Страница 23 из 29
Особенно силен был напор толпы на площади Республики, где находился один из центральных спусков в подземный город. Огромная площадь залита была народом, который ежеминутно прибывал из десятков улиц этого плотно населенного квартала. Скопление здесь было тем сильнее, что всего лишь четверть часа тому назад три зоотавра произвели страшный разгром на находившейся по соседству площади Бастилии, вызвав паническое бегство окрестного населения.
Новые толпы напирали на прежде пришедших, с силой толкая их к плотной цепи солдат, которые защищали спуск в подземный город. Положение с каждой минутой становилось все более угрожающим и власти теряли голову. Офицеры и солдаты чувствовали себя так, как если бы они стояли лицом к лицу с шедшей на них в атаку неприятельской армией.
— Остановитесь, говорят вам! — надрываясь, кричали офицеры. — Мы получили приказ никого не пропускать, хотя бы для этого пришлось пустить в ход оружие. Вы слышите?
Их слышали только передние ряды; дальше, в гущу толпы, их предостерегающие голоса не доходили. Задние ряды продолжали напирать на передние, так что скоро между толпой и войсками оставалось всего лишь несколько шагов. Солдаты отступили немного.
— Ни шагу дальше! — с отчаянием в голосе кричали офицеры. — Иначе мы будем стрелять!
В эту минуту послышались крики:
— Президент! Дорогу президенту!
Толпа слегка потеснилась и пропустила вперед, к цепи солдат, Стефена.
Он тяжело дышал, лицо его было покрыто грязью, смешанной с потом, на лбу виднелся сгусток крови, седые волосы были растрепаны, сюртук изорван и висел клочьями.
— Что с вами, господин президент? — участливо, с тревогой в голосе спросил, подойдя к нему, командовавший тут генерал.
Стефен сделал пренебрежительный жест: не стоит, дескать, говорить о таких пустяках! Потом он быстро, с ловкостью юноши, взобрался на находившуюся поблизости широкую каменную балюстраду и во всю силу легких закричал, обращаясь к толпе:
— Граждане! Я, президент Стефен, заклинаю вас образумиться. Безумная попытка проникновения в подземный город может стоить многих тысяч жизней. Вырыт только небольшой участок, и если в него станут беспорядочно бросаться со всех сторон, верхние задавят тех, которые спустились до них и сами будут задавлены вновь напирающей сверху массой. Не говоря уже об огромном количестве жертв, это может вызвать страшные обвалы и надолго затормозить, а то и совершенно парализовать сооружение подземного города. Граждане! Во имя спасения Парижа и Франции, во имя вашего собственного спасения, я призываю вас к благоразумию. Приняты решительные меры для удержания толпы. Войска ни перед чем не остановятся и в крайнем случае прибегнут к оружию. Не доводите же до кровопролития! Пожалейте себя, пожалейте солдат и не заставляйте их проливать братскую кровь! Я, старый Стефен…
В это мгновение гигантский сноп света, упав с высоты, стал шарить по толпе. Словно зыбкий световой мост протянулся между небом и землей. Он попеременно выхватывал из мрака то фигуру возвышавшегося над толпой Стефена с развевающимися волосами и с умоляюще протянутыми вперед руками, то хмурых, плотной серой стеной стоящих солдат, то ту или иную часть толпы. Грозный противник, казалось, исследовал позицию.
— Граждане! — кричал и молил Стефен. — Не теряйте хладнокровия!
Но его не слушали. Животный ужас был сильнее горячих призывов к благоразумию, делал людей слепыми и глухими ко всему другому. Толпа стала шарахаться, сначала в стороны, потом, под давлением бешеного напора сзади, вперед. Солдаты дрогнули и отступили еще на несколько шагов.
— Назад — или мы откроем огонь! — осипшими голосами кричали командиры, упираясь руками в грудь передних из толпы.
Минуту спустя заиграл рожок. Вызывающе, буйно и задорно звенящими звуками, он кричал на всю огромную площадь, что вот-вот прольется горячая, алая кровь. Потом, после минутного перерыва, рожок заиграл во второй раз.
— Ради Бога! Назад! Сейчас стрелять будем!
Но обезумевшая толпа продолжала напирать. Несколько человек прорвали цепь и смешались с солдатами. Как вода в прорвавшуюся вдруг плотину, хлынул человеческий поток в образовавшиеся бреши.
Все смешалось в дикой свалке. Где-то в стороне заиграл в третий раз рожок. Мгновение спустя сухо протрещали несколько одиночных выстрелов. Больше и чаще. Точно сухой горох просыпался над всей площадью.
И горячими, алыми струями пролилась давно уже просившаяся наружу кровь.
А на сравнительно небольшой высоте, точно любуясь происходящим внизу зрелищем, плавно реял гигантский зоотавр. Он не торопился. Он как бы умышленно медлил, чтобы дать сердцам окоченеть от ужаса, чтобы люди до конца испили чашу предсмертной тоски. И когда этот момент наступил, когда, казалось, пройдены были уже все ступени мук человеческих, когда ужас уже спирал дыхание и цепкими когтями вонзился в самую глубину сердец, чудовище всей своей громадой ринулось вниз и врезалось в толпу.
Началось что-то невообразимое. Солдаты, побросав ружья, смешались с мятущейся в панике толпой в один гигантский клубок человеческих тел, который извивался, корчился, как раненая насмерть змея, метался из стороны в сторону. Ноги ступали по раздавленным телам, хруст костей смешивался со стонами. Зоотавр все глубже врезывался в гущу толпы, крошил ее, точно огромной силы таран, каждым своим движением, каждым поворотом тела убивая и калеча всех, кто попадался на его пути. Он оставлял за собой широкую борозду, наполненную окровавленными человеческими телами и напоминавшую побитую градом полосу хлебного поля.
Тысячи, десятки тысяч людей успели добежать до спуска в подземный город. Он оставался теперь незащищенным. В одну минуту балюстрады были сломаны, запертая массивная чугунная дверь уступила под всесокрушающим напором человеческой лавины, и люди, тесня и давя друг друга, бросились по каменной лестнице вниз. Ничего не видя перед собой, они, запыхавшись, неслись вперед, все сильнее подталкиваемые сзади. Страх быть раздавленными побуждал их бежать все дальше и дальше, со ступеньки на ступеньку, в зияющую мраком бездну. Те, которым изменяли силы, падали и через минуту тысячи ног обращали их тела в бесформенную кровавую кашу. Многие из находившихся впереди, потеряв сознание, но подталкиваемые сзади, летели вниз, ударяясь головой о каменные ступени и оставляя на каждой из них несколько капель своей крови. И по мере того, как толпа спускалась, ступени становились все более скользкими от налипшей на них крови и ноги все чаще ступали по человеческим телам.
Лестница казалась бесконечной, и все труднее и труднее было подвигаться вперед из-за все нараставшей груды тел. А сзади все напирали и напирали новые толпы: сверху, точно из гигантского вулкана, приливала все новая человеческая лава. Люди делали отчаянные усилия пробиться вперед; задыхаясь от недостатка воздуха, с проклятиями и скрежетом зубовным, пытались они прочистить себе путь через груду тел, отталкивали их руками и ногами, напирали на них всей массой, теряли последние силы, часто сами тут же падали на груду костей и мяса и после нескольких судорожных конвульсий умирали.
Груда росла, становилась все выше и шире, доходила до серых наклонных каменных сводов, заполняла собой малейший клочок свободного пространства. Скоро образовалось нечто вроде сплошной плотной, непроницаемой пробки. Теперь уж не было никакой человеческой возможности пробиться вперед хотя бы на один шаг.
Тогда те, которые были впереди, стали делать отчаянные попытки выбраться из этого ада. Пусть там, вверху, витает смерть, пусть там ждет их неминуемая гибель, — все же это казалось легче, чем умереть в этом ужасном склепе, задохнуться среди груды скрюченных изуродованных тел.
— Назад! Ради Бога! Вперед больше нельзя! — слышались сдавленные крики.
Но те, которые еще находились выше, не знали о происходящих внизу ужасах и упорно пробивались вперед, сами подталкиваемые сзади все новыми напиравшими толпами. При всем желании они не могли повернуть назад и продолжали спускаться, идя навстречу верной смерти.