Мастерсон отходит к кушетке.) Мы с няней часто ходили на окраину, по улице, мимо сверкающих чистотой маленьких домиков, украшенных по фасаду цветами. Вокруг них всегда играла детвора. Нередко я видела, как из трамвая, из обыкновенного трамвая, который останавливался на углу, выходит мужчина. Тогда одна из маленьких девочек, примерно моего возраста, отделялась от своих подружек и с радостными криками бросалась ему навстречу. Он подхватывал ее и сажал себе на плечо. Она запускала руки ему в волосы и крепко в них вцеплялась. К калитке выходила невысокая женщина в простом светлом платье. Он обнимал ее одной рукой, и они шли в дом. О, как я завидовала тогда этой маленькой девочке.