Румянцев-Задунайский

Узнав о самовольном отводе войск, императрица назначила расследование дела. Апраксина потребовали к отчету в Петербург, обязав сдать командование армией генерал-аншефу Фермеру. Апраксин выехал сразу же по получении указа. Однако до Петербурга не доехал: на полпути его остановили, взяли под стражу и приказали оставаться в Нарве, пока не подъедет следственная комиссия. Спустя некоторое время его снова усадили в карету и повезли в селение Четыре Руки, что недалеко от Петербурга, и заточили для ведения следствия в небольшом летнем дворце, принадлежавшем царской фамилии.

Елизавета Петровна требовала, чтобы ей докладывали обо всем, что выпытает следственная комиссия. И вот тогда только стал проясняться для нее смысл авантюры Апраксина. Оказалось, что к делу об отводе армии в Россию, поближе к Петербургу, имел прямое отношение великий канцлер Бестужев-Рюмин. И не только он. В делах Апраксина были обнаружены адресованные ему письма великой княгини Екатерины Алексеевны.

Императрица оказалась в сложном положении. Надо было принимать какое-то решение, а какое — она еще не знала.

Бестужев-Рюмин собирался ехать на службу, когда ему доложили, что в гостиной его ожидает княгиня Елена Степановна Куракина.

— Елена Степановна? — переспросил он, не ожидавший такого визита.

— Так точно, ваше сиятельство, Елена Степановна, — подтвердил слуга.

— И давно ждет?

— Еще только светало, как приехала.

— Изволь пригласить, — распорядился граф. — Да не забудь принести кофе.

Елена Степановна была дочерью графа Апраксина, выданная в княжескую семью. В светских кругах ее считали первой красавицей Петербурга. Да так оно и было. Раннее замужество не только не огрубило ее внешность, а наоборот, сделало еще более привлекательной. В свои двадцать четыре года она входила в ту полосу женской зрелости, когда мужчины перестают замечать в ней недостатки. На куртагах ни за кем не увивалось столько кавалеров, как за княгиней. Получить ее согласие на танец считалось для каждого высшим счастьем. Ее благосклонности добивался даже фаворит императрицы Петр Иванович Шувалов, но был отвергнут ею. Недруги после этого посмеивались: старик, а тоже в любовники захотел…

Бестужев-Рюмин подошел к зеркалу и вздохнул, увидев исхудавшее, в морщинах лицо. С тех пор как арестовали Апраксина, канцлер потерял покой. Его не оставляло смутное ожидание чего-то ужасного, неминуемого. Правда, он оставался пока в стороне. На следствии Апраксин вину за отвод войск взял на себя, не назвал ничьего имени. Но следствие-то продолжается! И еще неизвестно, как поведет себя фельдмаршал, когда его потащат на дыбу…

При появлении в дверях княгини Бестужев-Рюмин быстро отошел от зеркала, поцеловал гостье руку и усадил за стол против себя. Слуга, сопровождавший гостью, расставил на столе чашки с кофе и ушел.

— Боже мой, Алексей Петрович, — в волнении заговорила княгиня, не дотрагиваясь до кофе, — не знаю, что и подумать… Что с моим бедным отцом? Я слышала, он все еще под стражей. За что такая немилость? Ради Бога, скажите всю правду. Я не сплю уже несколько ночей… — Ее большие черные глаза были наполнены слезами, полные губы чуть вздрагивали, полуобнаженная грудь то подымалась, то опускалась. Темно-каштановая прядь, выпав из-под шляпки, легла на плечо, концом касаясь выреза на груди. Она оставалась прекрасной и соблазнительной даже при охватившем ее горе.

Сделав глоток из кофейной чашки, канцлер сказал, что положение ее отца действительно трудное: фельдмаршал обвинялся в самовольном отводе войск из Пруссии. Однако, добавил он, отчаиваться не следует, потому что все можно поправить.

— Вы говорите, можно поправить? — обрадованно подхватила княгиня. — Но как, как?..

Канцлер промолчал, раздумывая.

— Я пришла к вам, как к другу моего отца, — продолжала Елена Степановна, не дождавшись ответа на вопрос. — Вы один можете спасти его. Упросите государыню, она не откажет в милости.

Канцлер не отвечал, продолжая раздумывать.

— Если у вас есть причины не искать аудиенции, — настаивала княгиня, — попросите графа Разумовского. Он человек добрый, он может все уладить.

— Да, да, граф добр, — рассеянно промолвил канцлер и снова посмотрел на нее.

В словах и в выражении лица княгини было много наивной надежды. Ей все представлялось просто: пойти к государыне и замолвить слово… Она не знала того, что после выздоровления императрица ни разу не соизволила вызвать его для доклада, отказывала в аудиенции. Да если бы ему и удалось добиться приема, то все равно он не смог бы склонить ее к милости. Тут нужен другой человек, который пользуется ее фавором. Граф Разумовский на сей случай не подходит. В последнее время он вообще держится в тени. Его место занял граф Иван Иванович Шувалов. Этот человек был и моложе, и воспитаннее Разумовского.

Шуваловы — вот кто может отвести беду!

Мысль о Шуваловых показалась ему настолько правильной, что он отодвинул от себя кофейную чашку и в волнении застучал пальцами по столу. Княгиня поняла, что у него возник какой-то план.

Канцлер не спешил. Он прикидывал, как все лучше устроить. Братья Шуваловы принадлежали к знатному роду, но при дворе возвысились сравнительно недавно, после того как один из них, Петр Иванович, женился на любимой фрейлине императрицы Мавре Егоровне Шепелевой. Благодаря Мавре Егоровне брат Петра Александр сделался начальником тайной канцелярии после кончины генерала Ушакова. Что же касается Ивана Ивановича Шувалова, русоголового красавца, пышущего здоровьем, к тому же обученного за границей светским манерам, каких не знали русские вельможи, то императрица решила оставить его при своей особе: он удостоился звания камер-пажа, затем стал камер-юнкером и наконец камергером. Молодой граф до того вскружил голову влюбчивой императрице, что она совсем забыла про своего прежнего любимца, который, поняв, что солнце для него закатилось, безропотно отошел в сторону. Шуваловы стали при дворе первыми людьми. Ныне без совета с ними государыня не принимала никаких решений.

— Мне показалось, что у вас возник какой-то план, — нарушила затянувшееся молчание княгиня.

— Плана, собственно, нет, — снова принялся за кофе канцлер, — но я подумал… вашего батюшку можете спасти только вы.

— Я? — изумилась княгиня. — Я вас не понимаю…

— Там, где бессилен мужской ум, лучше положиться на женские чары. Так, кажется, любил говаривать ваш родитель? — Канцлер сделал продолжительную паузу и продолжал: — Судьба вашего батюшки зависит от Шуваловых, только они могут дать изменение ходу дела. И если бы вы обратились к графу Петру Ивановичу…

Канцлер не договорил, уставив глаза на ее полуобнаженную грудь. Поняв выражение его взгляда, княгиня покраснела.

— Вы хотите, чтобы я стала его любовницей?

— Я хочу спасти вашего отца, а другого средства, как искать расположения графа Петра Ивановича, не вижу. Я не осмелился бы давать такой совет, не зная, как он к вам относится…

— Прошу вас, не надо, — прервала его княгиня, закрыв лицо руками.

Канцлер не шевельнулся. Казалось, он был даже доволен ее решением прекратить разговор. Но княгиня не уходила. Уйти вот так, ни о чем не договорившись, — означало самой положить конец надеждам на спасение отца.

— Граф оказывал мне знаки внимания, — тихо заговорила она, — и мне нетрудно добиться его расположения. Но он мне не люб.

— Когда над головой занесен меч, об удовольствиях не думают, — заметил канцлер тоном человека, имеющего право поучать.

Княгиня наконец ушла, и канцлер принялся допивать свой кофе. На душе как-то сразу стало покойнее. Он был уверен, что княгиня послушается его совета. Она любит отца и ради его спасения пойдет на все. А спасая отца, она, не ведая того, спасет от палача и его, великого канцлера…

Бестужев-Рюмин прошелся по комнате и остановился против окна. Ветер гнал по серой смерзшейся земле мелкую снежную пыль. Бесснежная нынче выдалась зима. На исходе февраль, а по городу еще ездили на колесах.