Страница 25 из 125
— Вчера мы предполагали нанести главный удар по правому флангу, — говорил король, — а сейчас обстановка меняется. Надо создать лишь видимость атаки на правый фланг, между тем решающий удар совершить на левый. Создав здесь перевес сил, мы захватим русские батареи, после чего графу Салтыкову придется спасаться бегством, если он, конечно, успеет это сделать.
Генералы с восхищением смотрели на короля. Его устами говорил великий полководец. В сражениях с австрийцами он всегда находил пути к победе. И вот теперь уверенно, со знанием дела развивал план разгрома русских.
Среди генералов было немало таких, которые помнили короля еще в бытность его кронпринцем. В молодости он открыто презирал солдатчину, сочинял стихи, играл на флейте, мечтал о жизни, какой живут поэты, ученые, просветители. Из-за этого ссорился с отцом, которого в кругу товарищей называл фельдфебелем на троне. Однажды он пытался даже убежать от отца за границу, но был задержан и посажен в крепость. Только чудом спасся он тогда от военного суда.
Человек — вечная загадка. Кто бы мог подумать, что из пылкого, мечтательного юноши, не имеющего никакого пристрастия ни к военной, ни к государственной службе, получится такой славный король, такой выдающийся полководец!
— Осмелюсь спросить, ваше величество, — воспользовавшись паузой, подал голос генерал Левальд. — Как быть, если в момент наступления на левый фланг русские контратакуют правым флангом?
Все с одобрением посмотрели на заслуженного генерала. Уместный вопрос. После неудачи под Гросс-Егерсдорфом Левальд стал намного осторожнее в оценке военной обстановки.
— Контратаки не будет, — спокойно возразил король. — Там болото. Чтобы атаковать, русским необходимо пройти по мосту, а мост будет сожжен.
— Мы разгоним русских, как стадо овец! — с воинственным видом воскликнул генерал Ведель, стоявший рядом с королем. — Победа будет за нами!
В палатке осуждающе зашушукали. На таком важном совещании поддаваться эмоциям просто неприлично. К тому же Ведель слишком самоуверен. Пальцигское поражение, видимо, ничему не научило его.
Веделя вообще недолюбливали, а после сражения при Пальциге им возмущались открыто. Не потому, что дал себя потрепать русским — с кем неудач не бывает. Левальд тоже перенес позор поражения, а все ж отношение товарищей к нему не изменилось. Веделя возненавидели потому, что после поражения стал вести себя еще кичливее. Поговаривали даже, что это он уговорил короля совершить такой трудный марш, к Франкфурту, чтобы отомстить русским за Пальциг.
— Русских с австрийцами семьдесят тысяч, — напомнил кто-то, видимо желая остудить расходившегося генерала.
За Веделя заступился сам король:
— Ну и что, если семьдесят? Когда Цезарь ходил на врага, он не спрашивал, каким тот числом, он его находил и разбивал. А мы преемники его традиций. При Цорндорфе наша армия уступала русским по численности, а все ж побили мы их, а не они нас.
Король сказал, что перед боем желает отдохнуть, и пошел спать.
Ночи были прохладными. Он спал не раздеваясь на походной койке, накинув на себя легкое одеяло. Спал крепко, без снов.
Проснулся от пушечной пальбы. Вскочил с койки и невольно зажмурился от солнечных лучей. Было уже утро.
Рядом стоял генерал Ведель.
— Ваше величество, началось!.. — сказал он с таким выражением на лице, как будто речь шла о празднике.
Фридрих вышел из палатки. Солнце поднялось уже высоко. На небе ни облачка. День обещал быть жарким.
Королевская палатка стояла на пригорке, откуда хорошо просматривались высоты, занятые противником. Одну из них, находившуюся на левом фланге, серыми шарами покрывал пороховой дым. Эту высоту обрабатывали артиллеристы.
— Все идет, как задумано, — докладывал Ведель. — Под прикрытием наших батарей пехота и кавалерия вошли в лощину и уже начали теснить левый неприятельский фланг. Против правого продолжаем отвлекающие маневры.
— Коня! — приказал король.
Ему подали любимого жеребца. Он легко, без посторонней помощи, вскочил в седло и поскакал на поле боя. Генерал Ведель, адъютанты, штабные офицеры последовали за ним. Чтобы лучше видеть сражение, король повернул на высокий холм, где стояли две батареи. Отсюда просматривалось все как на ладони. Король видел, как в стане русских рвались гранаты, как сосредоточившаяся в лощине пехота построилась в колонны и пошла в атаку. Все делалось точно по диспозиции.
Вот уже колонны достигли неприятеля. Но что это? Русские, кажется, не желают принимать рукопашного боя. Они бегут.
— Прекрасно! — воскликнул король. — Теперь мы можем спокойно позавтракать.
Сопровождаемый свитой, король поехал обратно в палатку. Вслед им грохнулись две русские бомбы, но король даже не оглянулся. Пусть себе палят. Если королевские полки будут наступать с той же стремительностью, что и сейчас, к обеду они овладеют всеми неприятельскими батареями.
Во время завтрака Ведель несколько раз выбегал из палатки справиться о ходе боя.
— Мой король! — торжествовал он. — Я отомщен! Неудача под Пальцигом обернулась для нас великой победой. Русские бегут. Кунерсдорф остался в нашем тылу. Захвачена почти вся русская артиллерия.
Король вышел из палатки, чтобы увидеть все это своими глазами. Ведель подал ему подзорную трубу. Он направил ее на высоту, которую только что атаковала пехота. Она почти вся была занята прусскими войсками. Лощина, откуда начиналось наступление, снова заполнилась народом. Но то были уже не славные прусские полки, то были толпы пленных…
— Победа! Полная победа! — возрадовался король.
Он подозвал дежурного генерала и приказал срочно отправить известие о сокрушительном разгроме русских в Берлин и Силезию.
— Но, ваше величество, — попытался было возражать генерал, — сражение еще не окончено. К тому же положение осложняется.
— Чепуха! — прервал его король. — Никаких осложнений я не вижу. Исполняйте приказание.
— Слушаюсь, ваше величество, — ответил генерал.
Фридрих напрасно не послушался своего генерала. Сражение находилось еще в разгаре, и трудно было предугадать, чем оно кончится. О том, что левый фланг разгромлен, знал не только прусский король, это видел и генерал Салтыков, находившийся со своей ставкой в дивизии Румянцева. Главнокомандующий держался спокойно, уверенно, как будто заранее знал исход битвы.
— Что князь? — спросил он курьера, примчавшегося с донесением о яростном штурме неприятелем левого фланга.
— Князь ранен, но не оставляет поле боя.
Салтыков чуточку помолчал, раздумывая.
— Что ж, — сказал он, — князь сделал все, что мог. Передайте ему мою благодарность и приказ немедленно отправляться в тыл.
В это время над головой со свистом пролетел неприятельский снаряд. Салтыков как бы в недоумении посмотрел ему вслед и, махнув хлыстиком, с которым никогда не расставался, шутливо промолвил:
— Бог с тобой, улетай, коли не попал.
Шутка главнокомандующего, видимо, показалась курьеру неуместной.
— Ваше сиятельство, князь Голицын вынужден оставить все батареи, — вскричал он.
Главнокомандующий осуждающе посмотрел на него и спокойно ответил:
— Беда не велика. В сражении пушки цари на первых порах, а когда дело доходит до рукопашной, они ни к чему. Петр Иванович, голубчик, — обратился он к графу Панину, теперь уже генерал-лейтенанту, командовавшему у Румянцева бригадой, — замените князя. Петр Александрович, дайте графу все лучшее, что у вас есть. Надо остановить неприятеля, чего бы это ни стоило.
— В вашей бригаде, граф, самые отборные полки, — сказал Румянцев Панину. — Можете взять всю бригаду.
— Ваше сиятельство. — обратился к главнокомандующему бригадир Брюс, — разрешите и мне перейти на левый фланг. Мне кажется, я смогу графу чем-то помочь.
— Разрешаю, голубчик, разрешаю.
Когда Панин и Брюс с четырьмя полками, снятыми с центральной позиции, ушли на подкрепление левого фланга, Салтыков, устремив подзорную трубу в неприятельскую сторону, спросил Румянцева: не думает ли он, что противник ввел в бой всю свою пехоту?