Из неизданных произведений

Вскоре к Сакайчо вернулось его хорошее настроение и мне удалось втянуть его в разговор о себе. На неразборчивом ломаном английском языке он рассказал о своей юности, своей борьбе, надеждах и стремлениях. Детство его прошло на деревенских просторах, у солнечных склонов Фудзиямы, в юности и в ранние годы взрослой жизни он носильщик и наемный рикша в Токио. Экономя на всем, он откладывал от своего жалкого заработка и ко времени переезда в Иокагаму стал собственником домика и двух колясок, одну он сдает за пятнадцать центов в день. Его верная помощница жена усердно трудится дома, выделывая дивные шелковые платки; временами она зарабатывает до восемнадцати центов в день. И вся эта их страда - ради мальчика, единственного сына, который ходит в школу, и недолго ждать момента, когда Сайкачо заимеет для аренды несколько колясок, тогда сын получит образование и в недалеком будущем отец будет в состоянии послать его в Америку для завершения учебы: "Как знать?"

Когда он все это мне излагал, глаза у него сияли, на лице была наивная гордость, и все его существо дышало уверенностью, одухотворенностью, полно было любви и готовности к самопожертвованию.

Устав от осмотра достопримечательностей, вторую половину дня я провел у них, ожидая возвращения из школы их сына. Вот, наконец, он появился: крепкий, шумный десятилетний парень, любящий, по словам отца, ловить рыбу в близлежащем канале, хотя до сих пор ни одной не

поймал, но вода там неглубока, не утонешь. Как и мать, мальчик заробел в моем присутствии, но после некоторых разъяснений удостоил меня рукопожатием. После чего я опустил в его мягкую ладошку блестящий мексиканский доллар. Такой сувенир привел его в восторг, и он рассыпался в благодарностях, вновь и вновь повторяя высоким детским голосом свое спасибо: "Ариенти! Ариенти!"

Примерно неделю спустя, вернувшись после впечатляющей поездки в Токио и на Фудзияму, я не нашел Сакайчо на месте его обычной стоянки, поэтому взял незнакомого рикшу. Шел последний день моего пребывания на берегу, я намеревался использовать его лучшим образом, спешил посмотреть то, что еще не успел.

Поздним вечером я помчался на окраину взглянуть на японское кладбище. Свернув на боковую дорожку, я вдалеке заметил похоронную процессию и к ней направил моего рикшу. И мы настигли ее. Похороны, как я убедился, были двойными, ибо несколько рослых туземцев несли на руках два сбитых из сырых досок тяжелых ящика. За ними понуро брел одинокий спутник. Я узнал унылую фигуру Сакайчо. Но как он изменился! Заметив мое приближение, он медленно поднял тяжелую голову и тусклым отсутствующим взглядом ответил на мое приветствие.

Когда мы почтительно отстали, мой новый рикша сообщил, что от возникшего рядом разбушевавшегося пожара сгорел дом Сакайчо. а его сын и жена задохнулись в дыму,

Мы подошли к могиле, буддийский священник из местного храма прочел молитву, вокруг на траурную церемонию собрались толпы любопытных. Ничего не видящими, полными слез глазами смотрел Сакайчо на окружающих, а когда была брошена последняя горсть земли, он водрузил над теми, кого любил, мемориальный камень. Потом повернулся, чтобы поставить две небольшие таблички с именами и датами жизни на память о своей незабвенной семье, о жене и сыне... А я поспешил на свой корабль. И хотя ныне разделяют нас пять тысяч миль бурного океана, я никогда не забуду ни Сакайчо, ни Хона Аси, ни их трогательной любви к сыну Хакадаки.

ДОЧЕРИ БОГАЧЕЙ

Скетч

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Джон Мастерсон Фрэнк Барт

Полицейский офицер Эдна Мастерсон

НА СЦЕНЕ

Библиотека в доме Мастерсона в Нью-Йорке. Большая роскошно обставленная комната. Справа стол с телефоном. Еще правее камин. Возле него большое кресло. В правой и в левой части комнаты шкафы с книгами. Слева дверь. Возле нее кушетка. На заднем плане прихожая. Когда поднимается занавес, Мастерсон дремлет в кресле. Часы бьют два раза. Входит Эдна. Она минует прихожую, проходит к двери слева. Прислушивается. Задвигает портьеры на окне. Берет со столасигарету. Хочет прикурить. Мастерсон просыпается. Эдна роняет сигарету.

Мастерсон. Кто здесь? (Поворачивается в кресле. Видит Эдну.) А! Когда ты пришла, дорогая?

Эдна. Папа, как вы меня напугали! Я только что вошла. (Берет другую сигарету.)

Мастерсон. Должно быть, я заснул над своей газетой. Который час?

Эдна. Время всем хорошим папам спать. Два часа.

Мастерсон. Ну, как на балу, тебе понравилось? (Встает, потягивается.)

Эдна. Да. (Подходит к креслу.)

Мастерсон. Натанцевалась, наверное, до упаду.

Эдна. Почти.

Мастерсон. Много было народу?

Эдна. Как обычно.

Мастерсон. Ты рано отпустила домой Смитсона? (Возвращается к креслу.)

Эдна. Да. Меня привезли домой Арнольдсы в своей машине. (Садится в кресло, курит.)

Мастерсон. Не нравится мне твое курение.

Эдна. Ты старомоден, папа. Все курят. Я курю с двенадцати лет, научилась еще в школе.

Мастерсон. Вот чему тебя научили в нашей драгоценной школе!

Эдна. Этому... и другому. (С улицы слышен свисток полицейского.) Полиция... (Звонит дверной колокольчик.) Я открою...

Мастерсон. Нет, дорогая, тебе не следует подходить к двери в такой час. Я посмотрю сам.

Эдна. Все слуги, наверное, спят. Пусть их звонят. Кто-нибудь ошибся дверью. (Мастерсон идете прихожую.)

Полицейский (за сценой). Извините, сэр, что беспокою вас... Мы видели, как в этот дом вошла женщина. Она открыла дверь ключом, она незадолго перед тем сбежала от нас.

Мастерсон. Вы ошибаетесь, офицер. Женщина, которую вы преследовали, просто не могла иметь ключа к этому дому.

Офицер. Нет, точно, она вошла сюда.

Мастерсон. Что за ерунда! Хорошо, не заставляйте меня стоять здесь, на сквозняке. Войдите, если вам необходимо, и посмотрите сами. (Появляется в прихожей и входит в кабинете сопровождении полицейского офицера и Фрэнка Борта.) Хорошо, хорошо, так в чем же дело?

Офицер. Видите ли, сэр, поскольку этот новый закон вошел в действие, мы вынуждены приглядывать за центральными меблированными домами и ресторанами. Сегодня ночью мы обследовали ресторан с комнатами для встреч. У нас был приказ забирать в участок всех, кого мы там обнаружим. Ну я и повел этого парня с его девицей. Он оступился и притворился, будто вывихнул ногу. А она бросилась бежать и прыгнула в такси. Лица ее я не разглядел, она закрывалась меховым воротником, но была она шикарная по всем статьям. Мы сели с ним в другое такси и поехали следом за этой молодой дамой. Вышла она в соседнем квартале, а мы - не доезжая квартала и наблюдали за ней. Это точно, она сюда вошла. Готов поклясться.

Эдна. Как же вы можете клясться, если толком ничего не видели? Вы просто перепутали и по ошибке погнались за другой машиной.

Офицер (смотрит на Эдну, не поворачивая головы, затем на Барта). Возможно!

Мастерсон. Ну-ну, довольно, офицер! Вы же убедились, здесь только я и моя дочь.

Офицер (бросив многозначительный взгляд на Эдну, - Барту). Полагаю, вы никогда вообще не знали эту молодую даму?

Барт. Нет, не знал!

Мастерсон (выходя из себя, в ярости). Болван! Ты что, осмеливаешься намекать, что моя дочь - это та самая женщина, за которой ты следовал? Это будет стоить тебе твоей службы, ты забыл, в чьем доме находишься? Я Джон Мастерсон (крестится). О, Господи! Что за времена настали? Человека могут оскорбить его собственном доме.

Офицер (изменяет поведение). Не думал вас оскорблять, сэр. Разумеется, это ошибка. Я не знал, что это ваш дом, мистер Мастерсон. Прошу про...

Барт. Офицер, не слишком ли много беспокойств доставили мы этой леди и джентльмену?

Мастерсон. Вот именно! И более того, тащить незнакомого человека из какого-то борделя в дома почтенных людей! Несколько подобных ошибок, и вместо продвижения по службе вы заработаете отставку. (Подходит к столу.) Для вас, молодой человек, это тоже должно послужить уроком. Доброй ночи, офицер. Надеюсь, вы схватите эту потаскушку, кем бы она ни была. Но послушайтесь моего совета и не врывайтесь при ваших поисках в приличные дома. (Офицер собирается уйти. Останавливается в дверях.)