Румянцев-Задунайский

— Не отступать, а идти вперед — вот наш долг, — с жаром говорил Сибельский. — Подумайте, что скажут о России ее союзники, если вернемся обратно за Неман? Со стороны России по отношению к союзникам это явится прямым предательством.

Пока Сибельский произносил речь, Апраксин все время вертел головой, как бы показывая этим, что слова оратора его совершенно не интересуют. Сибельский хотя и находился на русской службе, все-таки был саксонским генералом и, выражая свою позицию, болел за родную Саксонию, захваченную прусским королем. Апраксин, видимо, был уверен, что ему, этому чужестранцу, не удастся склонить на свою сторону русских военачальников.

Но вот взял слово Румянцев.

— Генерал Сибельский, — начал он, — привел такие доводы, которые трудно отвергнуть. — Но,— он сделал многозначительную паузу и продолжал, в упор глядя на Апраксина, — прежде чем высказать свое мнение о том, как нам поступить, я хотел бы узнать, от кого исходит решение об отводе армии за Неман — от Конференции или от вашего высокографского сиятельства?

— Я никогда не принимал решений, которые не согласуются с решениями Конференции или указами ее императорского величества, — резко, с вызовом ответил Апраксин.

В палатке задвигались, зашушукались. Наконец-то все стало ясно: указание об отходе доставлено из Петербурга. А раз так, то и обсуждать больше нечего…

Военный совет закончился. Выходя из палатки, Румянцев взял за рукав князя Голицына:

— Ты что-нибудь понимаешь из того, что делается?

— Наверное, не больше, чем ты, — усмехнулся князь.

Удалившись на такое расстояние, что их уже не могли слышать, князь сказал:

— Панин проговорился одному человеку о тяжелой болезни императрицы. Считают, что она не выживет. Если отход армии связан с этим, тогда…

— Что тогда?

Голицын вместо ответа покачал головой.

Именем главнокомандующего Румянцеву было приказано, не мешкая, выехать с командой к реке Неман, определить наиболее удобные места для переправы войск, распорядиться насчет устройства переправочных средств.

На Немане Румянцев пробыл один день. Организовав строительство двух понтонных мостов и сделав необходимые распоряжения, связанные с подготовкой к переправе обозов и людей, он поехал обратно, навстречу отступавшей армии. По его расчетам, армия должна была находиться где-то в районе реки Прегель, и он думал встретиться с нею не раньше чем через двое суток. В дороге, кроме небольшого отряда охраны, его сопровождали адъютант Ильин и денщик Захарка. Ехали без спешки. Собственно, спешить было некуда. Не все ли равно, в каком месте присоединиться к армии?

Румянцев чувствовал себя опустошенным. То, что в нем кипело когда-то, остыло, и он уже не испытывал прежнего интереса к своему делу. Дорогой он думал о доме, о жене, детях, о том, что плохо поступал, задерживаясь с ответами на письма жены, а то и вовсе не отвечая. Два года как расстался с семьей. Дети, должно быть, крепко подросли… «То, что возвращаемся в Россию, для меня даже лучше, — думал Румянцев. — Возьму отпуск, съезжу к своим, хоть отдохну немного».

— Ваше сиятельство, дым, — пробудил его от мыслей голос адъютанта.

Румянцев поднял голову и увидел вдали сизоватые облачка. Вскоре показалась толпа вооруженных людей.

Румянцев пришпорил коня и поскакал им навстречу. То были действительно русские солдаты — человек сорок, не меньше. Шли без строя, кто как. Их лица выражали усталость и безразличие. Даже появление генерала не заставило их выровняться.

— Какого полка? — строго спросил Румянцев.

— Нижегородского.

— Где ваши офицеры?

Солдаты виновато переглянулись между собой.

— Где офицеры, спрашиваю?

— Нету офицеров, ваше высокоблагородие, — ответил солдат с попорченным лицом, — одни мы…

— Затерялись офицеры-то, — вмешался другой, с подбитым глазом. — Тут такая кутерьма!.. Пруссаков видимо-невидимо. Наши бегут, кто как может. Нету армии больше. Половину ее, говорят, пруссаки в полон взяли. И самого фельдмаршала тоже.

— Враки, — возразил рябой. — Это обоз пруссаки захватили. А сам он, фельдмаршал-то, сказывали, в речке утоп. Вместе с каретою…

Румянцеву стало смешно.

— Откуда пруссаков столько появилось? Мы же разбили их при Гросс-Егерсдорфе! Ну вот что, герои, — решил он, — с сей минуты командиром вашим будет подпоручик Ильин, и ваш долг повиноваться ему. Василий, — подозвал он адъютанта, — принимай команду. Сдашь их в полк, а потом разыщешь меня.

— Слушаюсь, ваше сиятельство, — ответил подпоручик.

Румянцев с Захаркой поскакали на дым. Горела небольшая деревушка, стоявшая на берегу неглубокого овражка между двумя лесочками. Пожар никто не тушил. Жителей не было видно: должно быть, спасались в лесу. У деревушки отдыхала небольшая воинская команда во главе с веснушчатым молоденьким капитаном.

— Ваша работа? — показал Румянцев на пожар.

— Приказ фельдмаршала, — вытянулся перед ним капитан. — Сжигать все, ничего не оставлять врагу.

— Но разве враг нас преследует?

— Не могу знать, ваше высокопревосходительство.

— Где фельдмаршал?

— Отступает другой дорогой вместе с обозом. Версты три отсюда.

Румянцев решил немедленно ехать к фельдмаршалу.

Вечерело. Зарева пожарищ теперь уже были видны в разных местах. Да и поток отходивших войск стал гуще, стремительнее. Многие полки шли прямо по полям, вытаптывали озимые посевы. Это был не планомерный отход, это было похоже на паническое бегство.

Пропуская впереди себя большую колонну, Румянцев случайно увидел полковника Еропкина. Оба обрадовались встрече.

— Что означает сие отступление? — спросил Румянцев. — Неужели пруссаки успели выставить новую армию?

— Ах, Петр Александрович, — сокрушенно покачал головой Еропкин, — какая там армия!.. Всего-то два эскадрона ихних против нашего арьергарда. Они и нападать-то боятся, только примечают движения наши, а мы уж такое себе возомнили!..

Попрощавшись, Еропкин поскакал догонять полк. Румянцев поехал дальше своей дорогой.

Найти главнокомандующего не составило особого труда. Он наткнулся на его обоз сразу же, как только выехал на большую дорогу. Обоз охранялся двумя кирасирскими полками, сам главнокомандующий ехал впереди.

Фельдмаршал дремал в карете, обложенный пуховыми подушками, когда ему доложили о Румянцеве.

— А, граф… — высунулся он из кареты. — Очень рад, очень рад…

Сумерки скрывали выражение его лица, но голос выдавал в нем страх.

— Что-нибудь случилось, граф?

Румянцев доложил о выполнении задания.

— Ах да, да… переправы, — вспомнил Апраксин. — Очень хорошо, что готовы. Я всегда ценил вас, граф, за усердие ваше…

— Я весьма благодарен за высокую оценку скромных моих заслуг. Однако, пользуясь случаем, я хотел бы обратить внимание вашего сиятельства на чинимые разорения гражданскому населению. Всюду пожары.

— Гм, пожары… — на какие-то секунды смутился Апраксин. — Но это военная необходимость. Мы любой ценой должны лишить противника преимуществ, не дать ему закрепиться в селениях.

— О каком противнике идет речь? — изумился Румянцев. — О нескольких эскадронах? Дайте мне кирасирский полк, который сопровождает обоз, и я, клянусь вам, уничтожу эти вражеские эскадроны.

— Нет, граф, это невозможно. Не имеет смысла. Сражение, которое мыслите учинить, только бы нас задержало. А Неман уже рядом, к тому же, как вы изволили доложить, и мосты готовы.

Апраксин отодвинулся в глубь кареты, Румянцев понял, что ему ничего не изменить, сел на коня и поскакал разыскивать свои полки.

Авангардные части армии достигли Немана 13 сентября, а 15 сентября на западном берегу реки уже не осталось ни одного солдата. С этого дня фельдмаршалу можно было не бояться нападения неприятельских эскадронов: армия находилась в полной безопасности.

Во второй половине сентября здоровье императрицы стало поправляться. К Покрову дню она уже могла вставать с постели и даже позволяла себе заниматься государственными делами. Как не хотелось приближенным огорчать ее плохими вестями, а пришлось. Да и мыслимо ли было утаить от нее загадочную историю отвода русских войск с вражеской территории? Вокруг этой истории в Петербурге ходили разные толки. Одни говорили, что Апраксина подкупил через английского посланника Фридрих Второй, который-де дал ему за то, чтобы ушел из Пруссии, сто тысяч талеров. Другие видели в его шаге — выводе армии из Пруссии — желание угодить великому князю Петру Федоровичу, не желающему войны с Пруссией. Если бы, рассуждали сторонники этой версии, болезнь императрицы привела к смерти и Петр Федорович взошел бы на престол, он по достоинству оценил бы поступок главнокомандующего.