Румянцев-Задунайский

Фельдмаршал в этот ранний час еще спал в своей палатке-опочивальне. Весть о неприятеле сильно встревожила его. Он приказал созвать генералов, после чего стал одеваться.

Вся армия была уже поднята по тревоге. Командиры дивизий, собравшись, ждали фельдмаршала в «рабочей» палатке. Апраксин явился через полчаса после тревоги. Он успел напудриться и выглядел, как всегда, нарядным и благодушным.

— Кажется, господа, противник решил помериться с нами силами? — весело сказал он, желая приободрить генералов.

Генералы вежливо промолчали. Панин развернул на столе карту, показал, в каких местах замечен противник. Апраксин долго смотрел на карту, обдумывая диспозицию. Это был первый случай, когда ему самому предстояло руководить крупным сражением. Сейчас от него, только от его полководческого таланта зависело быть или не быть победе в сражении.

Не подымая головы от карты, Апраксин стал излагать диспозицию: авангарду построиться фронтом против неприятельского фланга, дивизии генерала Лопухина, сомкнувшись с авангардом, развернуться вдоль прилеска, первой дивизии занять позиции правее между прилеском и обозом, бригаду Румянцева, расположившуюся за прилеском, не трогать, оставить в резерве…

— Дозвольте заметить, ваше сиятельство, — заступился за Румянцева Лопухин, который давно уже заметил неприязнь фельдмаршала к молодому генералу, — благоразумно ли оставлять без дела такую боевую единицу, как бригада графа Румянцева?

— Я уже сказал: граф Румянцев будет в резерве, — выпрямился фельдмаршал, недовольный тем, что его прервали.

— Но позиция для резерва крайне неудобна. Резервы надо иметь под рукой, а Румянцев с бригадой далеко за лесом.

— Пусть вас это не волнует, — охладевшим взглядом смерил генерала Апраксин. — Резервы могут и не понадобиться. Не забывайте, противник втрое слабее нас.

В это время воздух сотрясся от пушечной канонады: то открыла огонь по нашим позициям артиллерия противника. Прусский командующий Левальд не стал ждать, когда его высокографское сиятельство закончит диспозицию и пойдет на него атакой. Он сам пошел в наступление.

Апраксий поспешил закончить совещание.

— Прошу вернуться к своим войскам и начать действия. С Богом, господа! Жду победных реляций.

Главный удар неприятеля пришелся по дивизии Лопухина, развернувшейся на левом фланге по соседству с авангардом генерала Сибельского. Прусский фельдмаршал Левальд рассчитывал создать здесь многократный перевес сил, чтобы прорваться в тыл русской армии, охватить левое ее крыло, парализовать действие батарей, захватать обозы, создав угрозу полного уничтожения нашей пехоты и конницы.

Генерал Лопухин, вернувшийся в дивизию от главнокомандующего, заметил, что неприятельские батареи палили с опушки леса. Но подавить их огонь было нечем: бригады тяжелой артиллерии находились в расположении первой и третьей дивизий и ничем не могли помочь. Там же стояли и секретные шуваловские гаубицы, на которые возлагались большие надежды. Единственное, на что мог рассчитывать командир второй дивизии, — это батареи полковой артиллерии. Однако эти батареи где-то замешкались, еще не подоспели на позиции.

На поле уже слышались стоны раненых. И убитых было много. Ряды заметно редели.

— Где ж батареи? — нетерпеливо спрашивал Лопухин генерал-поручика Зыбина, остававшегося за него в дивизии, пока он совещался у главнокомандующего.

— Послал офицеров разыскать и доставить. Должны вот-вот быть.

— Прикажите раненых унести в тыл.

Взяв у адъютанта подзорную трубу, Лопухин стал еще раз осматривать неприятельские позиции. Пруссаки, рассыпавшись цепью, медленно продвигались вперед. Их пули, однако, едва достигали цели и не причиняли вреда. Русские повели ответную пальбу. И с тем же успехом: противник не понес никакого урона.

Лопухин приказал прекратить огонь, подпустить противника поближе, ударить по нему залпами, после чего пойти в штыковую атаку.

Прекращение огня со стороны русских приободрило пруссаков. За первой шеренгой следовала вторая, за второй — третья. Вот уже все поле запестрело от прусских мундиров.

Наши заволновались. Откуда у неприятеля взялось столько солдат? Хорошо бы шрапнелью по ним, да пушек нет. А мушкетами разве остановишь?..

Не обращая внимания на неприятельские пули, Лопухин прошелся перед солдатами.

— Не робей, ребята, — подбадривал он их. — Подойдут поближе, мы им покажем! Отведают русского штыка!

А пруссаки все ближе и ближе. Уже хорошо видны их застывшие в суровости лица. Они больше не стреляли: не было времени перезаряжать ружья. Они шли в штыковую атаку.

Прозвучала команда, и русские дали дружный залп. Передний ряд противника поредел почти наполовину, но это не остановило его. Наоборот, залп словно подхлестнул пруссаков, и они устремились вперед быстрее прежнего.

— Дети мои! — крикнул Лопухин солдатам, с обнаженной шпагой бросаясь вперед. — Штык на штык! Умрем за матушку-императрицу! Ура!

Пример генерала оказался сильнее команды. Солдаты бросились за своим командиром, обогнали его и, сотрясая воздух криками «ура», столкнулись с пруссаками. Залязгало железо. И еще пуще прежнего зазвучали голоса. Но теперь уже кричали не «ура», а сами не знали что. Кричали русские, кричали пруссаки — кричали все, словно криком своим хотели напугать друг друга. А потом голоса смолкли, слышна была только работа штыков да пистолей.

Пруссаки оказались сильнее, и русские мало-помалу стали отходить. Тщетно призывали генералы и офицеры, сражавшиеся бок о бок с солдатами, не уступать пруссакам, колоть их, пока есть силы. Пруссаки владели штыком не хуже русских.

Толстомордый прусский офицер, заметив генерала Лопухина, бросился к нему со шпагой, но тут один из наших, рослый, рябой гренадер, штыком выбил из рук врага оружие. Офицер, однако, не растерялся, достал пистолет и, прежде чем гренадер успел заколоть его, выстрелил в русского генерала почти в упор. Лопухин упал. Увидев это, солдат закричал, сбил офицера с ног, пригвоздил штыком к земле и, не вытаскивая штыка, стал бить противника ногами, словно боялся, что тот без этого не умрет.

— Вот тебе! Вот тебе! — в беспамятстве приговаривал он.

Его стукнули прикладом сзади, и он упал рядом с неприятельским офицером.

Русским приходилось все труднее. В штыковой схватке был убит генерал-поручик Иван Ефимович Зыбин. Не слышался более голос и самого командира дивизии. Бригадир Петр Григорьевич Племянников, боясь, что остатки полков, не выдержав, подадутся в паническое бегство, приказал организованно отходить.

Пруссаки не стали преследовать отступавших. Раненые взывали о помощи. Надо было вынести их с поля боя, восстановить прежний боевой порядок.

С новых позиций, занятых отступившими полками, хорошо было видно оставленное поле сражения. Среди сраженных, усеявших поле, солдаты узнали славного генерала Лопухина. Командир дивизии был еще жив, он даже пытался подняться. Увидев, что он только ранен, неприятельские санитары подхватили его под руки и поволокли к себе в тыл, к лесу.

— Братцы! — вскричал Племянников. — Неужели позволим пруссакам пленить любимого генерала? Ударим в штыки. За мной! Ура!

Солдаты дружно подхватили его возглас, не соблюдая строя, плотной толпой ринулись на противника. Дерзновенная контратака оказалась для пруссаков столь неожиданной, что они дрогнули, попятились, а потом и вовсе побежали, хотя и превосходили наших числом.

Неприятельские санитары бросили Лопухина на полдороге. Племянников и два его адъютанта взяли генерала на руки и понесли в тыл. Дело было сделано, и теперь можно было возвращаться на свои позиции.

Рубаха и мундир раненого пропитались кровью. Но он оставался в сознании.

— Как пушки? — спросил он.

— Ставят на позицию, Василий Абрамович, — отвечал Племянников. — Теперь к нам не сунутся…

— Спасибо вам, дети мои, — растроганно сказал Лопухин окружившим его солдатам. — Спасибо!..